Далекое и близкое, старое и новое - Евгений Балабин

Наконец ураганный огонь прекратился. Самокатный поручик пошел разыскивать своих самокатчиков – нашлись все, никто не ранен, все здоровы, но не обстреляны, не выдержали артиллерийского ада и разбежались.

Когда стемнело, начальник дивизии, по телефону, приказал со всем полком идти к коноводам, чтобы завтра утром отправиться походом в Румынию. С радостью мы оставили эти окопы и передали их подошедшей пехоте.

Глава 8

РУМЫНСКИЙ ФРОНТ

В составе 5-го Конного корпуса мы, делая в сутки по 50 – 60 верст, без всяких дневок, из-под Луцкого района прибыли 19 октября в Румынию. Странно было видеть в Румынии мирную жизнь, не тронутую войной, стада пасущихся гусей и другой птицы, которую нам очень дешево продавали. Но за несколько дней или, вернее, ночей по Румынии не было, кажется, ни одного казака, которого бы не обворовали румыны. Все кражи бывали обнаружены, воров избивали, но никто из них не жаловался.

Выйдя из одной деревни, вестовые и денщик обнаружили, что из моей двуколки пропали мои вьюки. Они просили вернуться и найти их. «Найдите, только не бейте воров, все равно их не исправите, такой народ». Вскоре они догнали нас и сообщили, что вьюки нашли в доме на полатях, заваленные хламом и досками. «Били воров?» – «Никак нет». А потом мне Клевцов сказал по секрету, что избили их вдребезги.

В одной деревне в каждом дворе были бочки с вином. Конечно, все перепились, напилась и одна лошадь. Она отвязалась, пила прямо из бочки и опьянела.

С пьянством надо было бороться. Помню, еще в России полк наш проходил мимо одного завода, в котором было много вина. Пехотный начальник, чтобы не было пьянства, приказал разбить бочки и выпустить вино на землю. По канаве, сбоку шоссейной дороги, лилась река вина. Солдаты ложились на землю, пили прямо из канавы и, опьяневшие, так и оставались спать у канавы.

11 июля 1917 года я в пешем строю атаковал у села Лошнюв немцев, чтобы задержать их наступление и дать возможность нашей пехоте устроиться в окопах. Начальника дивизии не было. Временно командовал дивизией командир 1-й бригады, к сожалению, не помню его фамилию. Во время атаки он приехал в лес, откуда началась атака. Там, на опушке леса, стояли несколько казаков с запасными патронами. Генерал, поздоровавшись с казаками, спросил: «Где полк?» – «А вон атакует немцев». – «А где командир полка?» – «А его видать, он впереди полка». Генерал посмотрел в бинокль и говорит: «Это он впереди с ординарцами?» – «Так точно, Ваше превосходительство, наш командир завсегда впереди полка». (В этой атаке у меня с руки пропали часы фирмы «Буре».)

На следующий день генерал спрашивает меня: «Какие награды вы получили за время командования полком?» – «Никаких». – «А за то, а за другое?» Генерал перечислил несколько боев, за которые меня особенно хвалили. Я ответил, что ни за один из них не получил, да у меня уже все ордена есть. «Тогда я за эту атаку представлю вас к производству в генералы». Через три месяца я получил приказ о производстве меня в генералы, и из Главного штаба в Петрограде сообщили мне частным образом, что в этот момент я был самым молодым генералом в Русской армии. Единственную награду я получил за командование полком – и то по представлении генерала другой бригады.

Интересно, что в ту ночь произошло в Саратове, где у своих родителей жила моя жена с дочерьми. Девочки спали в своих кроватках, жена в этой же комнате что-то шила. Вдруг младшая Лидия, 5 лет, не просыпаясь, поднимается на ноги и тянется к картине божественного содержания, висевшей у ее кровати. Поцеловав картину, она, не просыпаясь, ложится и крепко спит. Когда утром ее расспрашивали об этом, она ничего не помнит и не помнит, что ей ночью снилось.

Бои продолжались. Немцы, видя нашу разруху, энергично наседали и забрасывали нас снарядами. Тяжело был ранен лучший офицер полка есаул Духопельников114 . Я не спал уже двое суток и едва держался на ногах. Начальник дивизии, видя это, сказал: «Впереди вас прочно сидит пехота, вы можете спокойно заснуть вон в той школе в деревне». Я сейчас же этим воспользовался. Утром просыпаюсь от толчков адъютанта и денщика, они мне говорят, что всю ночь ко мне приходили незнакомые офицеры и солдаты других полков за справками и никто не мог меня разбудить. «А мы сейчас уже десять минут вас будим, хотели сонного положить на двуколку и увезти. Скорей одевайтесь, немцы совсем близко». – «А пехота впереди?» – «Уже давно позади». – «А полк наш?» – «Он за пехотой, а ваша лошадь и двуколка во дворе». Школа насквозь простреливалась ружейными и пулеметными пулями. Я быстро оделся и поехал под страшным огнем противника. Только успел я поздороваться с полком, как получил приказ: «Присоединиться к дивизии, которая переходит к деревне такой-то. Казачий полк в арьергарде».

Через каждые 50 минут дивизия, как полагается, делала привал на 10 минут. Я слезал с лошади и здесь же у ее ног, на земле, засыпал. Когда раздавалась команда «Садись», меня будили. Мы шли так целый день, и я на всех привалах засыпал и храпел так, что солдаты впереди едущего драгунского полка оглядывались. На ночь остановились в лесу, и я сейчас же заснул на своей походной кровати, но меня все время будили по всяким делам и свои, и чужие. А вскоре приказ начальника дивизии: «Всем командирам полков явиться на совещание в штаб дивизии – хата в полуверсте от полка». Я пошел с адъютантом, но, не доходя ста шагов до штаба дивизии, сел на землю и сказал адъютанту: «Идите один, я не в состоянии сделать больше и одного шага».

Самое ужасное на войне – это не рвущиеся над головой снаряды, а страшная усталость, переутомление, когда невозможно заснуть.

Еще ужасны на войне неприятельские аэропланы, которые летают на не досягаемой для винтовки высоте, безнаказанно бросают на вас бомбы, а вы не можете даже стрелять по ним.

Мне приказано прибыть с полком к перекрестку таких-то дорог и ждать дальнейших указаний. Только я прибыл к указанному месту, появился немецкий аэроплан. Леса, куда можно было бы скрыться, близко не было. Я приказал полку рассыпаться по обширному полю как можно дальше друг от друга и лежать на земле, держа лошадей в поводу. В одну минуту полк рассыпался. Минут десять немец летал на большой высоте и сбрасывал на полк бомбы. Но Бог хранил нас – все бомбы падали в промежутках между лошадьми, и от нескольких десятков бомб только одна лошадь была легко ранена. Казаки совсем не пострадали.

Помню еще случай. Приказано было мне перевести бригаду – два полка – из одного пункта в другой. Едем в тылу нашей армии параллельно фронту. Я, адъютант и еще несколько офицеров в голове бригады. Появляется аэроплан и летит так низко, что отличительных знаков не видно, и так близко, что мы приняли его за свой. Аэроплан летел у самой земли и прямо к голове колонны, то есть прямо ко мне. Чуть приподнявшись, он бросил бомбу. Бомба упала в десяти шагах от меня, но как раз за стоящим у дороги сараем, и этот сарай принял на себя весь удар и все осколки. Господь спас нас – никто не пострадал.