Республика Шкид (сборник) - Григорий Белых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Костя поднимал голову и, глядя на темнеющую за решеткой Фонтанку, вдохновенно декламировал:
Воздух свеж, кругом темнеет,И спокойно Рейн бежит,И вечерний отблеск солнцаГор вершины золотит…[16]
Костя поднимал голову и в экстазе глядел, любовался серенькой Фонтанкой, которая в его глазах была уже не Фонтанка, а тихий широкий Рейн, лениво играющий изумрудными волнами, за которыми чудились очертания гор и…
На скале высокой селаДева – чудная краса,В золотой одежде, чешетЗолотые волоса…
Костя жадно глядел вдаль, стараясь разглядеть в тумане эту скалу, и искал глазами Лорелею, златокудрую и прекрасную. Искал долго и упорно, затаив дыхание.
Но Лорелеи не было. На набережной слышался грохот телег, ругались извозчики.
Тогда Костя уныло опускал голову, чувствуя, как тоска заползает в сердце, и снова читал. И опять загорался, ерзал, начинал громко выкрикивать фразы, перевертывая страницы дрожащими от возбуждения пальцами, и снова впивался глазами в серую туманную даль.
И вдруг однажды увидел Лорелею.
Она шла от Калинкина моста прямо к скверику, где сидел Костя. Легкий ветерок трепал ее пышные золотистые волосы, и они вспыхивали яркими искорками в свете заходящего солнца.
Правда, на Лорелее была обыкновенная короткая юбка и беленькая блузка, но Костя ничего не видел, кроме золотой короны на голове. Костя по причине плохого зрения не мог даже разглядеть ее лица.
Он сидел неподвижный, с засунутым в рот куском хлеба, и с замиранием сердца следил за светловолосой незнакомкой. Она медленно прошла до конца сквера, так же медленно вернулась и села против Кости, положив ногу на ногу.
Придушенный вздох вырвался из Костиной груди. Он бессильно отвалился на спинку скамьи, не переставая таращить глаза на златокудрую девушку.
Да, вихрем проносилось в Костином мозгу, Лорелея! Именно такой он и представлял ее… Эти чудные волосы, эта пышная корона, окружающая прекрасное, царственное лицо…
Что лицо прекрасно, Костя не сомневался, хотя, сощурившись, видел перед собой только мутный блин.
Забыв о книге, Костя сидел, не спуская глаз с незнакомки, и слушал, как сердце колотилось в груди. Несколько раз он с усилием отводил взгляд, пытаясь сосредоточиться на стихах, но напрасно. Через минуту он снова глядел на нее, а мысли неслись бурным потоком, перескакивая одна через другую.
– Что делать? – бормотал возбужденный Костя. – Как поступить?
Он не может так уйти. Он должен подойти к ней и сказать…
«Что сказать?» – в двадцатый раз с досадой спрашивал он себя.
Прошло полчаса, а Костя все сидел, метал огненные взгляды в сторону незнакомки и обдумывал, как лучше заговорить с ней.
– Лорелея, – шептал он умиленно, – я иду к тебе, Лорелея…
Но Лорелея вдруг встала, отряхнула платье и, неторопливо шагая, вышла из сквера.
Сразу померкла радость. Стало скучно и холодно. В сквер ввалилась компания пьяных, распевавших во все горло:
На банане я сижу,Чум-чара-чура-ра…
Костя захлопнул книжку, поднялся и уныло заковылял к выходу…
На следующий день Костя был угрюм и рассеян. На уроках сидел задумчивый, вперив глаза вдаль. Слушал невнимательно, что-то бормоча себе под нос, а на русском языке, когда дядя Дима спросил, какое произведение является наилучшим в творчестве Сейфуллиной[17], Костя рассеянно сказал:
– Лорелея.
– Лорелея? – переспросил дядя Дима.
Все захохотали. Костя сконфузился.
– Я сказал «Виринея», – поправился он.
– Это он Гейне зачитался! – закричали ребята.
Но едва кончились уроки, Костя ожил. Схватив книжку, он первый выскочил из класса. Ребята еще только начинали чиститься, а Костя уже шагал по Старо-Петергофскому проспекту.
Вот и мост. Костя добежал до сквера, беспокойно оглядывая скамьи, и вдруг радостно задрожал.
«Здесь, – чуть не закричал он, увидев огненную шапку. – Она пришла, Лорелея пришла!»
Он ринулся к скверу. Бухнувшись на свою скамью, в безмолвном восторге уставился он на Лорелею. Умилялся, восторгался, готов был кричать от радости.
Пришла! Она заметила его. Какое чудесное, безмолвное свидание!
Но напрасно убеждал он себя подойти к незнакомке. Проклятая робость сковала все члены.
Опять битых полчаса просидел Костя. Уже стемнело, а он все сидел как приклеенный, чуть не плача с досады.
