Лев Толстой, или Русская глыба на пути морального прогресса - Александр Владимирович Бурьяк

Как можно, развёрнуто критикуя чьи-то произведения, говорить о них избитую дурацкую фразу, что они «ниже всякой критики»? Но дальше у Толстого идёт потрясающее:

«…слава эта есть одно из тех эпидемических внушений, которым всегда подвергались и подвергаются люди. Такие внушения всегда были и есть и во всех самых различных областях жизни. Яркими примерами таких значительных по своему значению и объему внушений могут служить средневековые крестовые походы, не только взрослых, но и детей, и частые, поразительные своей бессмысленностью, эпидемические внушения, как вера в ведьм, в полезность пытки для узнания истины, отыскивание жизненного эликсира, философского камня или страсть к тюльпанам, ценимым в несколько тысяч гульденов за луковицу, охватившая Голландию. Такие неразумные внушения всегда были и есть во всех областях человеческой жизни: религиозной, философской, политической, экономической, научной, художественной, вообще литературной; и люди ясно видят безумие этих внушений только тогда, когда освобождаются от них. До тех же пор, пока они находятся под влиянием их, внушения эти кажутся им столь несомненными истинами, что они не считают нужным и возможным рассуждение о них. С развитием прессы эпидемии эти сделались особенно поразительны.»

«При развитии прессы сделалось то, что как скоро какое-нибудь явление, вследствие случайных обстоятельств, получает хотя сколько-нибудь выдающееся против других значение, так органы прессы тотчас же заявляют об этом значении. Как скоро же пресса выдвинула значение явления, публика обращает на него еще больше внимания. Внимание публики побуждает прессу внимательнее и подробнее рассматривать явление. Интерес публики еще увеличивается, и органы прессы, конкурируя между собой, отвечают требованиям публики.»

«Публика еще больше интересуется; пресса приписывает еще больше значения. Так что важность события, как снежный ком, вырастая все больше и больше, получает совершенно несвойственную своему значению оценку, и эта то преувеличенная, часто до безумия, оценка удерживается до тех пор, пока мировоззрение руководителей прессы и публики остается то же самое. Примеров такого несоответствующего содержанию значения, которое в наше время, вследствие взаимодействия прессы и публики, придается самым ничтожным явлениям, бесчисленное количество.»

«Так иногда внезапно возникают и быстро падают и забываются художественные, научные, философские, вообще литературные наваждения.»

«Но бывает и то, что такие наваждения, возникнув вследствие особенных, случайно выгодных для их утверждения, причин, до такой степени соответствуют распространенному в обществе и в особенности в литературных кругах мировоззрению, что держатся чрезвычайно долго. Еще во времена Рима было замечено, что у книг есть свои и часто очень странные судьбы: неуспеха, несмотря на высокие достоинства их, и огромного, незаслуженного успеха, несмотря на их ничтожество.»

И т. д. Толстой здесь прекрасен.

Лев Толстой и евреи. Толстой:

«Между всеми срамотами срамота юдофобства самая отвратительная и адообразная. Здесь всё есть: и желчь ненависти, и слюна бешенства, и улыбка предательства ; всё, что только могут извергнуть самые тёмные низы души человеческой.»

Высказывание, достаточно характеризующее Льва Толстого как мыслителя. Во-первых, корректные мыслители используют слова «самое» и «всё» очень осторожно. Во-вторых, фобия и ненависть — вещи разные. В-третьих, неприязнь и ненависть к евреям на самом деле не имеют в себе существенных особенностей по сравнению с неприязнью и ненавистью к «чужим» других разновидностей. Эмоционализацией «еврейского вопроса» Толстой в данном случае не поспособствовал формированию здравой, рациональной позиции, а только добавил масла в огонь, то есть, причинил ущерб и русским, и тем же евреям.

Не имея — из-за морального запрета — возможности удовлетворять свою физиологическую потребность в ненависти, люди чахнут, становятся раздражительными, скуднеют интеллектом. Сам Толстой либо держался на запасе здоровья, накопленном в годы неправедной молодости, либо ненавидел неявно, не отдавая себе отчёта: обрушивался на юдофобов и пр.

Вполне защитить евреев от чрезмерных евреененавистников можно лишь через переключение внимания евреененавистников на какого-нибудь другого врага. Если просто бороться с ненавистью (посредством таблеток, репрессий, направленного отбора более смирных), результатом будет снижение способности общества к самозащите.

Википедия:

«В 1845 г. в Казани у Л. Н. Толстого появился крестник. 11 (23) ноября, по другим сведениям — 22 ноября (4 декабря), 1845 г. в Казанском Спасо-Преображенском монастыре архимандритом Климентом (П. Можаровым) под именем Лука Толстой был крещён 18-летний еврей-кантонист Казанских батальонов военных кантонистов Залман („Зельман“) Каган, крестным отцом которого в документах значился студент Императорского Казанского университета граф Л. Н. Толстой. До этого — 25 сентября (7 октября) 1845 г. — его брат студент Императорского Казанского университета граф Д. Н. Толстой стал восприемником 18-летнего еврея-кантониста Нухима („Нохима“) Бесера, крещёного (с наречением имени Николай Дмитриев) архимандритом Казанского Успенского (Зилантова) мужского монастыря Гавриилом (В. Н. Воскресенским).»

Как-то демонстративно это. Вообще, у передовой русской интеллигенции конца XIX, начала XX века был, можно сказать, еврейский заскок.

А ещё Толстой, «чтобы в подлиннике познать первоисточники христианского учения, изучал древнегреческий и древнееврейский языки (в изучении последнего ему помогал московский раввин Шломо Минор).» («учение-изучал-изучение»: стиль какого-то «прирождённого русского литератора»)

А ещё Лев Толстой сказал: «Любить евреев трудно, но надо». А поскольку слово у него обычно не расходилось с делом, можно быть уверенным, что он, если и не достиг «естественной» юдофилии, то хотя бы её себе внушил.

Ещё такое попалось на глаза (сайт evreimir.com, 25.05.2004):

«Сегодня можно увидеть, как рождается миф об антисемитизме Льва Толстого. По моим наблюдениям, произошло это следующим образом. Написал В. Опендик в своей книге, опубликованной в „Полезной газете“ (N№189): „Лев Толстой не выступил в защиту бесправного еврейского народа и вместе с И. Тургеневым отказался подписать статью с осуждением страшных погромов 1881 — 82 гг.“. Должен уточнить: статью надо было написать, а не подписать. За написание статьи евреи предлагали хорошие деньги. М. Салтыков-Щедрин и Н. Лесков согласились и написали. Л. Толстой и И. Тургенев отказались. Справедливо говорит В. Опендик, что „Тургенев объяснил свой отказ тем, что это может плохо отразиться на его репутации в русском обществе“. Но с Толстым другая ситуация. Подписал же он в 1890 году „Декларацию против антисемитизма“, которую Александр III не позволил публиковать, что очень огорчило писателя. Отказывался он и раньше, когда Вл. Соловьев в 1900 году обратился с просьбой составить текст „обращения затеваемого коллективного воззвания русских писателей против травли в известной русской печати“, но готов подписать все, что напишет сам Вл. Соловьев. Л. Толстой отказался