ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст) - Ирина Стрелкова

- Шишка весной распухла на ноге. Сак #233;н Мамутович вырезал.

- Почему не повезли отца в Алма-Ату?

- Доспаев сказал, что никого беспокоить не надо.

- Ты тоже упрямый? Как и отец?

- Не знаю.

- А как вон та звезда называется, знаешь?

- Пастуший кол! - с вызовом ответил младший. - Другое название есть: Полярная звезда. Пастуший кол верней. Все звезды ходят по кругу. Кол всегда на месте, две лошади к нему привязаны.

В небе вызвездило по-степному: негусто, неярко.

- Смотрите, агай! - обрадовался Еркин. - Вон спутник летит!

Меж россыпи звезд торопилась одна, ничем не отличимая, кроме движения.

- Агай, вы бывали в Байконуре?

- Я знаю тот Байконур, где шахты. Старый - там до революции англичане хозяйничали. А космодром только так называется. Он от старого Байконура далеко, и туда никого не пускают.

- А-а… - протянул Еркин.

- Я вижу, отец водит дружбу с этими, из военного городка.

- Полковник Степанов часто приезжает. Интересуется, какая юрта у чабана, какая работа. Сказал отцу: дороги надо строить в степи. Первое условие цивилизации.

- Еще что советовал? - Кенжегали чувствовал: Еркин заговорил о чем-то для него важном.

- Не понимает, зачем нужен в животноводстве зимний отгон. Несовременный метод хозяйствования. Запасти кормов на всю зиму - не понадобится чабану гонять овец по снегу, мерзнуть на ветру.

- Что ему отец ответил? - Кенжегали неожиданно ощутил: его задевает за живое.

- Спасибо сказал за добрый совет. Как будем выполнять, сказал, не знаю. Ученые зоотехники норму придумали такую - одна овца на двадцать гектаров. Кто скажет - много, кто скажет - мало. Трава бывает густая, бывает совсем плешивая. - В голосе Еркина старший брат слышал отцовские интонации. - Овца ходит, траву щиплет. Густую, плешивую - какая есть. Другой работы овца не делает. Утром щиплет, днем щиплет, вечером щиплет - целый день. Отпуска у председателя не просит, зубы на ремонт не ставит, запасных частей овце не надо. Сама не заметила - двадцать гектаров за год выщипала. Кто за нее так сделает? Кто двадцать гектаров плешивой травы машиной ощиплет? Кто в кошару принесет?.. Так отец Степанову объяснил. Полковник смеялся: век живи - век учись…

- Я вижу, ты и сам много думаешь о том, как дальше жить чабанам? - осторожно спросил Кенжегали.

- Все чабаны думают дальше жить. Встречаются на зимовке, на джайляу. Ребят много - все с отцами работают. Ночью соберемся, разговариваем. Сказки старые вспоминаем… Отчего на луну долго глядеть нельзя? Если луна успеет сосчитать твои ресницы - ты умрешь. Сидим, рассуждаем. Спутник увидим - начнем про космос говорить, тоже интересно. Однако сколько о небе ни говори - все равно на землю вернешься. Спорим, красиво ли станет на земле, если всюду поля распашут, сады вырастят? Или, может быть, разная природа нужна: степи, пески, озера горькие. Волк тоже нужен, гюрза, каракурт… Сайгак нужен, а он здесь живет, где пески и озера горькие… Заяц… Песчаный или русак… Раньше у нас в степи только песчаный водился. Теперь русак пришел. Кудайбергенов-старик увидел - не поверил. Я тоже русака видел. Он сюда с запада идет. Ученые подсчитали: за год продвигается на сто километров. Нравится русаку наша степь.

- Интересуешься экологией? Перспективная наука. Будешь первым Садвакасовым, который поступит на биофак.

Еркин упрямо мотнул головой:

- Я хочу остаться здесь.

- Несерьезный разговор! Зачем человеку с твоими способностями идти дедовой дорогой? Выбрось из головы традиции рода, преемственность и все прочее из старого сгнившего сундука. Твое поколение должно выбирать свой путь. Думать о будущем, а не о прошлом. Видеть весь мир, а не только свой аул. - Кенжегали чувствовал, что младший брат весь сжался.

- Скажите, агай, отчего так получается? - тоскливо спросил Еркин. - Если говоришь - пойду в чабаны, то думают, что ты идешь в прошлое, где бедность и темнота. Или хвалят бесстыдно, будто ты уже герой и совершаешь разные суровые подвиги, выводишь отару из бурана или еще что. Я читал - сейчас пишут про комсомольцев-целинников: какие смелые - не побоялись поехать в Казахстан. Если они смелые, то кто же тогда мы, казахстанские? Родились в степи и считали, что живем как люди. А нам говорят: у вас одни трудности. Я читал про героев-целинников и думал: неправда, будто человеку нужна трудная жизнь, холод нужен и бураны, чтобы совершать подвиги.

- Я тебя не понимаю, чего же ты хочешь?

- Я хочу хорошей жизни.

- Ты? Хорошей жизни?

- Да. Для себя. Для Исабека. Для всех. Хочу жить хорошо! - повторил Еркин. - А чего не хочу - тоже скажу. Вот вы говорили с Исабеком и решили, что он совсем неумный. Но разве вы не знаете, отчего он такой? Над ним сейчас смеется девушка: ты тугодум, с тобой скучно. Вы знаете его девушку, я видел, как вы сегодня посмотрели ей вслед. Амина тоже аульная, но ей уже не годится Исабек, хотя он у нас первый силач и табун у него всегда будет самый лучший… - Еркин помолчал и заговорил резко: - Не хочу жить в древней юрте, какой бы красивой ее ни сделали. Не хочу жить в одиночестве, без людей.

