Исповедь палача (СИ) - Меркушев Арсений Викторович

Но чем меньше становилось людей на земле, тем больше Господь смягчал свой гнев и жаждал показать детям своим путь к спасению. И по прошествии 20 лет с начала Смрадной Недели ниспослал Господь, тем, кого он хотел спасти, своих Пророков.

Из «Хроники Основания». Часть 1-я. Глава 1-я.

Настоящее. «Исповедь» 7 марта 55 года Эры Пришествия Пророков

Память — это очень странная штука. Порою, она спит, и когда кажется, что где то она уже уснула навсегда, а порою, совершенно неожиданно, как уголь на-гора, преподносит сюрпризы. И словно увидев старый пожелтевший конверт на дне картотеки, ты что-то вспоминаешь и чаще всего, совершенно неожиданное. Вот и сейчас — почему то вспомнился старый школьный учитель, носивший странную кличку — «Кефир». Неплохой человек, кстати говоря, и отличный учитель, «Кефир» преподавал историю. И многое из того, что он нам вложил в головы, запомнилось на всю жизнь. Разное нам рассказывал этот худой нескладный человечек. И про битву при Фермопилах, где 300 спартанцев сдерживали громадную персидскую армию, и про бой Давида с Голиафом, когда маленький пастушок Давид сразил камушком дылду Голиафа…

Правильно рассказывал наш учитель — правильную историю победившей стороны.

Только вот не пишут обычно в школьных учебниках, что вовсе не 300 спартанцев прикрывал Фермопильский проход, а более 8 000 тяжеловооруженных гоплитов стеной встали в узкой каменной теснине. И что армия их противников была вовсе не такой уж и громадной, как принято рисовать.

Но историю пишут победители, а победили тогда греки. Они и написали свою версию событий — историю того, как 300 храбрецов выступили против неисчислимых полчищ варваров.

В сущности, вся история человечества — это версия событий, изложенная победителем, это милицейский протокол, записанный со слов того, кто выжил в ночной поножовщине, а не лежит вот тут рядом — на земле, остывая в луже своей крови.

Чего не сказано — того и не было, но было то, что сказали. И так важно остаться в конце тем, кто не будет молчать.

Должно быть, и Давид не был таким уж хлюпиком, а великан Голиаф не сильно отличался в росте от обычного человека. Но победил иудей-Давид, а не чурка-Голиаф. И потому „Кефир” преподавал нам единственно правильную версию — версию победившей стороны. Она еще обычно называется историей.

И если Орден проиграет, тогда то, что случилось неделю назад, может обрасти мифами, балладами, легендами.

Хотя казалось бы ерунда — бездарная и кровавая попытка, оплаченная смертью нескольких не самых худших из братьев изъять неизвестные запрещенные артефакты.

Я даже догадываюсь, как какой-нибудь слепой сказитель у костра будет описывать убийство нескольких монахов. Ну, что-то типа — „И встали двое против тьмы, и тьма сразилась с ними…” Ну и так далее, и так далее. И «тьмой» будем, конечно же мы.

Все так и будет, если мы проиграем. А потому, проиграть мы не должны, хотя бы ради памяти тех, кто погиб, и ради той жертвы, на которую мы пошли.

Палицы и легкие копья в умелых руках — это очень опасное оружие. И разве может сравниться с боевым брусом в крепких руках полубрата Ордена, или меткостью дротика из его атлатля маленький фонтанчик земли?!

Может. Еще как может!

И ведь никто не хотел умирать, и никто не хотел убивать.

Но братья Ангелы слишком поздно учуяли, что их обложили. А Орденская стража недооценила степень опасности, посчитав, что речь в доносе подкинутом к воротам Цитадели, идет о безобидных артефактах.

А если бы знала!? Если бы погибший одним из первых брат Игнаций, уже не молодой и опытный человек, знал, с чем столкнётся. Что бы он сделал? Ну, по крайне мере, оставил бы двум дуракам Золотой мост — возможность спокойно уйти, не связывая себя боем, или взял бы их измором, поджег бы степь, или атаковал бы их башню козырным приемом Ордена — конной звездной атакой — с разных сторон и одновременно…Много всяких «или», которые неделю назад превратились в горькие «если бы».

