Подвиг - Юрий Коротков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блоха стоял напротив и молчал. Лифт остановился наверху. Соня испытующе смотрела на него.
— Значит, ничего? — она положила палец на кнопку шестого этажа.
— Я… — начал Блоха и снова умолк.
Соня решительно нажала кнопку. Оба глянули вверх, на табло, где стремительно бежал по номерам этажей сигнальный огонек. Двери распахнулись.
— Через пять минут выходи на связь! — успел выпалить Блоха.
Он шмыгнул сквозь толпу разъяренных жильцов, собравшихся у лифта на первом этаже, пробежал через темный двор. Закрылся в комнате, взял фонарик.
«Я тебя люблю», — просигналил он.
Соня улыбалась в темноте. Потом коротко мигнула в ответ:
«Повторите, сигнал неразборчив».
«Ятебялюблю, ятебялюблю, ятебялюблю»…
«Я тебя тоже», — наконец ответила Соня.
Игорь понуро сидел в темной комнате, глядя на мигающие фонарики в их окнах. Потом встал и задернул штору.
Хлопнула входная дверь. Соня радостно выбежала навстречу матери.
Инна Михайловна молча стянула с головы платок и, волоча его по полу в опущенной руке, ушла в свою комнату. Соня вошла следом. Мать сидела на корточках у стены.
— Что случилось, мам? — Соня присела рядом и заглянула ей в лицо.
— Он меня бросил, — бесцветно сказала Инна Михайловна.
— Кто? Филипп? Ну и что? Подумаешь! Пусть ему будет хуже!
— Ты не понимаешь… Он меня бросил. Меня первый раз в жизни бросил мужчина… Я стала старой и толстой…
— Ты самая красивая! Ты такая красивая, что молодым и не снилось! На тебя даже наши мальчики смотрят!
— Спасибо. Утешила, — усмехнулась Инна Михайловна.
— Зато есть повод начать новую жизнь! — Соня вскочила и деловито огляделась. — Давай поменяем обстановку, чтобы все было другое!
— Когда я рассталась с Константином, мы перетащили шкаф в твою комнату, — вяло сказала мать. — Ты предлагаешь перетащить его обратно?
— Нет! Давай… давай сломаем вот эту стену! — вдруг выпалила Соня. — И у нас не будет тесной кухни, а будет большая гостиная, будет просторно и много света!..
Повязав на голову косынки, они деловито встали около голой стены — Инна Михайловна с тяжеленной кувалдой, Соня с молотком. Мать размахнулась и с ненавистью изо всех сил ударила кувалдой по центру стены. Соня тут же добавила молотком. Куски гипсолита повалились на пол, посыпалась с потолка штукатурка, закачалась люстра.
— И пусть этот Филипп кусает себе локти!.. — азартно кричала Соня, пока мать замахивалась. — А у нас будет новая гостиная!.. А он приползет на коленках и будет спать на нашем коврике под дверью!.. А мы ему не откроем!..
Соседи трезвонили и колотили кулаками в дверь, стучали швабрами в пол и потолок, а мать и дочь самозабвенно крушили стену в клубах белой пыли.
— А потом он бросится с двенадцатого этажа и разобьется в лепешку… А мы даже не посмотрим вниз!.. Потому что будем пить чай в нашей гостиной!..
Потом они сидели рядом, засыпанные с ног до головы белой пылью, около горы обломков, изумленно оглядываясь то в комнату, то на открывшуюся кухню.
— Зачем мы это сделали? — спросила Инна Михайловна.
— А мне нравится, — ответила Соня.
— Да, но получается, что теперь я буду жить на кухне.
Они посмотрели друг на друга и захохотали.
Утром Блоха собирал учебники в портфель, прислушиваясь к голосу матери за стеной.
— Тринадцать лет!.. Тринадцать лет я, как дура, терпела, ждала чего-то!.. Думала, в новом доме по-новому будет!.. Советская власть ему мешает!.. Брежнев виноват, что у меня колготок целых нет! А Богуславский любой властью доволен! Потому что он вкалывает, а ты болтаешь! А знаешь, я ему благодарна! Я пойду и ему спасибо скажу. Если бы он тебя не уволил, не выкинул, как шелудивого пса, я бы и дальше терпела, ждала неизвестно чего!.. А знаешь, что я скажу, — не будет для тебя хорошей власти! Ты при любой власти будешь лишний, потому что ты — неудачник! Все вы неудачники, поэтому и сидите, как тараканы, на кухне и злобитесь на весь свет!
— А ты — мещанка! — жалко крикнул Блохин.
Блоха с портфелем тихо выскользнул из комнаты и стал торопливо надевать ботинки.
