Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— Извините, что перебиваю, но больше лежать я не хочу!

Доктор понимающе покивал головой: — Я ему так вчера и сказал. Собственно это все, Сергей Александрович. Завтра мы вас выписываем. Да — с. Погодите, что-то еще… Ага! Во вторник вы должны присутствовать на военно — медицинской комиссии, — он покопался в бумагах на столе, вытащил лист и подал мне. — Вот уведомление. Прочитайте и распишитесь.

— Это все?

— Да. Это все. Физически и умственно вы полностью здоровы, если можно так говорить о человеке, превосходящего силой троих людей.

— Почему трех?

— Тут у нас, рядом с воротами больницы, как-то телега застряла. Загородила проезд. Ни выехать, ни проехать. Послали на помощь вознице истопника и дворника. Стали втроем выталкивать телегу, а та — ни в никакую! Тут вы во дворе появились. Видно сестра недоглядела, вот вы и отправились в свое очередное путешествие. Я как раз стоял у лестницы главного здания в ожидании извозчика и вдруг увидел вас. Сначала вы остановились и смотрели, а затем неожиданно подошли к телеге, отодвинули мужиков в сторону, после чего схватили ее за задок, подняли и переставили на другое место. Вот как! После этого случая как-то поинтересовался у вашей сестры, где вы взяли такую силушку, и она рассказала о вашем, с самого детства, увлечении французской борьбой, английским боксом и атлетической гимнастикой. Вот такой вы силач, Сергей Александрович!

Выйдя из кабинета Плотникова, я отправился к себе в палату, но стоило мне открыть дверь, как увидел, сидящую на кровати, сестру. Неожиданность заключалось в том, что воспитанницы пансиона могли покидать его стены только в воскресенье, а сегодня был четверг.

"Что-то случилось? — я вгляделся в лицо девушки. Оно было взволнованным, бледным, но не заплаканным. — Значит, ничего страшного".

— Здравствуй, сестренка! Что случилось?

— Сережа! Мама прислала вчера письмо! Она хочет, чтобы я как можно быстрее приехала к ней!

— Зачем? У нее что-то со здоровьем?

Наташа отрицательно замотала головой, словно маленькая девочка, а потом тихо сказала: — Она нашла мне жениха.

Ее слова поставили меня в тупик. Я смотрел в большие карие глаза девушки и просто не знал что сказать. Это хорошо или плохо? Утешать или поздравлять?

— Гм. А… ты его знаешь?

— Познакомились в прошлом году, когда я приезжала на каникулы.

Она замолчала. Ее поведение совсем не походило на прежнюю жизнерадостную девицу — болтушку.

— Он что старый или уродливый?

— Ему тридцать три года. Он не уродливый. Обычное лицо.

Ее вид и голос говорили об одном: он ей не нравится.

— Гм. Так что прямо сейчас свадьба будет?

— Какой ты смешной, Сережа! Сначала будет помолвка, а уже потом свадьба! Ты что забыл: у меня выпуск только через четыре месяца! Я буду уже совсем взрослая! — она улыбнулась своим словам, но потом снова поскучнела.

— Так ты сейчас едешь на помолвку?

Сестра сделала несчастное лицо и сказала: — Да. Мама еще просила, чтобы ты меня сопровождал, если не будет ущерба твоему здоровью.

— Наташа, у меня на следующей неделе военно — медицинская комиссия. Никак нельзя не явиться.

— А я так на тебя рассчитывала, — девушка погрустнела еще больше. — Ладно. Но ты хотя бы меня на вокзал проводишь?

— Думаю, да. Нет, точно провожу. Скажи, а ты как-то обмолвилась о молодом человеке. Ты с ним как… — я специально сделал паузу.

— Как ты мог так обо мне подумать!

Лицо девушки вспыхнуло красным густым цветом.

— Эй! Я же ничего такого не хотел сказать! Просто хотел узнать: ты с ним видишься?

Сестра опустила голову и тихо сказала: — Да. Дважды. Мы гуляли с ним по городу.

— Он тебе нравится?

— Не… знаю.

Девушка была в явном смущении, а значит, здесь были замешаны чувства. Что делать? У меня не было ответов на подобные вопросы, потому что даже у этой девчонки было больше жизненного опыта, чем у меня, поэтому мне пришлось сделать умный вид и изобразить, что думаю над тем как ей помочь. Наташа уже оправилась от смущения и сейчас смотрела на меня в надежде, что я помогу найти ей выход. Дальше молчать было уже неудобно, поэтому я спросил ее: — Так ты не хочешь ехать?

— Не хочу, но не поехать, значит огорчить маму.

— Тогда… может тебе заболеть?

— Ты думаешь, что так будет правильно?

— Не знаю. Я только в одном уверен, что человек, будь он мужчина или женщина, должен быть хозяином своей судьбы. У него должен быть выбор.

