Лесной бродяга (рассказы и повести) - Чарлз Робертс

Треск этот был так слаб, что Бой еле расслышал его. Но для чувствительных ушей бобра такого треска было достаточно. Бобр понял, что близко опасность. Он выпустил изо рта ветку и с быстротою молнии нырнул в воду. И не успел Бой вскочить на ноги, как бобр уже исчез. Слышно было только, как его широкий и плоский хвост шлепал по воде с такою силою, что удары, громкие, словно пистолетные выстрелы, разносились по всему пруду. В ответ на них донеслось с верхней окраины пруда четыре или пять таких же ударов, и затем все погрузилось в полное безмолвие. Бой понял, что в эту ночь ему не удастся больше наблюдать за работой маленьких обитателей домика под водой. Взобравшись на твердую поверхность плотины и внимательно осмотрев пруд, он удостоверился, что здесь, кроме виденных им уже двух хаток, ничего нет больше. Он горел нетерпением осмотреть все берега пруда, но сдержал себя и решительно направился обратно в лагерь, строя по дороге самые заманчивые планы на следующий день.

II

Только утром во время завтрака, когда над рекой носился еще туман и от горевшего костра распространялось приятное тепло, Бой объявил о своей находке.

Джеб, само собою разумеется, ни о чем не спрашивал. По понятиям охотников и дровосеков задавать вопросы в таких случаях считается неприличным. Прошло несколько минут, и наконец Бой, продолжая уплетать жареную форель, сказал:

– Треск, который мы слышали вчера вечером, Джеб, происходил не от того, что свалилось старое дерево.

Охотник сидел несколько минут задумавшись и, решив наконец, что авторитету его нанесен удар, сказал насмешливо:

– Конечно, это было не дерево. Мне просто хотелось спать, и я нарочно отвечал так, чтобы отделаться от дальнейших вопросов. Я сразу догадался, что тут замешаны бобры.

– Да, Джеб, – отвечал Бой, – это были бобры. Я нашел большой бобровый пруд по ту сторону реки... и на пруду там два больших бобровых дома. Я нашел этот пруд и объявляю его своим... Прошу не ставить там никаких капканов. Это мои бобры, Джеб, и я запрещаю их ловить!

– Не знаю, как посмотрит закон на твое запрещение, – сухо ответил Джеб, снимая со сковороды ломоть жареной ветчины. – Но я, конечно, приму его во внимание. Полагаю, что охотники, которые ходят на промысел зимою, примут его также во внимание, если я скажу им, что пруд этот принадлежит тебе. Вчера я наткнулся на три таких пруда, когда бродил вокруг нашего лагеря. Мы, я думаю, можем смело отказаться от шестнадцати – двадцати бобров в «пруду Боя».

Бой улыбнулся и вспыхнул от удовольствия, услышав, что Джеб назвал пруд его именем. Он знал, что название это всегда останется за прудом и будет даже занесено на карту, ибо дровосеки крепко держатся своих традиций и никогда не уклоняются от принятых ими раз навсегда правил.

– Спасибо, Джеб! – сказал он. – Как ты узнал однако, что в моем пруде шестнадцать – двадцать бобров?

– Ты сказал мне, что там два дома, – ответил охотник. – Мы считаем всегда по восьми – десяти бобров на каждый дом: два старых бобра, четыре молодых, не способных еще построить собственное жилье, и три или четыре детеныша, родившихся весною. Бобры – хорошие родители, и вся семья живет вместе, пока самые маленькие нуждаются в поддержке. Пора идти однако! Вернусь в полдень к обеду.

Он взял топор и пошел на юго-запад. День тому назад он набрел на новую долину и шел теперь ее осматривать.

Оставшись один, Бой поспешно привел в порядок весь лагерь: он сложил одеяла, вымыл посуду и погасил костер. Затем он взял маленькую винтовку, которую всегда носил с собою, хотя редко стрелял из нее, и направился к своему бобровому пруду.

