Последняя теорема - Артур Кларк

Ранджит настолько погрузился в воспоминания, что не услышал шагов отца и очнулся, лишь когда услышал:

— Задумался?

Стариковская рука тяжело легла на плечо Ранджита, и он не смог встать. Ганеш сел рядом и самым внимательным образом рассмотрел лицо сына, его одежду и фигуру.

— Ты худой, — недовольно отметил Ганеш.

— Ты тоже, — с улыбкой отозвался Ранджит. Он немного встревожился, потому что такого выражения на отцовском лице прежде не замечал, тревога и печаль были несвойственны уравновешенному старику. Ранджит добавил: — Не волнуйся, в университете хорошо кормят.

Отец кивнул.

— Да, — сказал он таким тоном, словно хотел подчеркнуть, что прекрасно осведомлен о том, как питается его сын. — А ну-ка, поведай, что еще хорошего там делают для вашего брата.

Что это, уж не предложение ли поговорить насчет права юноши на личную жизнь и недопустимости чрезмерного надзора со стороны обслуги? Ранджит решил как можно дольше уклоняться от этой темы.

— В последнее время, — сказал он, торопливо импровизируя, — я в основном занимаюсь математикой. Ты ведь знаешь последнюю теорему Ферма. — Впервые заметив во взгляде отца искреннее веселье, Ранджит добавил: — Ну еще бы не знать, это же ты мне подарил книжку Харди. В общем, существует так называемое доказательство Уайлса. На самом деле это просто ни в какие ворота! На чем Уайлс его строит? На утверждении Кена Рибета, будто бы тот обнаружил связь между теоремами Ферма и Таниямы-Шимуры. А это означает, что…

Ганеш похлопал сына по плечу.

— Ладно-ладно, Ранджит, — мягко проговорил он. — Насчет Таниямы-Шимуры можешь мне не объяснять.

— Как скажешь. — Ранджит на миг задумался. — Постараюсь попроще. Доказательство Уайлса опирается на две теоремы. Первая заключается в том, что особая эллиптическая кривая, так называемая кривая Фрея, полустабильна, но не модулярна. Вторая теорема утверждает, что все полустабильные эллиптические кривые, обладающие рациональным коэффициентом, в действительности модулярны. А это означает, что существует очевидное противоречие, и…

Ганеш вздохнул, ласково глядя на отпрыска.

— Вижу, ты здорово этим увлечен, — заметил он. — Но твоя математика, пожалуй, слишком сложна для меня, поэтому давай потолкуем о чем-нибудь другом. Как насчет остальных твоих предметов?

— Что? — Ранджит слегка растерялся — он был совершенно уверен в том, что отец позвал его в Тринкомали вовсе не для расспросов об успехах в учебе. — А, ну да, другие предметы. — Он был готов говорить о чем угодно, лишь бы не затрагивать эпизод с вахтером.

Впрочем, и новая тема, предложенная отцом, удовольствия не сулила. Ранджит вздохнул и пошел напролом:

— Если честно, я не понимаю, зачем мне французский. Чтобы я потом сидел в аэропорту и продавал сувениры туристам с Мадагаскара или из Квебека?

— Французский — язык мировой культуры, — с улыбкой объяснил отец. — А также твоего кумира, месье Ферма.

— Ну, допустим, — кивнул Ранджит, которого довод не убедил. — А как насчет истории? Зачем мне знать, что кандийский царь сказал португальцам? Или кто кого выбил из Тринко: голландцы англичан или наоборот?

Отец снова похлопал его по плечу.

— Университет требует, чтобы ты все это изучил, иначе не получишь диплом. Впрочем, на старших курсах ты сможешь выбрать какую угодно специализацию. Неужели ни одна из наук, кроме математики, не способна тебя увлечь?

Ранджит подумал и приободрился.

— Из тех, что сейчас преподают, ни одна, да и в следующем году еще придется зевать над биологией, пропади она пропадом. Зато потом можно будет переключиться на другую науку, и я, пожалуй, выберу астрономию. — Задумавшись, он повернулся к востоку, где над самым горизонтом сияла алая звезда.

Отец его не разочаровал.

— Да, это Марс, — сказал он, проследив за взглядом Ранджита. — Вон какой яркий… Сегодня хорошая видимость. — Он посмотрел на сына. — Кстати, о Марсе. Помнишь, кем был Перси Моулсворт? Тот, чью могилу мы с тобой посещали?

Ранджит погрузился в детские воспоминания и с радостью нашел ответ.

— О да. Он был астрономом.

Перси Моулсворт, капитан британской армии, служил в Тринкомали в конце девятнадцатого века.

— Он занимался Марсом, — продолжал Ранджит, радуясь, что зашел разговор на приятную отцу тему. — Вроде доказал что-то очень важное…

— Каналы, — подсказал отец.

— Ну да, каналы! Он доказал, что это на самом деле не искусственные создания развитой марсианской цивилизации, а всего-навсего обман зрения.

Ганеш одобрительно кивнул.

— Он был выдающимся астрономом и большую часть своих открытий совершил здесь, в Тринко, и…

Ганеш не договорил. Он снова посмотрел сыну в глаза и вздохнул.

— Видишь, Ранджит, чем я занимаюсь? Оттягиваю неизбежное. Я позвал тебя не для того, чтобы потолковать об астрономах. Мы должны обсудить кое-что гораздо более важное для нас. Твои отношения с Гамини Бандарой.

Ну вот. Дошло и до этого.

Ранджит сделал глубокий вдох.

— Отец, ты все не так понял! Мы с Гамини просто играли, баловались. Это ничего не значит.

Как ни странно, отец удивился.

— Ничего не значит? Думаешь, я не знаю о том, как молодежь экспериментирует с разными типами поведения? — Он укоризненно покачал головой и порывисто произнес: — Ранджит, проблема не в экспериментах с сексуальным поведением. Проблема в том, кого ты для этого выбрал. — Голос зазвучал напряженно, слова выходили с трудом. — Не забывай, сынок: ты тамил, а Бандара — сингал.

В первый момент Ранджит не поверил собственным ушам. Как может отец, постоянно внушавший ему, что все люди — братья, говорить такое?

Ганеш Субраманьян был тверд в вере, несмотря на то что этнические бунты, начавшиеся в восьмидесятых, оставили раны, которые могут затянуться лишь через несколько поколений. Близкие родственники Ганеша погибли во время этих волнений. Он и сам не раз побывал на волосок от смерти.

Но это было давно. Ранджит еще не родился на свет, не родилась даже его ныне покойная мать. Уже несколько лет сохраняется перемирие, и им дорожат обе стороны.

Ранджит поднял руку.

— Отец, — умоляюще проговорил он, — пожалуйста, не надо! Это так не похоже на тебя! Гамини не вор и не убийца…

Но Ганеш Субраманьян опять произнес эти ужасные слова:

— Гамини — сингал.

— А как же то, чему ты меня учил? Как насчет стиха из «Пуранануру»?[1] «Для нас все города — один город, все люди — наша родня. Так видели мудрецы в своих видениях».

Он хватался за соломинку. Отца невозможно было разжалобить древнетамильскими стихами. Ганеш не ответил, он только покачал головой. Хотя… Ранджит видел, что отец по-своему страдает.