И опять так же внезапно Лорелея встала и пошла к выходу.
Еще не зная, что будет делать, он вскочил. Вдруг что-то белое выпало из рук незнакомки.
Платок!
Сердце Кости екнуло. Перед глазами вихрем пронеслись прекрасные сцены: пажи, рыцари, дамы, оброненный платок…
Костя кинулся к белевшему на дороге комочку, быстро схватил и развернул его.
Это была обертка от карамели. На бумажке танцевала рыжая женщина, и внизу было написано: «Баядерка».
Поздно ночью, ворочаясь в кровати, Костя меланхолично шептал:
Что бы значило такое,Что душа моя грустна?
Потом достал из кармана брюк бумажку, тщательно разгладил ее и долго рассматривал рыжую баядерку. Ему казалось, что это не конфетная обертка, а портрет самой незнакомки.
Осторожно, чтобы не смять, он положил бумажку под подушку и, счастливо улыбаясь, заснул.
На другой день Костя снова был в сквере. И еще раз был. И еще… Незнакомка всегда словно ожидала его. А он, протосковав на скамье целый вечер, уходил домой, так и не решаясь заговорить с ней.
Уроками он совсем перестал интересоваться, писал стихи или мечтал. Даже к Гейне охладел.
Шкидцы ссорились, расходились, заводили новые любовные интрижки, а странный Костин роман, казалось, еще только начинал разворачиваться.
Костя вошел в сквер. Костя сел на свое место против Лорелеи и, раскрыв для приличия книгу, стал довольно смело поглядывать на незнакомку.
Он уже привык к ней. Сегодня он твердо решил заговорить с ней, и тогда… Но к чему заглядывать в будущее?
Костя захлопнул книжку и решительно поднялся. Он уже шагнул к Лорелее, мысленно подготовляя фразу, которая сразу бы открыла ей его намерения. Он не хулиган и не намерен нанести ей какое-либо оскорбление.
Но тут Костя остановился.
Широкоплечий парень в полосатой майке, покачиваясь, подошел к незнакомке…
– Ну, цаца! – расслышал Костя грубый окрик, за которым последовало продолжительное и замысловатое ругательство.
Костя похолодел. Он слышал, как тихо вскрикнула Лорелея. Он уже ясно слышал грубую перебранку, глухой голос парня и выкрики незнакомки, причем голос незнакомки оказался не таким серебристым, каким он представлялся Косте.
Костя еще не знал, как поступить, и стоял в нерешительности, как вдруг парень, выругавшись, замахнулся на незнакомку.
– А-а-а! Убивают! – закричала девушка.
– Стой! – заорал Костя, прыгнув к парню и хватая его за руку. – Ни с места!
Парень отступил на шаг, стараясь вырваться, но Костя продолжал его держать и, повышая голос, кричал:
– Как ты смеешь! Негодяй!
Собралась толпа любопытных. Парень испуганно оглядывался по сторонам. Костя, торжествующий, обернулся к Лорелее.
– Не бойтесь! – сказал он, но тут же голос его осекся. Костя в безмолвном ужасе попятился. Он впервые увидел близко Лорелею, о которой так пламенно мечтал долгими бессонными ночами. Но что это за Лорелея! На него глянуло тупое раскрасневшееся лицо, изрытое оспой и окруженное рыжими растрепанными волосами. В довершение всего от этой особы исходил густой запах спирта.
Костя стоял окоченев, не в силах выдавать ни слова, а вокруг беспокойно спрашивали:
– Что? Что случилось?
– Да вот, – говорил, оправившись, парень, – я с бабой стою, тихонько, разговариваю, а он драться лезет…
– Неправда, граждане, – наконец выговорил Костя.
– Как неправда? – вдруг взвизгнула Лорелея и, прижавшись к парню, закричала, указывая на Костю: – Он, хулюган черномазый. Мы разговаривали, а он…
– За это морды бьют, – сказал кто-то.
– Я заступиться хотел! – выкрикнул Костя.
– Я вот покажу тебе, как заступаться! – гаркнул парень, осмелев и наступая на Костю. – Я тебе дам, понт паршивый!
– И правильно будет, – поддакнул опять кто-то. – Учить таких…
Костя беспомощно огляделся и, видя угрожающие лица, направился к выходу.
– Вали, вали! – кричали вслед. – Поторапливайся!
Костя, не торопясь, понурившись, брел к дому…
Несколько дней Янкель думал о Тоне, и, чем дальше, тем больше он убеждался: Костя прав.
«Надо сходить», – решил он наконец. К тому же и тоска одолела. До смерти захотелось увидеть черноглазую девочку.
И Янкель пошел.
Распределитель помещался недалеко от Шкиды, на Курляндской улице. Трехэтажное здание окружал небольшой садик.
Перед калиткой Янкель остановился, чувствуя, как замирает сердце. Во дворе несколько девочек в серых казенных платьях играли в лапту.