Он знал, что бобры работают на поверхности воды обычно ночью, и не надеялся увидеть их при дневном свете. И все-таки он подходил к плотине с большой осторожностью. Долгая жизнь в лесу приучает к осторожности. Благодаря этой привычке он часто застигал обитателей лесов врасплох, тогда как для других, более шумных посетителей, леса были лишены всякой жизни. Наблюдая дикую природу, он пришел к тому заключению, что все ее дикие обитатели никогда не делают того, чего от них ждут, а, напротив, находят как бы удовольствие расстраивать все предположения натуралистов.

Он вышел на открытое место и взглянул на плотину. Но все было тихо и спокойно. Плотины и бобровые домики показались ему при свете солнца больше и внушительнее, чем ночью. Нигде кругом пруда незаметно было ни малейших признаков жизни. Только рыболов-орел парил над прудом с опущенной вниз головой и высматривал, не всплывет ли наверх какая-нибудь форель или бычок-голован.

Подражая диким зверям, Бой несколько минут стоял неподвижно в кустах, прежде чем решил выйти на открытое место. Но, ничего не дождавшись, он наконец вышел из кустов. Вдруг он услышал какое-то движение в реке и поспешно присел на корточки.

Бой сидел, не поворачивая даже головы. Спустя минуту мимо него скользнула бурая гибкая выдра. Она тихонько подкрадывалась к пруду.

Выдра пробиралась вперед с необыкновенной осторожностью, осматриваясь по сторонам и замечая, по-видимому, до мельчайших подробностей все, что ей попадалось на глаза. Возле плотины она остановилась и принялась осматривать ее с таким видом, как будто бы никогда еще не бывала здесь. Это сразу бросилось в глаза Бою, и он пришел к заключению, что она незнакома с этой местностью и перекочевала сюда из Оттан-фуша, который находился на пятнадцать миль дальше к югу. Оттуда ее вытеснили, вероятно, дровосеки, устроившие там громадный лагерь. Бурая путешественница была здесь, очевидно, впервые. В ней незаметно было ни уверенности, ни деловитости, которые бывают у диких зверей, кочующих по хорошо известной местности.

Осторожно прокралась она вдоль всей плотины и, обнюхав каждый ручеек, текущий через нее, осталась, по-видимому, довольна тем, что плотина оказалась похожей на все бобровые плотины. Она вскарабкалась на нее и долго смотрела в воду. Не заметив ничего необычайного, она нырнула в том месте у плотины, где, по мнению Боя, была самая глубокая часть пруда. Выдра направилась прямо к проливу, от начала которого оставалось двадцать пять – тридцать сажен до главного строения бобров на островке. Не успела она скрыться под водой, как Бой поспешно взобрался на плотину и, прикрыв глаза ладонью, стал смотреть на воду. Ему хотелось видеть, как она плывет.

Минуты две, по крайней мере, не замечал он выдры. Наконец поверхность воды против главного строения бобров покрылась зыбью, разошлась кружками и заволновалась. Вслед за этим показалась выдра, чем-то, по-видимому, взволнованная, и тотчас нырнула обратно в воду. Не успела она скрыться, как на поверхности пруда показалась голова большого бобра и жадно потянула воздух. В том месте, где ныряли бобр и выдра, вода волновалась так, как будто кипела. Бой пришел в неописуемое волнение, предчувствуя зрелище нового и невиданного им сражения, и едва не потерял равновесия, стоя на верхушке плотины. Прошло несколько минут, и противники снова показались на поверхности воды. Они бешено дрались, сцепившись друг с другом. Вслед за ними из воды вынырнул второй бобр, поменьше первого, и набросился на выдру. Ясно было, что нападающей стороной были бобры. Все симпатии Боя перешли на сторону выдры, которая безуспешно пыталась удрать с поля битвы. Была минута, когда Бой в пылу негодования собирался уже поднять ружье, чтобы убить меньшего бобра и тем уравновесить борьбу. Но тут он вспомнил, что принял бобров под свое покровительство, и нашел поэтому неудобным вступать в союз с их врагами. Выдра первая нарушила чужие права, и бобры имели полное основание отстаивать принадлежащий им пруд. Он вспомнил, как старый индеец рассказывал ему однажды, что между бобром и выдрой идет спокон веку кровная вражда. Мог ли он знать, каков будет исход борьбы? Он опустил ружье и продолжал смотреть, затаив дыхание.