Альфонс - Александр Бондарь

После второго стакана водки Андрей почувствовал себя свободнее, естественнее. Ему даже начинали нравится его новые приятельницы. Временами оглядывался на Надю. Та покровительственно улыбалась. Всё идёт так, как нужно, - шептал Андрею внутренний голос. И с каждым новым глотком голос этот делался всё уверенее. - Не хочешь нюхнуть? - Газель предложила Андрею бумажный листок с насыпанным на него белого цвета порошком. - Это - хороший кокаин, не бойся. Не та гадость, что тебе на улице продадут. Андрей с интересом посмотрел на порошок, потом - на Газель. Он всегда слышал о наркотиках только плохое. И только плохое привык думать о тех, кто нюхает-глотает-вдыхает-колется... Но тут нашло что-то. Андрей взял бумажку, поднёс её к губам. Пальцы у него задрожали. Порошок чуть не рассыпался. Газель улыбнулась. - Давай, смелее. Андрей прикоснулся ноздрёю к порошку, пошевелил его. Потом медленно, осторожно втянул внутрь.

Проснулся Андрей поздно. Он чувствовал себя как тряпка для пола, которую изо всей силы выкрутили, а после ещё потоптались ногами. Андрей огляделся. Это была небольшая комната - его комната. Со стены смотрел выцветший Бельмондо, такой же ненастоящий, как и всё вокруг. Андрей смотрел на него, пока не надоело. Потом перевёл взгляд на пейзаж - не то и из Венеции, не то из Сицилии. Пейзаж тоже приелся. Андрей вспоминал подробности вчерашнего вечера. Точнее, ночи. Всё представлялось теперь очень мутно, расплывчато. Он помнил, что здесь, в его комнате, побывала толпа. Состоявшая из четырёх клиенток Клуба. Анаконда осталась лежать на полу, в холле. Андрею не хотелось ворошить подробности. Он приподнялся, сел на кровать. В таком только положении увидел себя в небольшом зеркале... Неприятно. В дверь кто-то постучал снуружи. Андрей быстро поднялся, открыл. Там стояла Надя. Она улыбнулась. - Доброе утро, - сказала. - Могу я войти? - Конечно. - Андрей нерешительно отошёл в сторону. Надя подошла к окну. - Всё было отлично. Я говорила с каждой. Никто не жаловался. Все довольны. Андрей пожал плечами, потом присел на кровать. - Можешь отдохнуть. У тебя есть время до вечера. Она развернулась и, уходя, положила на столик несколько крупных купюр. - Это - аванс. Позже получишь ещё. Надя вышла, и дверь за ней тихо закрылась.

Днём Андрей сходил на переговорный пункт и позвонил домой, в Краснодар. Он всё придумал уже по дороге. В университет не поступил, но нашёл в Москве работу - в кооперативе грузчиком. Довольно тяжёло, но денежно. А помог устроиться парень, с которым Андрей делил комнату в общежитии, когда сдавал экзамены в МГУ. Как насчёт армии? Там видно будет. По крайней мере, деньги на тротуаре не валяются. Всё это Андрей прокрутил у себя в голове несколько раз, пока ехал в метро. Вроде бы, выглядит аккуратно. Без явных помарок. На переговорном пункте он ждал почти час. Ни то турок, ни то араб, плохо говорящий по-русски, пытался объяснить, что не разговаривал ни минуты, и автомат не по делу съел все его монетки. Молодая и симпатичная диспетчерша раздражённо ему отвечала. Какой-то парень в интеллигентном костюме подошёл к кассе. Диспетчерша уточнила его фамилию. Потом сказала: "Вам - Лондон" и назвала номер кабины. Парень наклонился к ней с видом сообщника и, по детски улыбаясь, попросил: - Объявите по радио, пожалуйста. - Лондон. - Сухим неинтересным голосом заговорила девушка. - Кабина номер... У Андрея чуть поднялось настроение. "Умеют же люди радоваться ерунде", подумал он, заходя в свою кабинку. Ещё раз перебрав в уме всё то, что будет сейчас говорить, Андрей снял трубку и вытащил из кармана несколько пятнадцатикопеечных монеток.

