Пожелайте мне неудачи - Владимир Ильин

Но еще больший шок, чем смерть Кирилла Сетова, у моих ребят вызвала гибель Подопечного. По сути дела, на их глазах погиб человек, от которого зависело безопасное существование целой страны, и не удивительно, что теперь они боялись конца света. Как потом выяснилось, некоторые из них на следующий же день предались безудержному пьянству, словно в душе у каждого из них лопнула та струнка, которая заставляла их жить и бороться за свое право на жизнь. Другие еще тогда, на мосту, ходили как в воду опущенные, и видно было невооруженным глазом, что они теперь не поверят ни одному моему слову насчет «детонаторов». Я не смел упрекать ни тех, ни других. Мне было просто не до этого. Я думал, как мне спастись из создавшегося положения, которое в шахматах именуют цугцвангом: это когда любой ход плох, и нужно выбрать наименее худший из всех.

… В тот траурный день, когда пожарные и службы спасения не успели еще убрать с проезжей части Калининского моста сгоревшие дотла обломки «наутилуса», со мной связался по экстренному каналу премьер-министр. Суровым тоном он осведомился, что за фейерверк происходит почти под окнами его кабинета и не перепутали ли городские власти время праздничного салюта. Мне пришлось доложить главе правительства о случившейся катастрофе. Я рассказал всю правду, умолчав лишь о том, кем являлись заложники и террорист. Конечно, доброжелатели из Министерства внутренних дел, рано или поздно, донесут премьеру истинную информацию, но сейчас мне важно было выиграть время.

Тогда всё тем же озабоченным тоном Черномырдин осведомился, кого, по моему мнению, следует наказать за халатное отношение к проведению операции по освобождению заложников, на что я отвечал, что вины нашей во взрыве нет, что, судя по всему, преступник по своей же небрежности не сумел удержать в кулаке гранату, а запас взрывчатого вещества, который, видимо, находился в багажнике машины, сделал свое черное дело…

Тогда Виктор Степанович поставил следующую задачу. Мне следовало в течение праздничных дней провести своими силами расследование, чтобы выяснить причины и обстоятельства неудачного завершения операции по освобождению заложников, а также степень ответственности различных должностных лиц за «срыв апофеоза праздника», как он выразился. Результаты расследования доложить ему докладной запиской в понедельник до четырнадцати ноль-ноль. Быть также в готовности представить необходимые разъяснения и предложения лично президенту Российской Федерации.

В тот же вечер по моей просьбе судебные медики МВД провели экспертизу места взрыва и искореженного остова «наутилуса», чтобы определить, находились ли в момент взрыва в машине люди. Я до конца еще не верил в то, что эта троица отправилась к праотцам. Обломки взрывом разметало на десятки метров по мосту, а часть вещественных доказательств вообще улетела в воду за перила моста. Однако сухое заключение экспертов гласило, что анализ тканей, обгоревших костей и других останков показал: погибших было трое, в том числе одна женщина.

… Никто, наверное, не узнает, от чего произошел взрыв, думал я той бессонной ночью. Едва ли Кирилл совершил нечто вроде публичного аутодафе, окончательно лишившись рассудка. Наиболее вероятны два варианта объяснений: либо граната выпала из кулака Сетова случайно, например, под влиянием толчка, когда колесо попало в яму, либо кто-то из заложников – скорее всего, Галина – вступил в борьбу с Кириллом, но потерпел неудачу…

А утром, когда я пялился воспаленными от бессонницы глазами в экран телевизора, в программе новостей по столичному каналу продемонстрировали сенсационную видеозапись, сделанную накануне вечером с места загадочных событий на Тверской.

Это был тот самый «репортаж», который мы вчера транслировали для одного-единственного зрителя, сидевшего в «наутилусе». Съемка велась явно одним из наших «телеоператоров». На пленке было хорошо видно, как из «наутилуса» показался бледный Подопечный, а за ним, на фоне «Интуриста», маячил Сетов с пистолетом в руке.

–… есть основания полагать, что именно эта машина впоследствии по неизвестной причине взорвалась на Калининском мосту, – говорил, загадочно ухмыляясь, ведущий программы – молодой, но уже резвый журналист. – Между тем, вчера на все наши запросы по поводу усиленных постов милиции и спецназа в самом центре Москвы власти и компетентные органы отвечали, что проводятся плановые мероприятия в рамках подготовки к юбилею столицы. Таким образом, налицо попытка властей скрыть данный акт террора от нас с вами: спите, дескать, спокойно, граждане, а то, что в районе Красной площади стреляют и в близости от Белого дома взрываются машины – так это пустяки, не стоит обращать внимания!.. – Ведущий сделал эффектную паузу и заключил: – Лет десять-пятнадцать назад это попрание гласности, несомненно, сошло бы с рук неудачливым борцам с преступностью, но теперь, когда демократия позволила каждому из нас…

Он еще долго распространялся на тему гласности и права граждан на информацию, но я его уже не слушал.

