Обреченная (СИ) - Тихая Елена

— Почему? Потому что их семь?

— Да! Дело в том, что реабилитационный период после таких операций от шести месяцев до двух лет. А за одну операцию можно вырезать только одну, максимум две, при очень хорошем стечении обстоятельств. Еще после операции используются специальные лекарства, помогающие головному мозгу восстановиться, вырастить новые здоровые клетки. Но это лекарство будет помогать и оставшейся опухоли. И никто не знает, как она может себя повести в таком случае. А у тебя их семь. Это просто не реально! У тебя даже при самом наилучшем стечении обстоятельств и гениальном хирурге просто не хватит времени! Мне очень жаль, но мы ни чем не можем тебе помочь! — он взял меня за плечи, слегка встряхнул и заглянул в глаза.

— Сколько мне осталось? — спросила я равнодушным тоном, а в горле уже стоял комок, и слезы подступали. У меня было ощущение, что я упаду в обморок.

— Полтора-два года! Но Виргиния, приступы будут усиливаться и учащаться. Пока у тебя предпоследняя стадия, но это не надолго. Последняя стадия длиться год и она очень болезненна. В приступ будет идти кровь. Сначала из носа, потом еще изо рта, ушей и у некоторых идет даже из глаз. В основном такие люди сидят на обезболивающих препаратах постоянно.

Он говорил мне все это смотря в глаза, я смотрела в никуда. Моя богатая фантазия нарисовала красочные картинки моего будущего.

— У меня к вам будет огромная просьба! Обещайте, что выполните! — спохватилась я. Тогда мне и пришла в голову идея все скрыть.

— Смотря что! — удивился врач.

— Не говорите правду моей маме! Я не хочу, чтоб она пережила все это. Просто смерть дочери — это уже будет ударом. А медленная смерть… она не переживет этого! Прошу вас! — плакала я, готовая умолять его. Если бы понадобилось, я встала бы на колени, лишь бы мама не знала этого приговора.

— Прекратите! Как я могу ей соврать? Это не законно! — испугался врач, уже держа меня. Оказывается, что я стала оседать. Я совсем раскисла и больше не стояла на своих ногах. В более или менее вертикальном положении меня удерживал врач. Видимо я была для него очень тяжелой, и он потащил меня до кушетки. Я рыдала. Доктор куда-то ушел, а через некоторое время пришел с главврачом.

— Ну, милая моя! — начал успокаивать меня главврач, — Все в жизни бывает! И такие диагнозы. Принесите ей успокоительное! Где ее мать?

— Вот именно матери нет! Она пришла одна! — отвечал доктор Смаерз. Тут началась перебранка, что он не должен был мне все рассказывать, что теперь неизвестно как меня успокоить. От такой информации у каждого будет истерика! Но как только Смаерз объяснил, что я свой диагноз восприняла вполне сносно, а плачу, потому что он отказал мне в просьбе, главврач замолчал.

— Что же тебя так расстроило? Какую просьбу отверг этот доктор? — мягко интересовался главврач.

— Чтоб вы ничего не рассказывали моим родным! — и я стала все объяснять по новой. Выслушав мой рассказ, врач почесал в затылке.

— Думаю, что мы можем выполнить твою просьбу! — согласился он, — Но ты сама не должна все раскрыть, а то нам несдобровать! Понимаешь меня?

Так я оставила все в тайне. А маме они позже сказали, что это повышенное внутричерепное давление и через пару лет все нормализуется. Прописали мне таблетки и отпустили.

Таким образом, мои предыдущие приключения не прошли даром. Теперь приближается мое девятнадцатилетие, а значит и обратный отсчет!

Стук в дверь вывел меня из воспоминаний. Конечно же, это был мой Габриель. Я бросилась открывать дверь.

Так прошла еще неделя и все экзамены. Сдала я их без особых проблем и усилий. Я всегда хорошо училась. Настал выпускной. Он прошел, как и у всех. Отлично! Мы с Габриелем танцевали весь вечер и даже стали королем и королевой. Это не особо меня волновало, но было приятно!

На следующий день я решила с ним поговорить. Мне даже маме было врать намного легче! Я пол дня собиралась с мыслями, репетировала, но сама же понимала, что ни одна репетиция мне не поможет.