Наташа некоторое время изучала мое лицо, потом опустила глаза и задумалась. Ее пальцы автоматически стали разглаживать платье на коленях. Наконец она сказала: — Даже не знаю. Мама может написать письмо хозяйке пансиона, мадам Жофре, и тогда все откроется. Мне очень не хочется причинять ей хоть какую-то боль, Сережа. Ей и так трудно без папы.

Я вспомнил измученные внутренней болью глаза своей матери и у меня невольно вырвалось:

— Забудь мой совет. Мама, это… святое.

Еще пара минут прошла в молчании, потом сестра встала, отвернулась и некоторое время смотрела в окно.

— Я еду завтра пятичасовым поездом. Приезжай к четырем часам, к пансиону. Буду ждать тебя.

Сказав, она повернулась, затем подойдя ко мне, поцеловала в щеку (так она делала каждый раз) и пошла к двери.

— До завтра, братик.

— До завтра.

Она ушла, а я продолжал смотреть на закрытую дверь, так как ее приход дал толчок моим мыслям в новом направлении. Удачное начало моей новой жизни, теперь мне таким не казалось. У меня была сестра и мать. Со всеми их проблемами. И от этого никуда не деться.

Встал с кровати и стал смотреть в окно. Небо было затянуто серыми тучами, из которых лился мелкий, противный дождик. Несколько минут неподвижно стоял и смотрел на унылую картину заброшенного сада, пока не пришел к мысли:

— "Не торопи события, парень. Все придет само собой".

ГЛАВА 2

Во вторник я предстал перед военно — медицинской комиссией, которую почему-то возглавлял не военный медик, а старенький генерал — артиллерист. Согласно двум медицинским заключениям, вердикт председателя комиссии был однозначным: к военной службе подпоручик Богуславский Сергей Александрович не годен.

На комиссии, как и положено, я был в офицерской форме, которую принесла сестра, у которой как, оказалось, хранился мой парадный мундир. После примерки пришлось отправляться к портному, так как в нем требовались кое — какие переделки, но тот справился с ними за три дня, так что мне вполне хватило времени, чтобы освоиться с формой. Мне нравилось ее одевать. Скрипящая кожа ремней, золото погон, блеск стали офицерской шашки. Все это давало мне чувствовать себя мужчиной, умеющего самому решать свои собственные проблемы.

"Пусть это не мое, — думал я, глядя на свое отражение в офицерском мундире, — но кто тебе мешает стать таким же".

Вживаться в роль офицера мне так же помог доктор, принеся книгу, своеобразный свод нравоучений офицеру, определяющий правила его поведения на службе и общественных местах, а также подписку журналов "Офицерская жизнь" за 1913–14 года. Правда за столь короткое время мне не удалось приобрести настоящей выправки кадрового офицера, но зато я научился разбираться в званиях и чинах, щелкать каблуками, отдавать честь, при ходьбе придерживать шашку рукой и правильно носить перчатки.

Спустя неделю после комиссии пришло письмо — приказ: явиться в Военное министерство за официальным свидетельством об отставке. Прибыв и получив бумаги, я принялся их изучать. При прочтении меня заинтересовала такая фраза: "согласно определенного военно — медицинской комиссией ранения, как второго класса тяжести, пенсия вам будет назначена в размере 60 % оклада денежного содержания". Далее я прочитал, что находясь под патронажем Александровского комитета, мне полагается дополнительная пенсия в размере 225 рублей в год. Тут же быстро посчитал в уме, сколько буду иметь в месяц. Оказалось, около 55 рублей.

"Здорово! А на что прикажете жить, господа хорошие?".

Мой скептицизм проявился не просто так. Дело в том, что я уже успел поинтересоваться ценами на съемные квартиры в приличных районах. Они начинались от 18 рублей 50 копеек за комнату, причем платить надо было авансом за месяц вперед.

"Можно, конечно, снять комнату или квартиру в пригороде. Будет почти вполовину дешевле. Или уехать к матери в имение. Так, наверно, поступил бы настоящий Богуславский. Только мне что там делать? Ладно, что у нас там еще за бумаги? О! Хорошая новость! Меня в звании повысили. Теперь я поручик! Так, а это что? Приглашение на бал для раненых офицеров — фронтовиков. Когда? Ага,… в эту субботу. Отчего не сходить. Сходим".

Узнав о новом звании, я сразу отправился покупать себе новые погоны, но узнав, что они мне обойдутся в шесть рублей, решил обойтись одними звездочками. Прикрепил их собственноручно, причем получил при этом немалое удовольствие. Надел мундир, встал перед зеркалом — эх, хорош! В плечах косая сажень, высок, подтянут. Может это звучит и по — детски, но мне чертовски нравилось быть человеком, чье отражение я сейчас видел в зеркале.