Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга) - Фридрих Гернек

На материалах биографий М. Планка, А. Эйнштейна и других физиков видно, что преодолеваемый ими метафизический способ коренится не только в логике рассудка, но постоянно воспроизводится как в социальном окружении, так и в самой науке. Метафизика, согласно классическим ее определениям, есть наука о законченных вещах, а не о процессах и движениях. Исследование мира в этом его аспекте имеет основательные резоны и коренится в определенной форме человеческой практики.

Тесно связанное с технологией общественного производства естествознание в своем стремлении разложить природу на отдельные части и различные процессы отразило тенденцию производства к дроблению на все более и более узкие отрасли, к распадению труда на простые, элементарные операции, делающие возможным применение машин. Именно в этих условиях могли появиться, как говорил К.А. Тимирязев, полчища "истов" и "логов", которые растащили единый объект естествознания - природу - по многочисленным научным кабинетам, где она подверглась безжалостной вивисекции. Совершенно естественно, что на такой практической и эмпирической почве развивалось мышление, для которого были характерны застывшие формы и пренебрежение к теоретизированию.

Начало того периода в истории физики, который у Ф. Гернека открывается деятельностью Д.К. Максвелла, Г. Гельмгольца, Г. Герца и В.К. Рентгена, характеризуется господством механистического подхода к явлениям природы. С точки зрения овладения диалектикой физика середины XIX века отстоит от уровня теоретического мышления, достигнутого физиками к середине XX века, дальше, чем атомистика Демокрита и Эпикура от натурфилософии Аристотеля.

Опираясь на те же факты из истории новой физики, что и Ф. Гернек, астроном-теоретик А. Эддингтон в 1928 году отмечал: "В настоящее время мы представляем себе идеальное научное объяснение совершенно иначе, чем в прошлом столетии. Физики второй половины XIX века считали понятной только такую вещь, для которой можно было построить модель, то есть известную конструкцию из рычагов, колес, винтов и других механических приспособлений. По их мнению, природа, строя вселенную, не имела в своем распоряжении других средств, кроме тех, которые известны современному инженеру; так что объяснить данное явление - значит вскрыть лежащий в его основе механизм. Человек, который объяснил бы тяготение действием механизма из зубчатых колес, был бы героем того времени" [19]. Теоретическое мышление, например 20-х годов нашего века, далеко ушло от этого механицизма. В противоположность внутреннему единству механического истолкования мира физика этого времени являла собой картину анархического столкновения различных интерпретаций квантовой механики. В эти годы М. Борн, П. Дирак и Э. Шрёдингер могли позволить себе искать разгадку совершенно "мистической" с точки зрения метафизики формулы:

qp - pq = h/2пi,

в которой qp ведет себя столь странно, что не хочет быть равным pq. Диалектика навязывала себя физикам-теоретикам то в форме ни с чем не сообразного неравенства qp и pq, где величины q и p суть координаты и моменты, то в виде неустранимой связи дискретности (h) и непрерывности.

Переход к диалектическим формам мышления и составляет одно из последствий той кризисной ситуации, в которой теоретическая физика оказалась на рубеже двух веков. Ф. Гернек много внимания уделяет этому вопросу, специально выясняя роль Э. Маха в преодолении физикой метафизической ограниченности классической механики и связанных с нею натурфилософских построений. Анализируя отношения между Э. Махом и А. Эйнштейном, споры между Э. Махом и М. Планком, принципиальные столкновения между точкой зрения Л. Больцмана и идеями, которые отстаивали В. Оствальд и Э. Мах, Ф. Гернек, опираясь на глубокое знание исторических фактов, обосновывает мысль о необходимости дифференцированного подхода к оценке того влияния, которое оказал Э. Мах на А. Эйнштейна и других основателей современной физики. Ф. Гернек настаивает на том, что надо отличать Э. Маха - физика-теоретика от Э. Маха - философа-идеалиста.

Соглашаясь с Ф. Гернеком в необходимости такого различия, ибо оно снимает недооценку того вклада, который Э. Мах внес в разработку теоретической физики и в критику догматизма классической механики, в то же время необходимо отметить, что Ф. Гернек несколько смягчил изображение той ситуации в истории науки, которая была в свое время названа А. Пуанкаре "кризисом физики", и приглушил остроту идейных разногласий, возникших между основной массой ученых и проповедниками "физического идеализма".

