Афоризмы - Фаина Раневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот ваши снотворные таблетки, Фаина Георгиевна, этого вам хватит на шесть недель.
– Но доктор, я не хотела бы спать так долго!
В одно из своих пребываний в больнице Раневская коротала время, перечитывая Цицерона. Увидев это, врач удивился:
– Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
– Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, – отпарировала Фаина Георгиевна.
В период хрущевской оттепели вслух можно было говорить на многие темы, не боясь КГБ, как раньше. Как-то в присутствии Раневской зашла речь о возможности открытия границ.
– Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если бы вдруг открыли границы? – спросили у Раневской.
– Залезла бы на дерево.
– Почему?
– Затопчут! – серьезно ответила актриса.
В семьдесят лет Раневская вдруг объявила, что вступает в партию.
– Зачем? – поразились друзья.
– Надо! – твердо сказала Раневская – Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка Марецкая говорит обо мне на партсобраниях.
В Театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз об эту пору выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он с восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как эта дочь похожа на отца:
– Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!
Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы между прочим спросила:
– И с бородой?
В театре у нее происходили непрекращающиеся споры с режиссером Юрием Завадским. «Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел! Вон из театра!» – напускался на актрису режиссер. «Вон из искусства!» – кричала ему в ответ Раневская.
– Вы слышали, как не повезло писателю N? – спросили у Раневской.
– Нет, а что с ним случилось?
– Он упал и сломал правую ногу.
– Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? – посочувствовала Фаина Георгиевна.
Даже любя человека, Раневская не могла удержаться от колкостей. Фаина Георгиевна рассказывала, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в элегантную красавицу Любовь Орлову – Любочку. «Любочка» рассматривает свои новые кофейно-бежевые перчатки:
– Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж.
Еще один эпизод «из Орловой»:
– Ну что, в самом деле, Чаплин, Чаплин… Какой раз хочу посмотреть, во что одета его жена, а она опять в своем беременном платье! Поездка прошла совершенно впустую.
«Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, – говорила Раневская, – что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать!»
– Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, – пожаловалась Раневская психиатру.
– А в чем дело? Какие симптомы?
– Очень тревожные: все, что говорит Завадский, кажется мне разумным.
Долгие годы Раневская жила в Москве в Старопименовском переулке. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством. Приходящим к ней впервые Фаина Георгиевна говорила:
– Живу, как Диоген. Видите, днем с огнем!
Марии Мироновой она заявила:
– Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
– Но ведь так нельзя жить, Фаина.
– А кто вам сказал, что это жизнь?
Миронова решительно направилась к окну. Подергала за ручку, остановилась. Окно упиралось в глухую стену.
– Господи! У вас даже окно не открывается…
– По барышне говядина, по дерьму черепок…
– Дорогая, я сегодня спала с незапертой дверью.
– А если бы кто-то вошел? – всполошилась приятельница Раневской.
– Ну сколько можно обольщаться, – пресекла Фаина Георгиевна собеседницу.
«Как вам идет этот халат!» – похвалила я как-то ее наряд. «Деточка, что же мне сейчас может идти, кроме гробовой доски?!» Я продолжала настаивать на своем. Тогда Раневская сказала: «Я поняла, что такое халатное отношение. Это когда встречаешь гостя в халате».
Комическое и трагическое переплеталось в ней и на сцене, и в жизни. Хорошо помню ее слова:
– Деточка, я так одинока! Все мои друзья уже ушли. Даже Бирман, а уж от него я этого не ожидала. (Из воспоминаний Марины Нееловой.)
Как-то все актеры ждали прихода Завадского, который накануне получил к своему юбилею звание Героя Социалистического Труда. Устав ждать режиссера, Раневская не выдержала: «Ну, где же наша Гертруда?»
Как-то на гастролях Фаина Георгиевна зашла в местный музей и присела в кресло отдохнуть. К ней подошел смотритель и сделал замечание:
– Здесь сидеть нельзя, это кресло графа Суворова-Рымникского.
– Ну и что? Его ведь сейчас нет. А как придет, я встану.
Когда Ахматова хотела поделиться с Раневской чем-то особенно закрытым, они шли к каналу, где в начале Ордынки был небольшой сквер. Там они могли спокойно говорить о своих делах, не боясь того, что их подслушает КГБ. Они назвали этот скверик «Сквер Лаврентия Павловича».
– Когда я выйду на пенсию, то абсолютно ничего не буду делать. Первые месяцы буду просто сидеть в кресле-качалке.
– А потом?
– А потом начну раскачиваться…
К счастью, мне очень мало надо!
– Как Вы живете? – спросила Ия Саввина Раневскую.
– Дома по мне ползают тараканы, как зрители по Генке Бортникову, – отвечала Фаина Раневская.
Как-то на собрании театральной труппы с одной из актрис случилась истерика:
– Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!
Раневская отреагировала:
– Терпеть не могу стоять в очереди!
Когда в Москве, на площади Свердлова, установили памятник Марксу работы Кербеля, Раневская прокомментировала это так:
– А потом они удивляются, откуда берется антисемитизм. Ведь это тройная наглость! В великорусской столице один еврей на площади имени другого еврея ставит памятник третьему еврею!
Когда в Москву привезли «Джоконду», все ходили на неё смотреть. Фаина Георгиевна услышала разговор двух чиновников из Министерства культуры. Один утверждал, что картина не произвела на него впечатления. Раневская заметила:
– Эта дама в течение стольких веков на таких людей производила впечатление, что теперь она сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет!
Когда приезжал театр Брехта вторично, Елена Вейгель спросила меня: «Почему же вы не играете «Кураж», ведь Брехт просил вас играть «Кураж», писал вам об этом?» Брехта уже не было в живых. Я долго молчала, не знала, что ответить. Потом виновато промямлила: «У меня ведь нет своего театра, как у вас». – «Но ведь genosse Завадский обещал Брехту, что поставит «Кураж». Я сказала, что у genosse Завадского – плохая память».
Крылатую фразу из фильма «Подкидыш» «Муля, не нервируй меня!» Раневская придумала сама. Потом не раз пожалела. Всю оставшуюся жизнь «Муля» преследовала её: так кричали мальчишки при виде её на улицах, эту фразу первой вспоминали при знакомстве с ней. Даже Брежнев на вручении ей в 1976 году (в связи с 80-летием) ордена Ленина вместо приветствия сказал: «А вот идёт наш Муля, не нервируй меня!» Раневская ответила: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы!». Генсек смутился и добавил: «Простите, но я вас очень люблю».
На одесском рынке мужчина продает попугая и индюка. Раневская: – Сколько стоит ваш попугай?
– Тысячу рублей, ведь он говорящий, может сказать «ты дурак». – А индюк?
– Десять тысяч.
– Почему так дорого?
– Самый умный. Он не говорит «ты дурак», но он так думает.
Раневская любила повторять: из жизни нужно, по возможности, устранять все, для чего нужны деньги. Но с досадой добавляла афоризм Бальзака: «Деньги нужны, даже для того, чтобы без них обходиться».
Раневская наконец получила новую квартиру. Друзья перевезли ее нехитрое имущество, помогли расставить все по местам, а когда собрались уходить Фаина Георгиевна вдруг заволновалась:
