Небесная подруга - Джоанн Харрис

«Розмари. На память».

В первый момент я запаниковал, но тут же взял себя в руки. Я видел слишком много и уже знал, что она была здесь. Такими дешевыми трюками меня не напугать, придется изобрести что-нибудь посерьезнее. Честно говоря, по глупости я думал, будто после смерти Роберта мне больше нечего бояться. Она мертва, сказал я себе, погребена и позабыта. Положил на могилу букет из омелы и остролиста и собрался уходить.

Бедный Роберт.

И вдруг я ощутил ее присутствие, почувствовал ее ненависть и изумление. От кустов, согретых зимним солнцем, повеяло розмарином — сладкий запах, вызывающий странную ностальгию, дух деревенской кухни и сундуков с чистым белым полотном, аромат сельских девушек, смазывающих длинные волосы розмариновым маслом. Я не сомневался: стоит поднять глаза, и она появится передо мной, глянет из-под тяжелых век, я увижу бледное лицо и губы, изогнутые в отдаленном подобии улыбки… Я был так уверен в этом, что действительно увидел Розмари в тени боярышника, но потом понял — это лишь игра света и тени в том месте, где увядшие и побитые морозом растения склонялись к надгробию, которого я прежде не замечал.

Я тупо уставился на него. Идея была проста: плоский камень в траве, над ним чугунное изваяние фута в два высотой — рама, а внутри что-то вроде двери или калитки на шарнирах. Пока я разглядывал надгробие, налетел ветер, воротца с тонким скрипом распахнулись и захлопнулись. В головах могилы качали стеблями и перешептывались низкие зеленые кусты.

Да, именно такой и должна быть ее могила — напоминание, о котором говорил Роберт. Его замысел. Не знаю, зачем я подошел, ведь мог догадаться: ничего хорошего из этого не выйдет. Возможно, я хотел узнать, о чем думал Роберт перед самоубийством, словно мое покаяние над гробом Розмари помогло бы его измученной душе обрести покой. Или дело было в чувстве вины? Ведь я убил ее, понимаете? По крайней мере, приложил все усилия. А может быть, мной двигало то же самое, что приводило жен Синей Бороды в тайную комнату, подталкивало детей к пряничному домику и побуждало рыбака выпустить из бутылки джинна.

Разумеется, я прочитал надпись.

«То, что во мне, помнит и никогда не забудет. Розмари Вирджиния Эшли. Август 1948».

То, что во мне, помнит… Потом я часто приходил сюда, не в силах противиться влечению, — это место зачаровывало, одновременно внушая отвращение и ужас. То, что во мне, помнит… Только я понимал значение этих слов. Остальные принимали их за послание от Роберта, за выражение его любви к умершей жене.

Но я знал Роберта гораздо лучше. Он, возможно, был слаб, но не сентиментален. Он мог умереть вскоре после похорон Розмари, но не стал бы выворачивать душу ради того, чтобы погост в Гранчестере выбрали для прогулок романтические влюбленные. Он был практичным человеком, а практичные люди сильнее страдают от любви. Вопреки свидетельствам, я уверен, что он не убил себя. Надпись на надгробии — ее послание мне. Дерзкий окрик из могилы. Она не мертва, и она хочет, чтобы я не забывал об этом. У нее много времени. И она все помнит.

Но я не боюсь. Я в безопасности. У меня есть в запасе один трюк, последняя карта, залог спасения. Знаете, что это за карта? Это вы, дорогой друг. Не верите? Воля ваша. Прочтите мой дневник — вы возненавидите меня, станете презирать, но поверите. Не беспокойтесь, не торопитесь. Отложите эти записи, забудьте на время — на годы, если хотите. Все равно вы вернетесь к ним. Я уверен, что вернетесь. Рано или поздно — потому что она здесь. Она ждет вас. Точно так же, как ждала меня. Берегитесь.

Когда придет время, многое будет зависеть от того, на какой путь я вас направлю.

Два

Весь день Элис не находила себе места. Она съела пачку печенья. Включила телевизор: черно-белое кино, разговорное шоу, русский мультфильм… Выключила.

Заварила чай, присела, дождалась, пока чай остыл, вылила его в раковину. Поставила музыку, прокрутила пластинку дважды, не слушая, остановила.

Потом достала письмо из «Красной розы» и попыталась увлечься предложенной работой — шесть графических иллюстраций и обложка для подросткового романчика под названием «Школа разбитых сердец». Это легко, подумала Элис и полдня заполняла корзину для бумаг неудачными набросками, пока не признала: все валится из рук оттого, что она увидела девушку рядом с Джо. Оттого, что неожиданно услышала его голос.