- Я тебя не понимаю! Чего ты хочешь?

- Я хочу жить в Чупчи. Я хочу, чтобы у нас в степи было много людей, много света, много тепла, чтобы все хорошо жили.

- И что ты предполагаешь тут делать? - серьезно спросил старший брат.

- Я вот о чем думал, агай… - Еркин запнулся. - Вы только не смейтесь. Сайгаки у нас в степи обходятся без чабанов. Считалось, они вымирают и скоро вовсе исчезнут, а взяли под охрану - сайгаки расплодились, теперь даже требуется отстреливать. Вот я и думал… Человек может вернуть овце ее приспособленность жить в степи. Все, что было у овцы, пока она не стала домашним животным. Когда-то у человека никакого орудия не было, кроме палки. Вот он и стал пастухом. Я читал: в Австралии сторожат овец автоматы. Но зачем улучшать с помощью новой техники все ту же палку? Человек должен отпустить некоторых домашних животных на свободу. И брать в степи сколько нужно мяса, шерсти…

- Брать в степи. А что ей давать - об этом ты думал?

- Мы будем улучшать пастбища. Возродим саксауловые заросли. Создадим оазисы. Будет много колодцев, появятся новые озера…

- Ты много читаешь научной фантастики?

- Этот вопрос мне уже задавали! - строптиво ответил младший брат.

Кенжегали пожал плечами:

- И все-таки не обошлось без тяги к прошлому, но уже на ином, я бы сказал, современном уровне. Ты вдумайся! Сколько веков человек одомашнивал животных! А теперь выставит их за ворота? На современной скорости ринется в давно прошедшие времена, к каким-нибудь неандертальцам?

Сказал, и всего передернуло от стыда. Эх ты, ученый муж, сладил с мальчишкой!

- Прости, Еркин. Я не хотел тебя обидеть. Но век первых силачей, век батыров прошел. Мы живем в век науки. Все, О чем ты мечтаешь… ты и твои товарищи, когда вам не спится ночью. Об этом сейчас думают многие ученые. Как человеку сохранить естественные отношения с окружающей средой, как уберечь окружающую среду…

Не то он говорил младшему брату, не так. Кенжегали подумал о своей голодной диковатой юности: с годами он ее все больше ценил и чаще вспоминал. Старшие дети Мусеке упрямо рвались из старой тесной кожи, из однообразия аульной будущности. Они пробивались наверх, как должное принимали все скидки, которые делались молодым национальным кадрам в науке, в промышленности. А Еркин с той же силой бьется в противоположном направлении. Не отец уговорил его идти в чабаны. Еркин сам. И таким вот - идущим в противоположном направлении - младший брат стал ближе Кенжегали, чем собственные дети. Как ни говори, они выросли баловнями в доме обеспеченном и интеллигентном, а Кенжегали и Еркин - в юрте чабана.

- Я рад, что ты мне откровенно рассказал о своих планах на будущее, - говорил Садвакасов младшему брату, зеленой ветке могучего садвакасовского дерева. - Но чтобы их осуществить, надо стать не чабаном, а биологом или другое - партийным работником. Что может сделать чабан для изменения природы овцы?

- Сделает, что может, - нехотя ответил Еркин. - Чего не может, того не сделает. Чабан, ученый - все равно.

Старший брат снисходительно хмыкнул: детский максимализм, мальчишка еще.

Откуда-то послышались металлические трубные звуки. Кенжегали не сразу понял, что это. Гудит военный городок? Поднял голову и увидел: весь высветлился Млечный Путь, по-казахски Птичья дорога. Трубы пели там, наверху, на Птичьей дороге. Осень. Журавли летят на чужбину. Ему опять вспомнился русский в Нью-Йорке с просьбой о горсти земли. А казах о чем бы мог просить? Ведь есть и казахи, заброшенные судьбой на чужбину. Тоже горсть земли с Дорогих могил, соленой степной земли. Черных заветренных камешков с холма. Глиняную корку такыра. Ломкий пучок степной полыни. Серый колобок курта* со следами слепивших его женских пальцев, с прилипшими волосками овечьей шерсти…

* Овечий сыр.

Он слишком давно не бывал дома, в Чупчи. Он слишком часто ездил с представительными делегациями в те места под Алма-Атой, где в юртах по высшему разряду угощают кониной, кумысом, бесбармаком, не забывая и о коньяке, лимонах, боржоми. Но даже отец - из тружеников труженик! - не знал в своей жизни такой непрерывной, сжигающей года работы, которой занят его старший сын, самый удачливый из Садвакасовых. И младшего брата он увезет отсюда не для беспечной городской жизни, где вода сама бежит из крана и огонь кормится не кизяком, не саксаулом, а газом. Еркину предстоит труд более напряженный, чем тот, который из века в век знали тут, в степи. Еркину по силам современные перегрузки умственного труда. Он еще поймет, что можно испытывать наслаждение от яростной работы мозга, как испытываешь наслаждение своей физической силой. Вот о чем надо будет с ним говорить, будоражить самолюбие, садвакасовскую гордость, родовое упрямство. Скоро ему пятнадцать. По степному счету - возраст совершеннолетия. По-городскому… Кенжегали вспомнил своих ребят, их английскую школу: по городскому пятнадцать лет - трудный возраст.