Сборник " " - Александр Громов

Леон извел полдня, выслушивая жалобы. Опухшие виновные каялись, разводя руками: сами не знаем, как все получилось, не мы виноваты – вот эта жидкость, чтоб ее…

– Порядочки у вас, – буркнул пилот.

– А у вас?

– Астил бы такого не потерпел. Каждый знает: за мелкие проступки – изгнание; за убийство, насилие, саботаж и трусость в бою – казнь смертью.

– Любопытно, – сказал Парис. – А кто же возьмется казнить – я, ты, он? Может, вы бросаете жребий?

– Зачем? Отдаем зверопоклонникам, и все дела. А дальше уж они сами разбираются.

– Умно придумано… Слышь, Полидевк! Мотай на ус.

Полидевк недовольно запыхтел.

– Я сам давно хотел предложить…

– Вот и хорошо, – вмешался Леон. – Вот и предложи.

– Только изгнания не надо – бездельников в лесах плодить. Давай лучше так: за мелкие проступки – штрафные работы или штрафной участок обороны, по выбору… Или нет, лучше не по выбору, а по тяжести проступка. За вторичный проступок – уже казнь смертью, а?

– Подумаем, – сказал Леон. – Тяжесть проступка ты сам будешь определять?

– Если доверишь, могу и я, – с охотой согласился Полидевк. – А хочешь – ты.

– Только мне и дел – с разгильдяями возиться. У тебя внутренняя гвардия, ты и возись. И вот что: с этого дня за всю дисциплину отвечаешь ты. Лично. Людей для наведения порядка подберешь сам. Понял?

Полидевк понял. В тот же день рабочих, виновных в насилии, увели в лес. Леон не стал интересоваться их судьбой, да было и некогда: на «летающее крыло» навешивали пулеметы. Аверс-Реверс двигался еле-еле. Сам Умнейший, переругиваясь с Аконтием, терпеливо устранял слабину в крепежных хомутах.

– Это что же, он только вперед может стрелять? – спросил Леон, критически оглядев изделие. – А как же назад и в стороны?

– А никак, – ответил Аконтий.

Поляну удлинили втрое, вырубив деревья и выкорчевав пни. Дробили камни в щебень, засыпая широкую и длинную полосу, которую Умнейший именовал чудным словом «вэпэпэ», выравнивали по натянутому шнурку, трамбовали… Невдалеке от полосы неизвестно для какой надобности Умнейший приказал вкопать длинную жердь с узким флажком на верхушке.

– Так надо, – только и сказал.

Пилот южан не проявил большого интереса к постройке летательного аппарата и консультировал только тогда, когда к нему специально обращались. Гораздо чаще он лежал в тени и потягивал на пару с Кирейном Тихую Радость. Малый был недалекий. Послушав треск моторов, столь не похожий на убогое тарахтенье парового движка, понюхав бензин, поинтересовавшись, где же происходит сгорание топлива, и узнав, что непосредственно в двигателе, он промолвил: «Интересно», – но испытать машину в полете отказался категорически:

– Мало радости падать – а уж взрываться в воздухе… – И на всякий случай отошел от «летающего крыла» подальше. Умнейший только фыркнул:

– Слабак, в носильщики тебя! Иди пей дальше – я полечу.

Он держался уверенно, словно всю жизнь носился на «летающих крыльях», и каждому было ясно: в эту минуту старик не потерпит возражений. Леон ограничился тем, что подошел к нему и сказал негромко:

– Ты все же поосторожней.

Старик снова фыркнул и полез в кабину.

Двигатель ревел и плевался маслом. «Летающее крыло» долго разбегалось, раскачиваясь на неровностях взлетной полосы, и Леон уже начал опасаться, как бы оно на полном разгоне не въехало прямо в лес, но тут носовая стойка шасси плавно отделилась от полосы, следом, чуть помедлив, отделились обе кормовые, – и «летающее крыло», оставляя позади себя взметенную пыль и густой сизый выхлоп, круто пошло вверх и взмыло над лесом.

Всего второй раз он летал в атмосфере этой планеты. И то в первый раз – в капсуле – он не столько летал, сколько падал. Вдобавок это было слишком давно.

Набрав высоту, он заложил над поляной правый вираж. Примитивный аппарат полз по небу раздражающе медленно, так же неторопливо реагировал на движения рукоятки управления, а при попытке увеличить угол атаки гнусно скабрировал, задребезжал и сделал поползновение свалиться в штопор. Умнейший выругался на сирингийском десантном жаргоне. Телу хотелось большего – оказывается, тело за пятьдесят лет жвачной жизни ничего не забыло! Телу хотелось вверх.