Вечер начался, как обычно. Максимова-Анаконда жрала водку. Остальные закусывали, слушая её и молча переглядываясь. - Мой дедушка, - рассказывала Елена, - работал в ЧК всю жизнь. Когда началась революция, он был сапожником. Это сейчас демократы брешут, что хорошо при царе жили. А дедушка говорил - плохо. Антесемитизм страшный. Дедушка хотел в Москву или в Санкт-Петербург, а ему не давали. Черта оседлости. Думал в православие перейти, но боялся соседей. Ещё, говорил, подкараулят ночью... Ну её, с Москвой. У них, в этом городе был случай: еврея одного православного хасиды местные, бритвой... А потом - суд. Их оправдали - все газеты были за хасидов... Анаконда залпом опрокинула полстакана. - Как только революция началась, дедушка - сразу в Москву. В ЧК пошёл. Говорит им, хочу уничтожать врагов трудового народа. Это сейчас, - она налила ещё полстакана, - брешут демократы, что ЧК невинных людей убивала... Врагов было полно. На каждом шагу - враг. Дедушка говорил счастливое время. Получил кожанку и наган. И каждый день - человек по пятнадцать-двадцать. Дедушка очень любил в рот из пистолета. Это он при мне болтал друзьям своим, когда в упад нажирался. Много раз болтал. Говорит, любил, чтобы юноши были - длинноногие, стройные, голубоглазые, высокие, блондины чтобы... Говорит, вкладываю пистолет в рот, а сам чувствую - в штанах шевелится. Один раз попробовал: одной рукой за пистолет, а другой - в штаны... Здорово, говорит! Засекли один раз. Взыскание сделали. Недостойно, сказали, ведёшь себя для бойца революции. Попросили, чтобы больше не делал так. Опрокинув стакан, Анаконда захрустела его огурцом. Потом перевела дух. И продолжала опять. - А когда закончилась революция, дедушке скучно стало. Он застрелиться хотел, но не решился. Повесился тогда. Верёвка не выдержала. А потом ему говорят: надо товарища Троцкого и генеральные, Сталин нам не годится. Дедушка так обрадовался... Даже пить бросил, побрился, помыл голову и костюм новый купил. Ему дали наган. Дедушка должен был председателя горкома грохнуть. Но тут кто-то донёс. В самый последний момент... Анаконда приподняла стакан и сделала несколько глотков. Сунула в рот огурец. - К дедушке пришли ночью. Увезли в воронке. В НКВД ему половину зубов выбили. Иголки горячие загоняли под ногти. Яйца табуреткой отдавливали. Дедушка им всех своих перечислил. Кого знал. А заодно соседей и родственников. Ему повезло тогда. Двадцать пять дали. А остальным: через одного - расстрел. Дедушка просидел на Севере до пятьдесят шестого, пока Хрущёв не освободил. Реабилитировали, как незаконно репрессированного... Когда его хоронили, ордена несли на подушечках, - она сладко заулыбалась, - речи читали, пионеры отдавали салют, улицу назвали дедушкиным именем... Сейчас переименовать хотят. Демократы... - Максимова выругалась по мужски и с такой неподдельной искренней злобой, что Андрей испытал к ней даже какое-то уважение. Хотя весь остальной рассказ вызвал только мурашки. Максимова допила водку и начала оседать. Язык её как то резко сделался заплетающимся. Максимовой, явно хотелось рассказать что-то ещё из своего архива, но она сама уже не знала - что. Водка вылилась мимо тарелки на скатерть, огурец полетел вниз. Спустя пару минут Анаконда уже сладко дремала, расположившись между стульями. Газель видела, что услышанное произвело на Андрея неслабое впечатление. - Мы это всё в сто первый раз послушали. - Спокойно сказала она. - Лена слишком быстро пила. Обычно Анаконда наша успевает рассказать ещё, как дед этот мертвецов трахал и как пробовал мертвечину есть. - Газель отхлебнула кофе и повертела в пальцах пирожное. И тут взгляды всех обратились опять к Масксимовой. Анаконда неподвижно лежала на полу, а вокруг неё расплывалась теперь неприятно пахнущее пятно. - Безобразие. - Громко сказала Диана. - Настя, тварь! Где ты, скотина, шляешься? Настя появилась, не глядя ни на кого. - Унеси это. - Приказала Диана, ткнув указательным пальцем. То, что последовало дальше, заставило Андрея сморщиться. Ничего более позорного, ничего более унизительного для женщины-самки видеть ему не приходилось. Настя, тяжело упираясь, волочила безжизненную Анаконду за ноги - так, как если бы та была вещью, предметом. Андрей подумал, что, вот, сейчас Настя, пожалуй, сполна расчиталась с Максимовой за вчерашнее.

