Спокойных дней не будет. Книга I. Не в этой жизни - Виктория Ближевская

Хозяин хмурился, но чувствовалось, что его гнев схлынул. Позволив Николаю выговориться, он попытался сгладить негативное впечатление от вспышки ярости, которую не смог сдержать.

– Я зря завелся, Коля. Ты всего не знаешь и, надеюсь, не узнаешь. Но Соня – особенный человек в моей жизни. Так что без обид.

– Все, я понял.

Николай стремительно перешел от вдохновения к отчаянию и заключил про себя, что его речь оказалась напрасным сотрясением воздуха. Но воспоминание о девушке возвращалось снова и снова, и он путался в мыслях и неуверенно прокашлялся, хотя подозревал, что уже ничем не рискует.

– Позови ее еще раз. Пожалуйста.

Собеседник, снова взявшийся за недопитый чай, ждал подвоха, но Николай голубыми глазами младенца смотрел ему в лицо. Хозяин бережно вернул чашку на блюдце и выкрикнул в темноту коридора:

– Соня, зайди к нам.

Через мгновение она снова приблизилась, глядя куда-то вдаль поверх профессорской головы с благородной сединой. И опять ее образ не сложился в единое целое: глаза, плечи, щиколотки. Может быть, немного добавилось полутонов: глаза темно-серые, как грозовое небо, бархатистая кожа, мерцающее колечко с синей искрой на безымянном пальце левой руки.

– Побудь немного с нами.

В голосе Ильи звучала скрытая нежность, и девушка, ожидающая новых распоряжений, растерянно вскинула брови, но повиновалась и опустилась на стул. Прямая спина, чуть наклоненная шея. Вся спокойствие и покорность. Дорогая статуэтка. И только тонкие нервные пальцы, лежащие на коленях, приглаживали подол юбки.

– Соня, я рассказывал тебе о Николае Николаевиче.

Соня взмахнула ресницами в сторону профессора и кивнула, как примерная школьница, неизвестно за какую провинность вызванная в кабинет директора.

– Ты ему приглянулась.

Такое старомодное слово «приглянулась». Словно не было криков и ярости, наполнивших комнату до краев. Бледные скулы Сони залил румянец. Она бросила на гостя быстрый и, как показалось, осуждающий взгляд, и Николая окатила ледяная волна паники. Что если она поднимется и уйдет…

Но Соня не ушла, а с вопросом в глазах повернулась к брату. Илья с невинным видом рассматривал замысловатый рисунок на фарфоровом боку чашки.

– Илья? – негромко окликнула его Соня. – Ты что-то хотел мне сказать?

– Я? – с наигранным удивлением переспросил тот.

– Ты позвал меня.

– Да. – Недовольный собой и нелепостью ситуации, он повертел в пальцах чашку и, не поднимая глаз, начал грубо ковать цепочку из слов. – Дело в том, Соня… Я понимаю, что это прозвучит неожиданно. В общем, только что Николай попросил твоей руки.

– Что попросил? – Она чуть заметно наклонилась к брату и наморщила лоб. – Я не поняла.

– Что непонятного, Софья? Он хочет жениться на тебе, – с плохо скрытым раздражением повторил хозяин.

– Но ведь он, – Соня испытывала большую неловкость оттого, что начала говорить о госте в третьем лице, – Николай Николаевич совсем меня не знает.

– Для него это не препятствие, как я понял.

Николай в подтверждение его слов кивнул и с дружелюбием лабрадора улыбнулся обоим.

– Это шутка? – переспросила она и попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка получилась вымученной и растерянной. – Но почему я?..

– Софья! – Илья, теряя терпение, рассердился на себя за этот фарс, на Соню, которая никак не желала войти в его и так непростое положение, и на Николая, который спровоцировал весь этот театр абсурда. – Никто не намерен шутить. И речь не идет о том, что ты должна сейчас же выйти замуж. Мы говорили о твоем будущем.

– Я все равно не могу понять. – Теперь она уже напрямую обратилась к Николаю, и он в замешательстве заметил слезы на ее ресницах. – Вы говорили обо мне, как будто я…

– Сонечка, я и в мыслях не держал вас обидеть!

– Софья, прекрати изображать драму на пустом месте! Лично я считаю, что твое время еще не пришло!

– Она может сказать за себя сама, – опрометчиво встрял Николай и тут же осекся под грозным взглядом хозяина.

– Вам, Софья Ильинична, пока еще некуда торопиться, – со злой иронией продолжил начатую мысль Илья, словно это она просилась замуж, а не ее торговали, как невольницу на восточном рынке. – Семейная жизнь нисколько не похожа на чтение романов о любви. Успеешь еще наиграться. – И, поймав гневное движение ее бровей, стукнул кулаком по подлокотнику: – И довольно об этом!