Вопрос о роли Э. Маха в переходе естествознания на позиции диалектического мышления есть лишь часть более общей проблемы о роли и значении философии И. Канта, об историческом смысле модного среди буржуазной интеллигенции лозунга "назад к Канту". В теоретическом плане этот вопрос был рассмотрен Ф. Энгельсом, который пришел к выводу, что "учиться диалектике у Канта было бы без нужды утомительной и неблагодарной работой" [20]. История идеологической классовой борьбы конца XIX века и истекших семи десятилетий XX века показывает, что реставрация философии И. Канта есть в научном отношении попятное движение, а в идеологическом отношении всегда связано с попытками буржуазных идеологов найти средство "размягчения" диалектического и исторического материализма.

Как свидетельствует биографический материал, приводимый Ф. Гернеком, большинство немецких физиков в студенческие годы изучали философию в том виде, как ее преподносили преподаватели, бывшие по преимуществу позитивистами и неокантианцами. Г. Герц сдавал экзамен профессору Целлеру и был самого высокого мнения о методологической стороне "Механики" Э. Маха. На всю жизнь у него сохранилась склонность к априоризму И. Канта. Мария Кюри в молодости увлекалась позитивизмом О. Конта и Г. Спенсера. М. Планк в 80-х годах был "решительным сторонником философии Э. Маха". А. Эйнштейн во времена "Академии Олимпии" изучал сочинения последователей Канта: Пирсона, Маха, Авенариуса, Пуанкаре, хотя в зрелые годы "не выносил Канта" и склонялся к пантеизму Спинозы. М. фон Лауэ экзаменовался по философии у Ф. Паульсена, самостоятельно изучил сочинения И. Канта и в течение всей жизни считал его систему вершиной философского мышления человечества. О. Ган слушал лекции по философии у неокантианцев Когена и Наторпа, основателей и руководителей марбургской школы. Не один только Г. Герц был напуган "профессорским воем против "метафизики" материализма" (Ленин). Признавался же М. Планк, имея в виду времена засилья позитивизма и энергетизма: "Тогда нельзя было восстать против авторитета таких людей, как Вильгельм Оствальд, Георг Гельм, Эрнст Мах" [21].

Ф. Гернек, приводя немало интересных фактов из истории борьбы В. Оствальда и Э. Маха против атомизма и связанного с ним материализма, все же не полностью раскрывает драматизм столкновения двух точек зрения. В. Оствальд видел задачу энергетизма и критики атомизма в "разрушении научного материализма". По поводу одной из речей В. Оствальда, опубликованной под таким заголовком, Р. Милликен верно заметил, что энергетизм В. Оствальда был реакцией на успехи кинетической теории и что "предводимое таким бараном все стадо овец начало обратно прыгать через забор..." [22]. Насколько остро были в это время поставлены методологические и гносеологические вопросы, какие крайние выводы делались из того, что классическая физика не справилась с объяснением явлений радиоактивности, свидетельствуют программные философские заявления А. Пуанкаре. На вопрос "Открывает ли нам Наука истинную природу вещей?" А. Пуанкаре отвечал, что "не только Наука не может открыть нам природу вещей, ничто не в силах открыть нам ее" [23].

Факты, приводимые в книге Ф. Гернека, свидетельствуют о том, что широкое внедрение позитивизма и неокантианства в философскую подготовку будущих исследователей стало одной из причин методологической безоружности их перед "революционером радием". Агностицизм А. Пуанкаре, релятивизм Э. Маха были не средством против разразившегося "кризиса физики", а симптомами начавшейся болезни. Философские идеи В. Оствальда, А. Пуанкаре, Э. Маха и других неокантианцев не приближали физиков к диалектическому пониманию природы и человеческого мышления, а заставляли идти к нему окольными путями, иногда даже через возврат к натурфилософии Платона.

Дело в том, что в методологическом отношении кантовская теория познания не поднялась выше уровня метафизического и механистического естествознания XVIII века. Антиисторизм, понимание познания как асоциального явления специфическая форма кантовской антидиалектичности. Процесс познания был понят им как индивидуальный акт, в котором изолированный субъект противопоставлен объектам природы. Перед индивидом непонятный мир, а в его голове неизвестно откуда свалившийся мыслительный аппарат. Индивид оторван от общества, познание - от природы. На этой основе родилась кантовская идея о неуловимой "вещи в себе".