Старшая школа Йокай (СИ) - Кемпф Станислав

Обед исчез подозрительно быстро. На вкус терпимо.

— Кощеев-кун, а ты не хочешь глянуть на пару клубов? Они даже во время обеда продолжают заниматься.

— Можно просто Константин. Спасибо, Изаму-кун, я бы взглянул, раз обед всё.

— Кстати, я знаю, как решить твою проблему с едой. Единственное — придется подождать до завтра. Доживи уж как-нибудь.

Клуб лингвистики для иностранцев при первом рассмотрении смахивал на секту, в которой впаривают гербалайф. Сэнсэй стоял на подиуме, вытянув позвоночник как стрелу, анфас к аудитории и рисовал что-то рукой в воздухе, а ученики сидели перед ним на татами и смотрели на него завороженно, напоминая кроликов, отслеживающих каждое движение опытного удава. По всей периферии татами в страшном беспорядке были разбросаны дощечки, испещренные скандинавскими рунами. «Главное в рунистике — это никогда не вырезать знаки железным инструментом», — вспомнил я. Кажется, руны от этого или вообще не функционировали, или работали не в ту сторону, поскольку обижались.

Сэнсэй не произносил ни слова, но иногда кто-то из учеников хватал блокнот, записывал что-то на первой попавшейся странице и снова концентрировался на размахивании учительской конечностью. Что здесь происходило — оставалось загадкой. Кажется, в эту секту идти не надо.

По соседству через две стены сидел клуб ораторского искусства и современной музыки. Именно так мне его описали, в результате чего я захотел посмотреть, как одно совмещается с другим, а главное — зачем. О да, это стоило внимания. Куратор клуба был очень занят чтением буддийских мантр вслух и, судя по секундомеру в руке старшего ученика, разогнался уже где-то до пяти слов в секунду. Как только он делал заметную паузу для вдоха, весь клуб забывал японскую национальную сдержанность и буквально взрывался восторженными воплями и аплодисментами. Шумно здесь было, как на небольшом концерте.

— Изаму-кун, а, собственно, нахрена?

— Да всё просто. Это, по сути, демонстрация дуэльного искусства оммедзи. Ты еще их чемпионаты не видел. В последний раз эти ребята выступали на культурном фестивале и устроили рэп-баттлы заклинаний. Поставили очередные незарегистрированные мировые рекорды и разбросали кучищу бумажных печатей, которую забыли убрать, потому что пошли праздновать в ближайшую цукеменную. Там, к слову, выпили всё чили-масло прям из бутылочек, продолжили баттл, побили еще один рекорд и только потом угомонились.

Напоминание о еде прозвучало грустно. Я предпочел бы более физическое воплощение, посему этот клуб тоже забраковал. Изаму хитро на меня глянул, но ничего не сказал. Кстати, выглядит он жилистым. Наверняка тоже ест как медведь и по-любому знает место, где можно поужинать по-человечески. Все-таки я слишком русский — вот, уже медведей поминать начал. Котлеты из них ничего такие, кстати.

На уроке математики не произошло ничего, что стоило бы внимания. К счастью, цифры и математические обозначения умеют обходиться без иероглифов. Линейка пролежала в сумке до конца занятия, а я исполнился мысли, что не так уж и туп. Под занавес случилась современная литература, и я небезосновательно ожидал, что мне придет пипец. Все до единой прочитанные мной книги были русскоязычными изначально или хотя бы переведенными на мой родной язык. Я ни разу в жизни не удосужился осилить ни единой даже самой коротенькой истории, которая не была бы переложена или адаптирована. «Говорил мне дедуля: читай, Костя, побольше, — бухтел я на себя, спасая самооценку. — Читай, блин, а не упрощай задачи. Нет, надо ж было обязательно выпендриться, что басурманский не интересует. Скажи еще кому-нибудь, что английский до сих пор не выучил. Поржут, обзовут, что я бака». К счастью, преподавателя больше интересовали синие занавески в трудах кого-то из современных писателей. Кажется, мое появление в классе для учителя вообще осталось незамеченным, поскольку я не был ни синим, ни занавеской.

После уроков, ощущая порядочную вымотанность, я направлялся к воротам в компании молодого инугами.

— Изаму-кун, а я заметил, что парень за соседней партой за все пять уроков ни слова не произнес, его ни разу не спросили, как будто его и нет вовсе.

— А, эта мышь некормленая? Ханаваро Кавагути. Он недзуми.

— Почему мышь?

— Я же сказал: недзуми. Грызун, крыса. С ними осторожничают. Очень сильные кланы торговцев информацией. Могут просочиться буквально куда угодно, узнать что захотят. Они становятся свидетелями самых странных дел, постоянно появляются там, где их никто не ждет, и потом почему-то становятся богатыми и влиятельными, даже если изначально были бедными как церковнослужители.

До меня не сразу дошло, что Изаму шутит, пытаясь перевести на японский наше типичное выражение «беден как церковная мышь». Юмор я оценил. Кажется, Изаму забавляло смотреть, как я улыбаюсь.

— На самом деле что до Ханаваро-куна, я бы советовал его со счетов не снимать. Он школьный ботан высочайшего уровня. Если у тебя затруднения буквально с любым предметом, он может помочь, однако же его социализация — удивительное дно для обычно общительных и ловких недзуми. Вечно витает где-то в своих мыслях, а если о чем-нибудь его спросить — так ощущение, что он сначала переводит с японского на какой-то собственный язык, после этого отвечает в своей голове на этот вопрос на нем же, потом переводит обратно на японский, и уже в конце операции ты можешь услышать от него ответ. И то, если честно, я его не всегда понимаю. Тебе так вообще, наверное, конец настанет.

Я отговорился от последующего просмотра клубов тем, что еще не закончил обустраиваться. К слову, я не соврал: Константин Кощеевич Кощеев, сын Кощея Бессмертного, вне зависимости от желаний и собственных предпочтений самолично взял в руки швабру и тряпку и ушел биться с силами хаоса за порядок в своей крошечной одноместной комнатке.

К девяти часам вечера бардак был повержен, вещи заняли подобающее место на полках и в ящиках, корзина для грязного белья похудела, и даже торчащий на окне кактус модели «золотой баррель», доставшийся мне в наследство от предыдущего хозяина, был протерт от пыли и полит. Надеюсь, он проживет еще какое-то время… Растения меня не очень любят. Увы, из-за моего близкого знакомства со смертью меня хотя и тянет ко всему живому, что способно источать энергию, но рядом со мной то, что слабо духом, чахнет, стоит мне хоть немного развернуть ауру. Золотой баррель, к счастью, хиляком не казался.

Замыленный и запыленный, я таки успел до закрытия душевой. Отмывшись и отчистившись, я вспомнил, что рисовые колобки сами себя не купят. Кстати, Изаму рекомендовал попробовать какую-то местную лапшу как эталон еды, которую невозможно испоганить. Вроде как просто кипятком ее заливаешь — и вот он, ужин. Надо заглянуть в магазин.

— Бака, какого черта? Это моя коробка!

Мимо меня пролетел чей-то кроссовок.

— Отдай, сын собаки!

Еще один.

— Да чтоб тебя!

Непередаваемые чавкающие звуки, смахивающие на неудачную попытку отжать чайный пакетик в чашке неудобной ложкой.

— Шесть дней не ел, твою мать!

Бульканье, похожее на звук, который издает толстый старый чайный гриб.

Я стоял, сжимая в руке коробочку с той самой рекомендованной лапшой. Перед глазами разворачивалось действие, которое я мог описать разве что как легендарный триптих Иеронима Босха «Сад земных наслаждений». Деталей у Босха было меньше, а наслаждений больше. Куча народу в магазине образовывала стремную змеиную свадьбу, в клубке участвовали в том числе шнурки от ботинок, порванная лямка от рюкзака и длинные ноги в носках (вероятно, принадлежащие владельцу летающих кроссовок).

Я присмотрелся, из-за чего сыр-бор. А, вот оно что. На полке стопочками стояли контейнеры с готовой едой. Каждый лоточек был украшен ярким ценником: «-50 %». Воистину, на что только люди не идут во имя дешевой еды… Я аккуратно обошел клубок, взял себе три контейнера с чем-то мясным и слился в сторону кассы. Кто ж знал, что после десяти вечера в магазин вообще лучше не заглядывать?