А получилось пошло и мерзко: гладкое как полотно степь, и плащи братьев, разбросанные по степи, и фонтанчики земли, поднимающиеся к верху. Обычно фонтанчики коричневые или серые — тот, кто стреляет — волнуются или не умеет быстро взять прицел. Но иногда фонтанчик становится красным, и тогда кричит кто-то из братьев, или просто вскрикивает, что бы потом умолкнуть навсегда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вот кто-то решает бежать, и его широкая спина становится хорошей мишенью. В этот раз фонтанчик красного поднимается не вверх, а вырывается из его горла.

Мне говорили, что это длилось целую вечность. Наверное. Для уцелевших — это и была вечность. Хорек-Савус потом нашел около 40 гильз.

Всего 40 выстрелов на два ствола — это много или мало?

Для пяти убитых и десятка тяжелораненых этого оказалось достаточно.

«Нас трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, а скажут, скажут, что нас было четверо» — пошутил какой-то писака из древних. История всегда повторяется дважды, только фарс был вначале, а теперь случилась трагедия. Два десятка темных фигур приближались к скромному домику, зажатому между двух холмов. Только вот не видно под сутаной — кто там. Боевой монах Ордена, или полубрат, или всего лишь послушник, или просто отдыхающий носильщик — один из тех, кто должен нести носилки 98-летнего отца Томаша. Ни лошадь, ни повозка уже не смогли бы доставить своего рода патриарха 7-й цитадели, основная работа которого последние лет тридцати состояла в максимальном продлении срока жизни братьев, лечении их простых и не очень простых хворей. Но 98 лет — это очень солидный возраст, а значит и большой жизненный опыт. А потому и медицина была пусть и основным, но все же не единственным фронтом работы нашего Гиппократа. Вот и сейчас — четверо носильщиков должны были бережно доставить нашего «эксперта», что бы он тут же, на месте мог оценить греховность найденных артефактов. А потому не конь, и не повозка, а только носилки с навесом, и полубратья, знающие как не растрясти в дороге ценное тело.

А еще очень трудно понять, кто именно из походной колонны скрыт под сутаной, но очень легко догадаться, что впереди идущий и есть глава отряда. Он то и умирает первым — грохот выстрела очень хорошо слышен тихим туманным утром, и вот уже брат Игнаций скребет ногтями горло, пытаясь, то ли остановит кровь, то ли получит еще один глоток воздуха. Это происходит так неожиданно, что все замирают, и никто не смотрит в сторону домика. А зря! Вслед за первым выстрелом следуют новые, уже не такие прицельные, но частые.

И начинается ад. Тот, кто поглупее, или у кого сдали нервы — бежит, и умирает первыми. Более сообразительные сразу же падают на землю, и пытаются найти в этой злой, плоской земле хотя бы крохотную кочку, выемку, хоть что то, что сможет защитить от летящей смерти. Но нет спасения — поднимаются фонтанчики земли — серые и черные, реже красные, и вскрикивают братья, полубратья, просто мальчики, отданные в Орден в услужение и для подготовки к постригу. Одни кричат, другие стонут, а некоторые просто молчат, теперь уже навсегда.

Сладкая парочка убийц разбила и поставила отряд братьев на грань уничтожения практически в первые же 20 секунд того, что с натяжкой можно было назвать боем…или бойней. Первыми выстрелами был убит брат Игнаций и еще двое или трое монахов. Не менее 5 или 6 было серьезно ранено, остальные же вжимались в землю в ожидании своей пули. Разбитый и деморализованный противник, которому поставлен классический мат в три хода. Это и могло стать концом их истории. Но не стало!

Война куда как сложнее шахмат, и в ней игрок, которому поставлен шах и мат может ответить — с черта два, игра только начинается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ни двое стрелков, ни вжимающиеся в землю братья не учли выхода на сцену того, кого можно было назвать джокером, или чертиком из табакерки. Из табакерки, а вернее из своего паланкина он, по сути, и выкатился. Или выбрался, выскочил или вышел — тут уж показания братьев разняться.

А потом 98 летний старик — встал, и, не пригибаясь, и в полный рост пошел в сторону стрелков.