Балканы. Дракула - Кирилл Бурносов

Но Бенедикт Шестнадцатый не винил хранителя. Он слишком хорошо представлял себе, какие могучие силы плетут интриги вокруг трона святого Петра. Для них в Ватикане нет закрытых дверей, нет надежных замков и сейфов.

Однако кому мог понадобиться предмет, у которого было столь специфическое, столь зловещее назначение?..

— Не плачь... — сказал Бенедикт Шестнадцатый. — Скажи лучше — нашел ли ты то, что я просил тебя отыскать?

— Да, — воскликнул хранитель. — Я нашел!

Он довольно резво для своего преклонного возраста вскочил с колен, бережно извлек из кожаного футляра старинный пергамент и с низким поклоном протянул его папе.

— Вот она, ваше святейшество...

Папа принял рукопись, осторожно провел пальцами по переплету.

— Иди, сын мой, за тобой нет греха... — мягко промолвил он.

Хранитель с благоговением поцеловал Перстень Рыбака и, поклонившись, удалился. А Бенедикт Шестнадцатый уселся за стол, нацепил на нос очки и, вознеся молитву Всевышнему, раскрыл рукопись, которую, будь на то его воля, не хотел бы даже видеть.

«Сообщение фра Бернардо, личного посланника его святейшества Николая Пятого в землях венгров, валахов и османов, в год 1447 от Рождества Христова, дополненное подробным рассказом о страшных и кровавых событиях, происходивших в Трансильвании в годы правления князя Влада Дракула и его сына, Влада Дракула-Младшего, прозванного Цепешем»

Прочитав это название, папа тяжело вздохнул и бросил взгляд на стопку пожелтевших газет, принесенных по его требованию из архива. То были старые румынские и венгерские газеты с фотографиями расстрелянных Николае и Елены Чаушеску на первых полосах. Кричащий заголовок одной из передовиц гласил: «Антихрист был убит в Рождество!»

«Казнь супругов Чаушеску в Тырговиште сопровождалась католическими молитвами! — утверждалось в статье. — Кроме членов трибунала, судившего “Гения Карпат” и его жену, при расстреле присутствовали два католических священника, которые прибыли на военную базу в сопровождении солдат спецназа».

Никаких имен. Никаких намеков на принадлежность к тому или иному ордену. Конечно, прошло уже двадцать три года, но в архивах Ватикана ничто не пропадает бесследно. Если только... если только кто-то не уничтожает эту информацию специально.

Похоже, кому-то в Ватикане очень не хотелось предавать гласности имена тех католических священников, что читали когда-то молитвы над мертвыми телами Николае и Елены Чаушеску.

Возможно, этот «кто-то» проник в Серебряный Зверинец и выкрал оттуда фигурку, единственным предназначением которой было защищать своего обладателя от существ, пьющих кровь.

От вампиров.

Бенедикт Шестнадцатый, в миру Йозеф Алоиз Ратцингер, придвинул к себе старинный манускрипт и принялся разбирать выцветшие от времени буквы, написанные более пяти веков назад монахом по имени фра Бернардо.

Глава первая

1

— Кровь! — прохрипел умирающий рыцарь.

Копье пронзило его насквозь, пробив чешуйчатый панцирь и надетую под него легкую кольчугу персидской работы. Наконечник вошел под ребра и торчал из спины на добрых две ладони, перемазанный кровью и дерьмом из разорванных кишок. Исполинской мощи удар — но даже исполину оказалось не под силу вытащить копье, застрявшее в смятом переплетении стальных колец и посеребренных чешуек. Тогда он просто бросил копье вместе с наколотым на него рыцарем — тот так и остался стоять, ясеневое древко, упиравшееся в рыхлую землю, только согнулось под тяжестью навалившегося на него воина.

Влад подъехал и остановился в нескольких шагах от убитого. Судя по богатому доспеху, это был один из людей польского магната Радзивилла: пан Симон вывел на поле пятьсот конных рыцарей в расшитых золотом шелках и пылавших на солнце шлемах. За спинами у них реяли роскошные плюмажи из фазаньих перьев, а сбруи их боевых коней были украшены серебром и самоцве­тами.

Теперь перья их плюмажей втоптаны в землю, а кони хрипели в кровавой грязи, пытаясь подняться, — турки бросили против польской тяжелой конницы не солдат, а толпы обычных мужиков с острыми косами, перерубавшими лошадям сухожилия. Лошадей Владу было по-настоящему жаль.

Он обернулся к своим гайдукам: тем явно не терпелось приняться за убитого рыцаря. Панцирь безнадежно испорчен, жаль, но есть ведь еще наколенники, наплечники, щиток, закрывающий шею, шлем, наконец. Кто-то скажет — мародерство, но для этого поляка все уже позади, а у них впереди еще много битв. Может, снятый с убитого шлем спасет кому-нибудь из них жизнь.

Под тяжелым взглядом господина гайдуки опустили головы. Только Мирчо, самый молодой и дерзкий, продолжал нагловато ухмыляться: казалось, еще чуть-чуть, и он подмигнет Владу. Из него, пожалуй, выйдет толк, если воспитывать его как бойцового пса: лупить палкой, но бросать лучшие куски мяса.