«Боже мой! – прозрел Николай. – Мы говорим о женщине, словно она скаковая лошадь. Но разве не ей решать?»

– Соня долгие годы была больна, – будто отвечая на его незаданный вопрос, произнес Илья, взглядом удерживая сестру от вступления в дискуссию. – Люди, которых она чаще всего видела в детстве, – это врачи.

Румянец на ее щеках так же быстро сменился бледностью. Очевидно, ее задела неуместная откровенность брата. Но, к изумлению гостя, она продолжала молчать, ни единым жестом не выдавая своих чувств.

– Я позаботился, чтобы она побывала в лучших клиниках Европы. Ее смотрели высококлассные специалисты. Семь лет назад ее оперировали в Германии. Ей прописан хороший климат и правильное питание. И, слава богу, я могу дать ей все, что требуется. Доктора говорят, что надо исключить из ее жизни стрессы и нагрузки. И никаких детей. Скажи на милость, кто еще сможет обеспечить ей достойный уход и содержание? Кто?

В его словах слышался почти крик отчаяния.

– Ну, что ты, милый!

Соня наклонилась через стол и слегка сжала его запястье, но, поймав на себе заинтересованный взгляд гостя, распрямилась и снова опустила глаза в пол.

«Только и всего? – с облегчением подумал Николай, стараясь сдержать нежданную дурацкую ухмылку. – Да ты, мой друг, забыл, что через мои руки в день проходят десятки больных. А сколько их было за всю жизнь…»

– И все-таки, – сказал Николай, и Сонины пальцы замерли, обхватив колени, а плечи окаменели в ожидании следующей реплики. – Я все сделаю. Я знаю как.

Вместо вразумительной фразы у профессора вырвалась какая-то щенячья бравада, и его собеседник выжидательно поднял бровь. Брат с сестрой знали что-то тайное, что ускользало от гостя. Нить разговора почти зримо таяла в тишине, как сахарная вата на ярком солнце. Только что они о чем-то говорили, спорили, это было важно для всех. И в следующую минуту профессор не смог вспомнить, почему это было важно. Кажется, они с Ильей здорово набрались. Потом появилась девушка. Потом… Что же случилось потом?

Илья первым вышел из оцепенения, снова потянул из кармана носовой платок, чтобы вытереть залитое потом лицо.

«Вот оно!» – вспыхнул еще один аргумент в голове Николая. И он с удовлетворением понял, что эти нерожденные пока слова решат их с Соней судьбу. Но, сдерживая надежду, он начал свой монолог издалека.

– Мне было тридцать пять, когда от меня ушла жена. А когда мы поженились, нам было всего по двадцать. Знаешь, как это бывает. Молодые и глупые. Неопытные, – извиняющимся тоном поправился он, взглянув на Соню. – То есть, я глупый, а она – опытная. У нее уже был малыш. Ребенок только родился, и я всю жизнь считал его сыном. А она хотела привязать себя ко мне еще одним ребенком. – Профессор не хотел называть имя бывшей жены, чтобы не приводить ее в эту комнату, – Да-да, – отвечая на немой вопрос двух пар глаз, подтвердил доктор и нахмурился. – Не меня к себе, а себя ко мне. Ей нужен был ребенок от меня. Так она собиралась сохранить семью, хотела доказать себе, что любит меня. Мы оба знали, что это неправда. Мы были хорошими друзьями и любовниками. И никогда – семьей. Ей было тяжело одной с мальчишкой, и тут подвернулся я, восторженно-влюбленный и слепой, как крот. Пять лет мы потратили на то, чтобы сделать ей ребенка, а еще через десять она ушла к другому и родила ему двойню. Прелестные девчушки. Я не в обиде на нее. Она и так ждала слишком долго. Наверное, из-за Сережки. Он до сих пор называет меня отцом.

Николай умолк, полагая, что раскрыл карты, и теперь Илья позволит ему быть с Соней до конца его одинокой и неприкаянной жизни. Но две пары глаз все еще держали его на мушке, и он спохватился, что вслух так и не произнес самого главного.

– У меня никогда не будет детей, – на одном дыхании выпалил он, как будто обнажился на людях. – Мы зря старались пять лет. Она была ни в чем не виновата.

Он не заметил, как Илья в упор взглянул на окаменевшую Соню, и та поспешно опустила глаза. Этот обмен взглядами был похож на условный код, непонятный посторонним. Они принадлежали к одной масонской ложе, тайному обществу родных сердец, куда вход чужакам был воспрещен. А он давно уже был одинок. Он забыл, что такое семья. И в его доме не было даже собаки. Даже собаки!

Теплый коньяк обжег язык и горячо заструился по гортани. Николай поморщился, но налил себе следующую рюмку, забыв предложить хозяину дома присоединиться к своему немому тосту.