Мальтийский крест Павла Первого - Наталья Николаевна Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Откуда вы знаете? — рассердился замдиректора.
— Ох, милый… — по-свойски ответил Порфирьич, — да я при моей работе за всю жизнь столько трупов перевидал — тебе и не представить… Так что мы уж лучше поедем, потому как полицию ждать — долгое дело. Они на труп никогда не торопятся, считают, что покойнику уже все равно, торопиться некуда…
Замдиректора все-таки взял у него визитку с номерами нашей газеты и остался ждать полицию в полном одиночестве, потому что Леокадия Львовна тоже под шумок испарилась.
Когда мы вышли из замка и прошли по мостику над зеленой зацветающей водой крепостного рва, я наконец обрела дар речи:
— Бурнус меня убьет. Первый раз поручил самой сделать репортаж — и я все провалила. Но кто мог думать, что случится такое!
— Да что ты! Наоборот, все гораздо интереснее! Подумаешь — открытие новой музейной инсталляции! Кому это интересно, кроме двух-трех старушек! А вот убийство в музее — это уже другое дело… это сенсация, и ты первая на месте происшествия!
— Ты думаешь?
— Я уверен! А если ты как следует это подашь, да проведешь настоящее журналистское расследование… ты прославишься, точно тебе говорю! Сделаешь себе имя!
Честно говоря, я никогда не мечтала о славе. Ближе всего мне слова Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…» Вот о чем я всегда мечтала — о покое и воле.
— Ну что, мы сейчас в редакцию? Надо же отчитаться…
— Да ты что? — Порфирьич взглянул на меня удивленно. — Ты не забыла, в каком ты виде? Я отвезу тебя домой, и ты приведешь свою голову в порядок! А я пока снимки отпечатаю…
— Не смотри! — Я стянула бандану и погляделась в зеркальце. Вид был до того ужасен, что и не подобрать слов. От банданы волосы еще больше слиплись и начали подсыхать. Кожу на голове стянуло.
Я представила, как появлюсь дома в таком вот виде, как проведу вечер в ванной, а мама будет суетиться вокруг и пытаться отмыть клей. Горячая вода его точно не возьмет, если только растворителем… но тогда волосы вообще могут вылезти, и я стану лысая… И мама будет меня утешать — ничего, мол, такая уж у тебя судьба, нужно смириться…
Нет, это выше моих сил! Есть только один выход — нужно срочно обратиться к профессионалам. И, как ни странно, один знакомый профессионал в этой области у меня был.
— Тогда не домой… тогда к Жанке…
— К кому? — переспросил Порфирьич.
— Не важно… просто отвези меня… — и я назвала ему адрес Жанкиного салона.
Пока ехали, я молчала, потому что пыталась позвонить Жанке. Ее телефон не отвечал, и это хорошо, стало быть, Жанка работает — стрижет клиентку или красит. Если не работает, она всегда ответит на звонок, даже ночью.
Жанка — моя близкая подруга. Близкая и единственная, других у меня нету. Причем близкая — это не значит, что мы проводим вместе много времени, ходим в сауну, на фитнес, болтаем в кафе и ездим в отпуск на море. На море мы вообще ездили только в детстве с мамой, а потом у меня обнаружилась аллергия на солнце, так что я провожу отпуск на даче. Или вообще его не беру.
В сауну я не хожу, потому что в тесной жаркой кабинке у меня начинается паника и сердце норовит выскочить из груди. Все остальное… тоже найдется какая-нибудь причина. Кроме того, Жанка много работает, ей некогда по кафе рассиживаться.
Знакомы мы с Жанкой с двенадцати лет, познакомились в детском лагере, куда в свое время меня отправила мама, чтобы я, по ее выражению, изжила свои комплексы в коллективе сверстников.
Что из этого вышло… Я сжала кулаки так сильно, что ногти больно врезались в ладонь. Нет, сейчас не время для воспоминаний. Особенно таких. И без того тошно.
— Приехали! — сквозь гул в ушах пробился голос Порфирьича. — Вон он, твой салон.
На мое счастье, Жанка была в салоне одна.
У них заведение и так небольшое — то ли два, то ли три мастера, не считая хозяйки, да и те приходят не каждый день, а только когда клиентка записана.
Поэтому Жанка, открыв мне дверь, проговорила:
— Ну, Ворона, повезло тебе, что ты меня застала! Я уже уходить хотела на перерыв! Домой надо сбегать, Кешка что-то приболел.
Кешка — это Жанкин младший брат, которого мать ее родила, когда Жанке было двадцать, так что Жанка испытывает к нему почти материнские чувства.
— А что это у тебя на голове? — удивилась Жанка. — Ты что — с рокерами связалась?
— Жанка, выручай! — и я сняла бандану.
— Ох, ни фига себе! — Жанна всплеснула руками. — Как это тебя угораздило?
— Не спрашивай! Просто скажи — можно с этим что-нибудь сделать, или прямо идти на Неву топиться?
— Учитывая твое место работы, не на Неву, а на Мойку. Но вообще — не волнуйся, я из тебя сделаю человека!
— Мне уже страшно…
— Не дрейфь, прорвемся! — Жанка, как обычно, была полна кипучего энтузиазма.
Она усадила меня в кресло, осмотрела со всех сторон.
— Да, ты теперь не просто Ворона, а Ворона после купания…
— Может, не надо этого?
— Ладно, приступаем…
Для начала она вымыла мне голову — но зеленая гадость осталась, только пошла пятнами.
— Что же это такое? — удивленно протянула Жанна, снова осматривая мою голову.
— Сказали — какой-то суперклей… — уныло пробормотала я.
— Придется кое-что состричь… вот здесь убрать, и здесь… вообще тебе давно пора изменить имидж!
Это верно, Жанка давно предлагала сделать мне стрижку, химическую завивку, выкрасить волосы перьями или хотя бы тонировать. Но мама утверждала, что при моей внешности чем незаметней я буду выглядеть — тем лучше. Стало быть, нужно закрутить волосы в кичку, чтобы в глаза не бросаться.
— А иначе никак нельзя? — заныла я.
— Нельзя! Ты же не хочешь на всю жизнь остаться болотной кикиморой? Или вонять растворителем, хотя я не знаю, какой растворитель это возьмет!
— Не хочу!
— Тогда раз — сиди, и два — молчи! Хотя разговаривать можно, только не критиковать мою работу!
Она состригла несколько прядей, еще раз пригляделась, и снова взялась за ножницы.
— Эй, подруга, ты меня совсем без волос оставишь! Меня мама домой не пустит!
— Я же тебе сказала — молчать!
Она обстригла меня очень коротко, а потом густо намазала голову краской.
— Эй, насчет краски