Я хотела, чтоб этот разговор состоялся на воздухе, желательно в лесу. Так мне было бы значительно легче, но пошел ливень и разговаривать придется дома.

Он пришел, как договаривались, еще до возвращения отца с работы. Еще отца мне в такой момент не хватало! Он прямо на пороге впился в меня страстным поцелуем. Я чуть не расплакалась прямо в его объятьях. Я быстро отстранилась, а он сгримасничал.

— Поднимайся! — максимально спокойно сказала я, указывая рукой на дверь комнаты. Он медленно поднялся и сел на кровать рядом со мной.

— Габриель! — обратилась я к любимому, совершенно не зная как начать. Я очень волновалась, прикусывала губу и заламывала пальцы, а по всему телу бежали мурашки.

— Ты волнуешься? Говори, что случилось? — настороженно подталкивал он. Теперь отступать поздно. Я собиралась с духом, а Габриель постарался меня обнять, от чего мне стало только хуже.

— Ты меня пугаешь! Говори! — настаивал он. Я глубоко вздохнула, закрыв глаза.

— У меня для тебя новость и просьба, точнее две! — тяжело выдохнув, сказала я. Я помедлила, но и он молчал, — Я приняла решение. Через десять дней я уеду к маме на месяц, а потом в университет.

— Я знаю! Я тоже поступил! Я буду очень скучать этот месяц! — уверенно проговорил он, крепче обнимая за плечи. Я шла по лезвию. Встала и подошла к окну. Он за мной не пошел. Ну, по крайней мере, не прикасался!

На улице шел дождь и не единой живой души, только монотонный стук капель дождя о крыши домов и листву. Я надеялась, что этот звук меня немного успокоит, но внутри бушевал ураган. На глазах стояли слезы, ком в горле не давал говорить. Дыхание постоянно сбивалось и перехватывало. Мне никак не хватало воздуха. Руки ломило, ноги ватные. Но выстоять надо!!! Грудь будто зажали в тисках, то гляди сломается. Сердце оглушающее кричало "нет". Даже уши заложило. состояние было предобморочное. Я сделала еще один мучительный вдох.

— Уезжая отсюда, я хочу начать новую жизнь!

По щекам покатились предательские слезы, но я быстро смахнула их тыльной стороны руки. Я ждала реакции. Ответом мне было молчание. Мне показалось, что он сбежал, но обернуться и удостовериться, не было сил. По лицу снова катились слезы, но я больше их не вытирала. Я разрешила этой боли выливаться наружу. Я находилась в таком напряжении, что перестала чувствовать свое тело.

— Почему? — лишь одно слово услышала я умоляющим тоном из-за спины. Сердце сжалось до размеров ногтя. Оно и выло, и болело, и стонало. От звука его голоса я вновь потеряла дар речи, во рту пересохло, и спёрло дыханье. Но, несмотря на это, мне надо было довести задуманное до конца. Я должна была продолжать врать ему. Я сделаю все, чтоб он не узнал истинной причины моего отъезда.

— У нас нет будущего! Чем раньше мы расстанемся, тем быстрее переживем все это!

— Ты меня больше не любишь? — чуть слышно спросил он.

— Люблю! Очень люблю! И не может быть иначе, — решила хоть в этом ему не лгать.

— Тогда я не понимаю! До этого все было нормально! Ну, не все…но закончилось же хорошо! — восклицал он.

Его голос дрожал, то, срываясь на крик, то, понижаясь до шепота. Было ощущение, что он сам с собой борется. Я решила надавить на его больное место, иначе это мучение затянется надолго.

— Я не хочу жить в постоянном страхе, что на нас могут напасть или мы сами случайно встретим не тех. Я не хочу всю жизнь бегать. Не хочу через десять лет ощущать себя извращенкой, а еще через десять твоей матерью. Я хочу нормальную семью, работу…ребенка!!!

Мне самой стало плохо от сказанного. Я знала, как сильно эти слова ударят его. Мне было больно произносить их, а уж понимать какую боль они причиняют моему любимому, было вообще не выносимо. Я почти физически ощущала этот удар.

Молчание затянулось. Воздух был наэлектризован от напряжения, возникшего между нами.