— Похоронить, — приказал Влад. — Поляк покинет этот мир таким же нагим, каким в него и пришел. — Мирчо, ты со мной.

Наглая ухмылка гайдука мигом погасла. Но прежде чем он успел возразить (а он собирался, Влад видел это по глазам), убитый поднял голову и прохрипел:

— Кровь!

Влад соскочил с коня и подошел. Даже наколотый на копье, рыцарь возвышался над ним на полголовы, а Влад был не мал ростом. Залитые кровью глаза смотрели из-под поднятого забрала с тоской и мукой.

— Кто ты? — спросил Влад по-немецки. Польского он не знал, к тому же пронзенный явно произнес «Blut».

Из горла поляка вырвался хриплый клекот. Если таково было его имя, то крестили его не в костеле, а в орлином гнезде.

— Кровь! — простонал он снова. Это слово, во всяком случае, у него выходило отчетливо.

— Она тут везде. — Влад обвел рукой усеянное трупами людей и коней поле. — Пропитала землю на двадцать локтей. Или ты жалуешься, что немного запачкался в крови? Так это и немудрено: в тебе проделали дыру, в которую корова пролезет.

Рыцарь прикрыл глаза, словно отчаявшись растолковать собеседнику свою мысль. Мгновение Влад думал, что он все-таки отдал богу душу. Но тут поляк собрался с силами и предпринял последнюю попытку.

— Дай! — сказал он. — Кровь! Дай мне! Проклятье...

Голова его бессильно упала на грудь, оказавшись вровень с лицом Влада. Тот, не торопясь, ослабил кожаные завязки шлема и рывком снял его с головы пронзенного. Налетевший ветерок растрепал пшеничные волосы рыцаря, без шлема выглядевшего совсем юным.

Влад кинул шлем подъехавшему Мирчо.

— Наполни.

Мирчо спешился, огляделся, присел рядом с жалобно ржущей лошадью с перерезанными сухожилиями. В руке его, словно по волшебству, оказался тонкий изогнутый турецкий кинжал.

— Нет... — Поляк прошептал это тихо-тихо, но Влад услышал и приблизил ухо к запекшимся, черным губам. — Дру... гую...

— Мирчо! — Влад махнул гайдуку рукой. — Лошадь не го­дится.

Гайдук поднялся, гибкий, как хлыст. Зашагал между трупов, придерживая шлем на сгибе локтя, как это делают рыцари. Иногда он останавливался, переворачивая головы лежавших сапогом из мягкой кожи, но, ни разу не наклонился. Ему пришлось отойти довольно далеко, прежде чем он обнаружил то, что искал. Это оказался один из тех мужиков с косами, что погубили польскую конницу, — корявый, черный, как головешка, одетый в какие-то лохмотья. Мадьярская сабля отделила его правую руку от туловища, но он все еще был жив и даже попытался уползти от неторопливо идущего за ним Мирчо. Натешившись, гайдук пнул мужика ногой в спину, встал над ним, запустил сильные пальцы в его жесткие курчавые волосы, задрал голову вверх и перехватил кинжалом шею. Потом ловко подставил под хлестнувшую багряную струю посеребренный шлем поляка.

— Только половина, — сказал он, подходя и протягивая шлем Владу. — У него из обрубка много вытекло...

Рыцарь с пшеничными волосами жадно смотрел на шлем. Его почерневшие губы вытянулись в трубочку, он громко причмокивал, будто целуя воздух. Влад поднял шлем с кровью к его лицу. Повернул так, чтобы кровь стекала по желобу носового выступа. Наклонил. Тонкая алая струйка потекла рыцарю на лицо. Черные губы вытянулись еще больше, ловя каждую каплю еще теплой жидкости. Причмокивание перешло в исступленное урчание, словно огромному зверю чесали брюхо. Влад, прищурившись, смотрел на лицо поляка — под засохшей кровью и грязью оно было бледным, как рыбье брюхо.

Руки рыцаря, бессильно обхватывавшие убившее его копье, вздрогнули и медленно поднялись. Поляк издал голодное рычание и вырвал у Влада шлем с кровью. Судорожным движением поднес ко рту и начал, захлебываясь, глотать. Алые струйки стекали по подбородку, покрытому светлым юношеским пушком.

— Господин, — тихо промолвил за спиной у Влада старый гайдук Батя. — Это же...

Влад не шевельнулся и не ответил. Он, не отрываясь, смотрел на светловолосого рыцаря. А тот, выхлебав содержимое шлема, уронил его себе под ноги, взялся за копье и легко, словно соломинку, переломил пополам. Накрыл кольчужной перчаткой обломанный кусок древка и резким движением вогнал его еще глубже в свой развороченный живот. Теперь копье почти вышло у него из спины. Вокруг распространилось зловоние, неизбежно сопутствующее ранам живота. А рыцарь медленно завел длинную и гибкую, как у обезьяны, руку себе за спину, ухватился за копье и со страшной перекошенной ухмылкой вырвал его из тела.