Разумеется, теперь это не имеет значения. Все давно кончено. Тема закрыта.

Но сегодня ей было так одиноко. Хоть бы кто-нибудь позвонил… В памяти всплыли слова: «то, что во мне, помнит». А кто будет помнить об Элис, если она завтра исчезнет? Мать, живущая в двух сотнях миль отсюда? Заказчик из «Красной розы»? Она дружила только с приятелями Джо — и потеряла их вместе с ним. Пока все шло хорошо, никто другой не был нужен. Черт! Элис вдруг разозлилась на себя. Почему она опять думает о Джо? Из-за надписи на том надгробии. Завидует мертвой девушке, которую никогда не забудет ее возлюбленный.

Элис решила позвонить в Лидс матери — единственному человеку, с кем можно поговорить не о работе, — потом пожала плечами и отказалась от этой мысли. Нет. Поболтать было бы приятно, но звонок откроет дорогу обычному потоку критических замечаний, упреков и вопросов. «Когда собираешься приехать к нам? Ты еще не нашла работу? — (Как будто то, чем Элис зарабатывала на жизнь, — развлечение, подготовка к „настоящей работе“.) — Ты уверена, что справишься сама?»

Бедная мама, подумала Элис.

С тех пор как папа умер от рака, мать обращается с ней жестче и резче. Она располнела после пятидесяти, ее миловидность погребена под лишним весом. Вечно говорит осторожными намеками, ничего не скажет прямо. Наверное, не находит нужных слов…

Когда-то она была хороша собой. На черно-белых фотографиях — темноволосая стройная девушка с милой улыбкой, рука об руку с красивым юношей — таким был отец до того, как преждевременно облысел. Маме хватило романтизма, чтобы выбрать дочери имя в честь кэрролловской Алисы: «Потому что у тебя точно такие же большие удивленные глаза». А потом она превратилась в разочарованную толстуху, огрубевшую и увядшую не от горя, а от безрадостной жизни. Больше всего Элис боялась увидеть однажды в зеркале материнское лицо.

Она вздохнула и посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Надо бы лечь, но спать не хотелось. Элис взяла с полки первую попавшуюся книгу в надежде, что чтение ее усыпит. Кажется, в холодильнике осталось недоеденное шоколадное мороженое. Она пошла проверить, мимолетно отметив, что ест слишком много, надо это прекращать. Тут же в памяти всплыл образ матери: вскоре после смерти отца она сидела на веранде их старого дома и безостановочно поглощала чипсы со вкусом креветок, пакет за пакетом.

Звякнули бутылки на открывшейся дверце, и тут же из ниоткуда материализовались четыре кошки в надежде угоститься молоком. Они терлись о ноги Элис, и ей стало легче.

Нахлынули предательские воспоминания о Джо.

Вот он в своей комнате берет бесконечные аккорды на гитаре, пугая кошек.

Вот он хмурится над горой рукописей и переполненной пепельницей.

Вот он в первых рядах демонстрации несет лозунг «Нет бомбе».

Вот он спорит с полицейским, а Элис цепляется за его руку.

Вот он сворачивает косяк с травкой одной рукой.

Вот он рассматривает ее работу и говорит: «Линии слишком бледные, на расстоянии не видно». — «Ты ничего не понимаешь, обыватель, тут все отлично! Контур должен казаться воздушным, как у Рэкхема».[4] Однако ночью Элис пробирается в студию, чтобы изменить рисунок и сделать линии более четкими…

Вот он играет со своей первой группой, пьяный в дым, но ни разу не берет фальшивой ноты.

Попойки. Любовь на незастеленной кровати, на полу — бутылки, обертки от шоколада, коробки из-под пиццы. Потом шумные ссоры, взаимные обвинения: Элис добилась успеха, Джо — нет. Его зависть, вспышки раздражения по любому поводу: из-за группы, которая никогда не получит контракт, из-за вечной нехватки денег, из-за отсутствия перспектив. Они взрослели, наблюдая, как приходят и уходят студенты, и понимали — мир принадлежит юным. В итоге Джо пришлось смириться с тем, что он постарел на десять лет и новое поколение его обогнало. Юнцы были сильны и умны, они точно знали, к чему стремятся. Они носили правильную одежду, слушали правильную музыку. Джо почувствовал беспомощность и злость — на молодежь, на власть, на всех кровососов, постепенно вытеснявших его отовсюду…

Элис улыбнулась, погрузившись в воспоминания. Если бы он знал, что такое дружба. Если бы он не боялся…

Но она сделала выбор. Жалеть не о чем.

В холодильнике действительно нашлось шоколадное мороженое. «То, что надо», — подумала Элис.

Внезапно зазвонил телефон, и она поняла: это Джо.