Каким образом в телестудию могла попасть эта запись? Неужели кто-то из наших оказался предателем? Или ушлой журналистской братии удалось все-таки проникнуть внутрь кольца оцепления? В любом случае, это был мой конец. Теперь, когда запись «репортажа» видело пол-Москвы, утаивать и дальше от Деда и Премьера тот факт, что Подопечный погиб, было бы не только нелепо, но и преступно. Вот-вот меня должны были вызвать наверх к самому высокому начальству – но не для того, чтобы потребовать объяснений по поводу случившегося, а чтобы объявить приговор. И, как говорил этот любитель сенсаций, «есть все основания полагать», что меры наказания по отношению ко мне окажутся очень суровыми. Не потому даже, что я бездарно провалил операцию, допустив гибель самого важного «детонатора», и даже не потому, что пытался скрыть это от Президента (в конце концов, это стремление уйти от ответственности по-человечески понятно), а потому, что многие годы водил руководство страны за нос, пуская на ветер драгоценные «народные денежки». И только одно меня теперь может спасти, как и любого, кто виновен в нарушении законов. Мне нужно явиться с повинной к президенту, бухнуться к нему в ноги и покаяться в заблуждении. Дескать, бес меня попутал, Борис Николаевич, да еще этот шарлатан Гузевский с его маразматической теорией «детонаторов»!.. Да, грешен, поверил и проводил в жизнь, так ведь не я один, правда же?.. Так не судите строго, господин Президент, отправьте меня в отставку без права на пенсию, только дайте дожить то количество лет, сколько мне еще осталось, ведь у меня есть дочь и внучка, которым без меня будет ох как плохо!..

Вот так бы разжалобить и надеяться на барское помилование. А чтобы насчет продолжения Опеки – ни-ни!..

Но я поборол предательское побуждение выкинуть перед сволочью-судьбой белый флаг. Как там, бывало, говаривал покойный Кирилл?.. «Никогда не следует считать, что поздно что-то предпринимать, ибо даже своим последним вздохом ты еще можешь погасить свечу, которую враг подносит к пороховой бочке». Вроде бы где-то у древних китайцев вычитал он эту не очень-то оригинальную мысль, хотя лично я подозреваю, что он сам облек ее в столь красивую форму.

Мне сейчас нужно было время, чтобы хорошенько подумать и сделать следующий ход.

Хотя бы сутки… А посему я «ушел в бега». С собой я взял только деньги, а оружие, документы и коммуникатор оставил дома.

В тот день скрываться в столице было довольно легко: день опять был солнечным и теплым, и многие из жителей Москвы вышли на улицы и площади, чтобы вспомнить полузабытое ощущение праздника. Но с другой стороны, повсюду дежурили усиленные наряды милиции, которые имели право проверить документы у любого, кто покажется им подозрительным. С учетом того, что меня могли разыскивать пуще, чем опасного преступника, попадаться стражам порядка даже генералу с особыми полномочиями явно не стоило…

Этим и объяснялось то, что почти весь заключительный день праздничных торжеств, посвященных 850-летию основания Москвы, я провел как самый рядовой обыватель, поставивший перед собой цель всего за один день накачаться впечатлениями до отказа. Я совершил две поездки на теплоходе по Москва-реке: от Речного вокзала до Южного порта и обратно. Я несколько часов подряд крутился над землей на «чертовом колесе» в Парке имени Горького. Я выпил, наверное, целую бочку сильно разбавленного пива в пивном баре без вывески, расположенном в укромном уголке ВВЦ. В промежутках между этими полезными занятиями я собирал ту информацию, которую мне недоставало для решения головоломки. Задачка заключалась в том, чтобы установить, каким образом запись лже-репортажа оказалась в Останкино.

Правда, завершил я этот день так, как и полагалось рыцарю плаща и кинжала, пусть даже находящемуся в опале. С пятнадцати до девятнадцати часов я провалялся в лесу за кольцевой автодорогой, с помощью дистанционного микрофона подслушивая разговоры веселой компании, потребляющей шашлык на соседней поляне. Я вовсе не свихнулся на почве шпиономании. Всё дело было в том, что в состав компании входил и телеведущий, донесший народу правду об акте террора на Тверской улице.