Память ангелов (сборник) - Сергей Сальников

ЗИЛок рвёт по полю, крушит мелкий редколесец, выходит на дорогу. В машине, очевидно, тепло, но начинают мёрзнуть руки и ноги, кружится голова.

Господи! Я тебе никогда не верил! Спаси меня!

До госпиталя всего полсотни километров. Через грязное стекло – деревья вдоль дороги, на них – вороны. Колдобины, женщина стоит у обочин.

Это – конец?

Всё?

Грязь, сырость и конец?

Страха нет. Обречённость? Нет. Непонятка! Почему? Почему меня?

Руки ещё пытаются зажимать рану, они слиплись от крови, немеют и не слушаются меня. Быстрей, браток! Я скоро весь вытеку на пол кабины! Водила слился с рулём, давит до пОлика, мощно ревёт огромный двигатель.

ЗИЛок въежает в ворота госпиталя. Я смотрю, как меня несут в приёмный покой. Раздевают. Холодно, очень холодно, трясёт всего. Сестричка вытирает мне лоб. Я ещё жив? Холодно! Слышу разговор двух майоров-хирургов, что анестезиолога нет, не будет и общего наркоза. Операционная. Большая и холодная. Перед лицом белая занавеска, дальше – часть меня. догадываюсь – колют обезболивающее и режут меня. Тело как-то странно хрустит, моё тело. Я устал! Как хочется спать! Хирурги говорят о своём, я лежу, они режут. Идиллия нарушается болью, дёргаюсь, колют и продолжают. Боль, укол, боль, укол. Недоумение – не могут найти пулю. Рентген на месте, сверяют ещё мокрый снимок со мной, находят, вынимают, показывают мне. Бормашина сверлит треснувшую кость.

Всё! Швы на месте! Я в палате! Живой!

А утром! Дверь распахнулась и влетает жена! Какие-то нелепые бахилы на её прелестных ножках. Слёзы, плачь, поцелуи!

А как приятно быть живым!!

2008 г.

Один день Сергея Сергеевича

Моим друзьям-однокашникам, курсантам 3-й роты Дальневосточного Высшего Инженерного Морского Училища им. адмирала Г.И. Невельского, посвящаю

«Рота! Подъём! Выходи строиться на утреннюю прогулку!» – до чего мерзкий голос у дневального.

В кубрике – обычной комнате общежития, жуткий холод. Владивосток загибался без воды, и отопление было символическое.

Пять кроватей. Забившиеся под невесомые шерстяные одеяла и шинели начинают копошиться тонкошеие курсантики – первогодки. На улице темень, в окна бьёт ветер, мороз под двадцать. Прогулка! Одеваться не надо, тропическая ХБ-ха вся на тебе. Ноги ныряют в пахнущие какой-то гадостью рабочие ботинки-говнодавы. «Сопливчик» на шее, шинель, шапка. На подоконнике графин с замёрзшей водой, между рамами, почти на всю высоту окна – опилки.

Шмыгая носами, чертыхаясь и кашляя, публика выползает в длинный коридор. Перед шеренгой гарцует выбившийся в люди старшина. Ему надо выслуживаться – рядовым курсантом он не удержится в седле. Это его третий заход в училище. Первый окончился на вступительных экзаменах, во второй – дотянул до первой сессии и вот, опять поступил и, как уже опытный сторожил, назначен командовать.

Серёга подмигивает соседу: «Спасибо, Толян, что подсказал газеты под матрац подстелить, снизу не продувало».

«То-то, а то спорил!» – Толян довольно улыбается, его узкие корейские глаза превращаются в щелочки.

«Гарный хлопчик», – старшина привстал на носочках: «Быстрей! Внизу дежурный ахфицер! Рота! Направо, на выход!» – он один сейчас доволен жизнью. Сотни рабочих башмаков, хлюпая и растирая до крови ноги, гремят по лестничным пролётам.

Медленнее, медленнее надо спускаться. Время прогулки ограниченно и лучше потратить его на лестнице. Жгучий морозный ветер сковывает тело, рота сбилась в кучу, идти нас теперь никто не заставит.

«Старшина! Веди роту в общежитие!» – дежурный капитан третьего ранга трет свои замёрзшие уши.

А как тепло в промёрзшем до основания коридоре!

Теперь умываться.

Вода храниться в пустых корпусах аккумуляторов от подводных лодок. Это такие высокие узкие чёрные эбонитовые ящики высотой с метр. Туда её носят с единственной ещё действующей колонки на улице, а вот туалет….

Он, теоретически, закрыт. Воды нет. А в учебном корпусе он закрыт по факту.

Опять построение, за завтрак. До столовой с полкилометра. Ветер и мороз сошли с ума.

Снега нет. Мелкий щебень и песок бьёт в лицо. Шинель, похоже, сделана из ситца.

Бочковой чай, чёрный хлеб, тридцать грамм масла, манная слипшаяся каша на воде. Нас кормят на один рубль и одну копейку в день. Всё моментально влетает через рот в желудок.