Один круг над поляной. Второй. Внизу бегали маленькие потешные фигурки, прыгали от восторга, приветственно махали ручонками. Никакой радости от их ликования он не испытал. Букашки. Муравьи, вдобавок разъединенные, растерянные после утраты маток – Хранительниц. От того, что на их муравейник наступили грубым башмаком, они не перестали быть муравьями. Даже те из них, что считаются лучшими – Парис, Полидевк… Один просто трус, другой – заурядная дубина. И Аконтий – тоже муравей, как все остальные. Леон? Обыкновенный деревенский обормот, подобранный им, Зигмундом, волею случая, просто потому, что в нужный момент под руками не нашлось никого лучшего… разве он – уже Вождь, что бы он о себе ни мнил? Тот же муравей, только чуть деловитей остальных и с просыпающимся гонором. Впору завыть на Великий Нимб: ничего еще не сделано толком, и опять все, как всегда, только начинается…

Чуть приподняв нос, он опробовал работу пулеметов. Нормально. Разумеется, рассчитывать на победу в воздушном бою с заурядами на такой штуковине не приходится, но в качестве средства убеждения зверопоклонников два-три десятка оснащенных пулеметами и бомбами «летающих крыльев» принесут некоторую пользу. Ну и в качестве средства связи, само собой. Вождь будет доволен игрушкой.

«Летающее крыло» село не без «козла», однако для первой посадки лучшего нельзя было ожидать. Умнейший подтянулся, выбрался на плоскость и легко, словно сбросил половину своих лет, спрыгнул на землю.

– Так себе. Хвост немного перетяжелили, но терпеть можно. Есть и еще кое-какие недоработки. В общем, лететь на нем до полюса я бы не рискнул, а добраться до южан, думаю, у меня получится.

– Тебе-то зачем лететь? – спросил Леон.

– А что? – заявил Умнейший. – Слетаю, передам приглашение и вернусь. Не Кирейна же к южанам посылать – Астил, пожалуй, обидится. Кроме того, любопытно взглянуть на их производственные мощности. Завтра-послезавтра вернусь, ждите.

– Опомнись! Ты нужен здесь.

– Ну, за день-два без меня ничего не случится…

Леон злился. Но предложение Умнейшего хором поддержали Полидевк и Парис, и было ясней ясного: каждый из них готов плясать от радости, что летать по воздуху предстоит не ему. А кроме того – Леон видел – Умнейший последнее время раздражал обоих. Может, догадается упасть и сломать себе шею. Рады…

– Хорошо, лети, – сдался он. – Вернуться смотри не забудь.

Глава 5

Знаменитого воздухоплавателя однажды спросили: «На каком этаже вы предпочитаете жить?» – «На первом, – покраснев, ответил герой воздушного океана. – Выше боюсь».

(Из сборника одобренных анекдотов про пилота Аминтаса, издание 3-е, исправленное; 2-я Государственная машинная типография.)

Не слишком далеко от пустоши над лесом едва возвышалась дозорная вышка, одна из многих, установленных по западному рубежу контролируемой территории. Три особенно высоких дерева, растущих рядом, согнули, притянув друг к другу вершины, срубили лишние ветви и установили наверху помост. Собственно, вышка числилась не только дозорной, но и боевой, хотя и была оснащена устаревшей техникой. На помосте в скрипучем устройстве, напоминавшем гигантскую уключину, помещалась небольшая деревянная пушка, всегда заряженная и по ночам укрываемая драконьей шкурой от росы. Кроме того, дозорный на помосте имел пулемет «льюис» и два снаряженных патронами диска к нему. Один из дисков был неполным.

Дозорного на вышке звали Папп. Прежде он был охотником в крошечной деревушке, расположенной к северу от горного пояса, и благодаря природной зоркости глаза получил назначение в дозор. Отец, дед и прадед Паппа тоже были охотниками.

Папп не был добровольцем. Его мобилизовал Полидевк. У себя в деревне Папп, несмотря на молодость, считался не последним человеком. Как большинство охотников, он был слабым шептуном, но имел редкую способность зашептывать насекомых и добывал для деревенской Хранительницы пчелиную бумагу из свежих, недостроенных гнезд. Его уважали и даже любили. Меньше года назад он женился на дочери соседа, и теперь та ждала ребенка. Папп хотел, чтобы первым ребенком в семье была девочка.

В случае появления заурядов Папп должен был подать дымный сигнал.

Все необходимое для этого имелось на помосте: дрова и трава, очаг из камней, тлеющий огонек и тыквенная фляжка с нефтью. Для подачи сигнала хватило бы трех секунд.

В одиночку он не управился бы и с пулеметом и с пушкой. Вышку обслуживало четверо дозорных, но торчать всем вместе наверху на дневном солнечном пекле не было особой необходимости. Светлое время суток честно делилось на четыре смены, а ночью от дозорного на вышке все равно не было никакого толку, наблюдай не наблюдай.