Газель ласково и очень-очень осторожно потрогала Андрея за ногу, поползла вверх. - Ты знаешь, что когда женщина хочет мужчину, она потеет? Газель вытерла пальцами лоб, потом медленно облизнула губы. Андрей поёжился. Пошли. - Тихо сказала Газель. Почти прошептала. Андрей покорно поднялся. - Знаешь, некоторые люди брезгуют целоваться. Они говорят, что неприятно брать в рот чью-то слюну. - Газель разговаривала, когда они поднимались наверх. - Я не понимаю таких людей. Очень люблю слюну. У каждого человека - свой вкус, и это - вкус его слюны. Андрей осторожно и с интересом посмотрел на Газель. У меня есть большая коллекция. Газель толкнула дверь и первой вошла в комнату. - Пузырьки. В каждом - слюна мужчины или женщины. Всех, с кем я когда-то спала. - Она сентиментально пожала плечами. - С человеком когда-нибудь расстаёшься... А потом хочется вспомнить его. Пузырьки эти я замораживаю. Хранятся они долго. Иногда открываю коллекцию... Полижу кого-нибудь. Газель достала из сумочки пузырёк. - Пожалуйста, Андрей. Сделай немножко. Андрей внимательно смотрел ей в глаза, потом также внимательно - на пузырёк. Он вдруг почувствовал тошноту: представилось, как спустя много лет стареющая Газель станет надлизывать пузырёк с его замороженной... Андрей быстро взял шклянку. Несколько раз сплюнул. Потом отодвинул пузырёк в сторону - чтобы на глаза не попадался. И тут он увидел свёрток, который Газель достала из сумочки. Она развернула всё и положила на кровать. Это была школьная форма. Девчоночья. Газель скромно улыбнулась и облизнула губы. - Я хочу, чтобы ты это надел. - Сказала она. Андрей отошёл назад. - Зачем? - Ты не хочешь? ...Не хочет? Андрей вспомнил пачку купюр, которую сегодня утром ему дала Надя. Сколько там было?.. Андрей ещё раз оглядел наряд... Конечно, он хочет. Деньги дают благополучие, сытость, независимость, власть над себе подобными... Хочет, конечно. Андрей натянул колготки, пролез в платье. Газель помогла ему завязать фартук. Потом отошла назад. Придирчиво оглядела. - Красавица ты моя... Можно, я буду называть тебя Светой? Конечно, можно. Газель достала из сумочки помаду, тушь, гель и ещё что-то. Полчаса у неё заняло на всё. Газель больше не интересовалась мнением Андрея насчёт происходящего. Перед собой она видела только куклу. Газель, когда закончила, взяла зеркальце и дала Андрею полюбоваться. Тот не узнал себя: на кровати сидела густонакрашенная девчонка, на морде у которой ясно читалось: сейчас ей займутся. Газель облизала губы. - Светочка. - Прошептала она, наклонившись. - Хорошая моя. Андрей закрыл глаза.