— А для тебя весь свет — мещане, один ты — свет в окошке! Да! Я мещанка! Я один раз живу и хочу жить, как люди живут! И хочу спасти от тебя сына! — она заметила Женьку в прихожей. — Женя, собирайся!.. Вот объясни мне по-человечески, — опять подступила она к мужу, — зачем ты подписывал это письмо? Солженицын для тебя дороже, чем жена, чем сын? Чего ты добился? Его все равно выслали, он теперь за границей живет припеваючи и над тобой, дураком, смеется, а ты будешь теперь метлой махать — и то если метлу доверят! Что? Молчишь? И правильно делаешь, потому что сказать нечего!.. Все, слава богу, кончились мои мучения! На развод сама подам! От тебя и тут толку не добьешься!
Мать ожесточенно утрамбовала вещи в чемодане, навалилась коленом и с трудом закрыла.
— Собирайся, я сказала! — крикнула она Блохе. — Я тебя ни на одну минуту с этим человеком не оставлю!
— Я не пойду! — сказал Блоха.
— Что? — обернулась мать. — Ты еще не понимаешь, что тебя ждет с таким отцом! Он и тебе жизнь сломает! Иди, я сказала! — она рванула Блоху за руку. Тот сопротивлялся, и тогда она ударила его по щеке — раз, другой, третий, из последних сил сдерживая слезы.
Блоха поправил очки.
— Я не пойду, — твердо повторил он. — А ты уходи от нас. Ты нам не нужна.
Мать отступила, растерянно оглянулась по сторонам, схватила вещающий «Голосом Америки» приемник и с размаху грохнула об пол, так что пластмассовые осколки разлетелись по комнате.
— Я его все равно не оставлю, так и знай! — крикнула она Блохину. — Я его через суд заберу! Я добьюсь, чтоб тебя от людей изолировали!
Она подхватила чемоданы и вышла.
В доме наконец стало тихо. Блохин склонился над разбитым приемником — и вдруг заплакал, визгливо всхлипывая, горько, как ребенок.
Блоха растерянно смотрел на его вздрагивающие плечи, на засыпанный перхотью седой затылок, не зная, как утешить…
По обе стороны Ленинского проспекта, дыша морозным паром, толпились люди. Подходили от метро новые группы и заполняли пустоты в шеренгах. Движение было перекрыто, на поперечных улицах выстроились вереницей троллейбусы, трамваи и машины. Стояли регулировщики в белых портупеях и крагах. Прохаживались позади толпы одинаковые молодые люди в одинаковых черных пальто и пыжиковых шапках, с одинаковым острым взглядом.
— Быстрей, быстрей! — торопила Марксэна.
Школьники с бумажными советскими и чилийскими флажками бегом добрались до бреши в людской стене.
— Пятьсот сорок вторая школа! — задыхаясь, отрапортовала Марксэна организатору с красной повязкой на рукаве тулупа. Тот заглянул в список, поставил галочку.
— С семьдесят шестого по семьдесят девятый! — сорванным, хриплым голосом крикнул он, указывая на фонарные столбы с крупными цифрами, нарисованными у основания. — Рассредотачивайте! — И он побежал куда-то дальше.
— Ровной шеренгой! Не толпитесь! — командовала Марксэна.
Наконец все выстроились.
Ожидание затягивалось. Люди молча стояли в бесконечных шеренгах, ежась на лютом морозе, притопывали заледеневшими ногами, безнадежно поглядывая в конец проспекта.
Соня и Блоха стояли с краю шеренги, у столба. Соня вжимала голову в меховой воротник, Блоха пытался держаться как ни в чем не бывало, стискивая стучащие зубы.
— Загадку хочешь? — спросил он.
Это что за Бармалей Там залез на Мавзолей?Он большую шляпу носит.Тридцать букв не произносит,Он и маршал, и герой —Угадай, кто он такой?Кто даст правильный ответ.Тот получит десять лет!
Организатор пробежал вдоль строя:
— Задержка на сорок минут! Никому не расходиться! Все на местах!
Соня подняла на Блоху заиндевевшие ресницы:
— Я больше не могу…
— Потолкаемся? — предложил он и толкнул ее плечом.
— Ты что, не понимаешь?! — со слезами в голосе вскрикнула она.
Блоха растерянно затих. Соня уже чуть не плакала.
— У меня тетка вон в том доме живет, — негромко сказал она. — Давай добежим?
— А Игорь с Мишкой?
— Только их еще не хватало! Мы туда и обратно.
Они глянули на стоящую поодаль Марксэну, осторожно боком попятились за соседнюю шеренгу и побежали к дому.
Соня открыла дверь ключом, быстро сбросила шубу.
— Иди в ту комнату, — указала она. — В самую дальнюю! И дверь закрой!
Она прикрыла еще дверь в коридоре и наконец юркнула в туалет.
— Пойдем? — спросил Женька, когда она, улыбаясь, вошла в комнату.
— Подожди, ноги совсем замерзли.
— А наших видно отсюда?
— Ага, из спальни.
Блоха следом за Соней прошел в другую комнату. Из окна виден был проспект и две темные шеренги людей.