На весь завтрак – десять минут.

Одеваемся. Какому-то бедолаге не повезло – пропала его шинель. Ветер свищет и воет. Эгершельд! Голый горбатый мыс между бухтой Золотой Рог и заливом Петра Великого.

Опять на своём родном пятом этаже. Конспекты, учебники, ручки с замёрзшей пастой. Теперь в учебный корпус – грызть науку. Первая пара – английский. Центровой предмет, его нам долбить все годы учёбы и сдавать на Госсах.

Витёк суетится с новой идеей: «А давайте сегодня англичанке ответим по-другому! Она нам – хау ду ю ду, а мы ей – ви а глед ту си ю. А что, складно и красиво! Она посмеется, и, смотришь, без двоек проскочим».

Он стройный, смазливый парень, видать знает толк в женщинах. Мы репетируем. Звонок. стремительно влетает «англичанка», дежурный по-английски отдаёт рапорт, проходит к столу и в нашу сторону: «Хау ду ю ду», начинает привычно садиться и…. столбенеет, слыша наш экспромт.

Шутка не прошла.

Она сначала краснеет, а потом её лицо становится бледным, лишь красные пятна на скулах: «Что? Рады меня видеть? Ну, ладно, юмористы, посмотрим, что вы знаете!»

Наверное, мы знали мало. Лучший из нас получил всего две двойки… Да, Витку ещё долго изучать женщин.

Вторая пара – наша мечта! История КПСС. Лекция. Аудитория этой кафедры сделана амфитеатром, а глубокие, глухие парты полукругом, идущие от стены к стене служат прекрасным гранд-отелем японского масштаба. Мы заваливаемся а эти парты-шкафы и сладко спим там, потому что на первом курсе больше всего хочется есть и спать. Спать даже больше.

Третья пара – высшая математика под названием математический анализ. Опять лекция. Надо просто писать и стараться не уснуть. Димон попал на «крючок», препод делает ему замечание. На первой зимней сессии он сгорит на этом предмете, трижды пытаясь его сдать.

«Иван Иваныч, я хочу быть курсантом!» – взмолится он, когда ему замаячит третий и последний неуд. Начальник кафедры ухмыльнётся: «А я хочу быть премьер-министром» и спокойно поставит ему роковую оценку, которая отправит Димыча за борт его мечты о море.

Опять общага, опять построение, обед. Ветер стих, мороз ослаб до двенадцати, солнышко на небе.

Время самоподготовки. «Отморозки» забиваются под кровати спать, там их трудно найти, хитрые расползаются по пустым и холодным аудиториям, трудоголики долбят учебники в читальном зале. Каждый выбирает свой путь.

Ужин. Свободное время, отбой.

Штрафники ровняют паркетную палубу в коридоре, носят воду, чистят гальюн, стоят в нарядах. Едва подают признаки жизни батареи отопления, опять усиливается ветер и мороз, пытаются уснуть под своими казёнными, многих видевших, одеялах тонкошеие первокурсники. Шмыгают носами, кашляют, матерят погоду и старшин, урчат голодные желудки, гаснет свет, только дневальный у стеклянной двери охраняет тумбочку.

Из двухсот, принятых на первый курс, после шести лет обучения только девяносто человек получат дипломы инженеров-судоводителей и отправятся работать в торговый флот СССР. Сейчас из них в живых едва наберешь половину.

2008 г.

А нам всё равно!

Откушав изрядно водочки, залив её сверху винцом и пивком, крепко закусив свежим морским бризом и дымком сигарет, два морских кадета, по прозвищу Жаконя и Витус, держали курс к родным пенатам. Переход до альма-матер был трудным – каменистая почва мыса Эгершельд норовила выскользнуть из-под подметающих пыль морских клешей, но будущие морские волки чётко держали курс. Подставив друг другу плечо, они стойко преодолевали бурные ветры, плясавшие над лысым и горбатым мысом на окраине Владивостока. Дабы утроить свои неразумно растраченные силы, мореманы пели песню. Нет, даже не песню, а всего один куплет из неё, нет, даже не куплет, а всего лишь часть припева. На большее уже не было ни сил, ни интеллекта. Над промытыми морскими волнами, политыми грозовыми дождями и потрёпанными ураганами седыми и мрачными камнями побережья залива Петра Великого неслось грозно-лирическое мужское двуголосье: «А нам всё равно! А нам всё равно!»

Далее должно были следовать что-то про остров невезения, но курсанты справедливо полагали, что местная публика и сама знала текст песни не хуже их.

Всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и их героический вояж. Вот она, родная уже четыре года, общага! Тю-тю! Кирпичная пятиэтажка с высоченным цоколем. Чётко пройдя створы, они плавно вплыли в вечно открытые двери граунд фло и начали трудное восхождение на пятый этаж. Цоколь прошли спокойно. Так держать! Первый этаж – за стеклянной дверью – дневальный первокурсник, испуганно прижав правую руку к козырьку и вытянув тоненькую шейку, кричит во всю силу лёгких: «Рота! Смирно!»