Интернет-журнал 'Домашняя лаборатория', 2007 №11 - Журнал «Домашняя лаборатория»

снаружи выглядели вполне солидно. Впрочем, они и в самом деле были куда лучше землянок, каковые были обычным жильем шахтеров лишь несколькими годами раньше. Пальчинский делал подробные зарисовки бараков, с указанием местоположения каждой кровати, отопительной печи и санузла (как правило, представлявшего собой примитивную уборную во дворе). Что касалось семейных рабочих, то, как он выяснил, их жилищные условия подчинялись иному стандарту: они жили по четыре-шесть семей на один дом, в котором каждая семья занимала одну комнату. Зачастую это были дома с земляным полом и без туалета [15].

До Пальчинского никто никогда не собирал такого рода данных о жилищных условиях рабочих Донбасса. Дополнив свои отчеты изящными итоговыми таблицами и рисунками, он отослал их в Санкт-Петербург без какого бы то ни было политического комментария. Поначалу министр финансов В. И. Ковалевский и чиновники из Министерства торговли и промышленности по достоинству оценили важность его работы и даже высказались за то, чтобы подобные исследования предпринимались и в других отраслях промышленности. Постепенно, однако, до их сознания стало доходить политическое значение отчетов Пальчинского. В 1906 году он послал в «Горный журнал» для публикации свою рукопись, в которой сообщал, что даже в наилучшем варианте жилищных условий шахтеров Донбасса — отдельный дом на одну семью, — у подавляющего большинства этих домов (16400 из 20000) либо пол, либо крыша, либо и то, и другое — земляные, и это создает в них нездоровую обстановку, особенно в зимнее время [16]. Среди начальников Пальчинского поднялся большой шум, когда им стало известно содержание его статьи, и в результате он был уволен из исследовательской комиссии. Вдобавок к этому, по причинам, речь о которых пойдет ниже, Пальчинский был в административном порядке сослан в Сибирь; тем не менее, ему все же было разрешено продолжать работать в качестве консультанта по разработке полезных ископаемых.

Настроенный на радикальный лад своими впечатлениями от Донбасса, Пальчинский поначалу увлекся анархистскими взглядами Петра Кропоткина (1842–1921) — русского революционера аристократического происхождения, из-под чьего пера в конце девятнадцатого и в начале двадцатого столетий выходили пользовавшиеся большим влиянием книги, в которых шла речь о возможности нового общественного устройства, свободного от эксплуатации и угнетения [17]. Анархизм Кропоткина был более умеренным по сравнению с тем, которого придерживался Михаил Бакунин (1814–1876). Вместо призывов к насилию, Кропоткин говорил о «взаимной помощи» и о том благоденствии, которое наступит для цивилизации, если она реорганизуется на основе самоуправляющихся объединений сельскохозяйственных и промышленных производителей, работающих в мире и сотрудничестве друг с другом. В обществе, устроенном таким образом, будут сочетаться умственный и физический труд, а также положительные стороны городской и сельской жизни.

Трудно сказать, что именно значил анархизм для Пальчинского, по-видимому, мало интересовавшегося политической теорией как таковой.

Ему была явно не по душе эксплуатация, которую он наблюдал в капиталистическом обществе, и он часто говорил о преимуществах совместного владения землей и сотрудничества всех членов общества. В своих многочисленных сочинениях, однако, он сосредоточивался большей частью на практических вопросах. И все же, читая эти сочинения, нельзя не заметить в них целого ряда разбросанных тут и там излюбленных выражении Кропоткина — таких, как «удовлетворение потребностей людей с минимально возможной затратой энергии» и «интеграция труда».

Наиболее привлекательной для Пальчинского чертой учения Кропоткина было, по-видимому, отношение последнего к технике. Пальчинский признавал, что созданное Кропоткиным учение утопично, однако его вдохновляло то, что, в противоположность многим утопистам, Кропоткин считал технику скорее другом, нежели врагом [18]. По мнению Кропоткина, промышленная революция восемнадцатого-девятнадцатого столетий была жестоким заблуждением в истории цивилизации — кратковременной фазой, в ходе которой совместной деятельностью финансового капитала и паровой техники был создан деспотический общественный порядок, основанный на централизованной фабричной системе с разделением труда и проистекающими отсюда классовыми противоречиями. Однако Кропоткин был убежден, что в недалеком будущем новые технологии — такие, как электричество и телефонная связь — приведут к возникновению принципиально новых форм труда в сельском хозяйстве и промышленности. Преимущества небольших кооперативов, рассредоточенных повсюду, станут очевидны. Будущее общество виделось ему гетерогенной структурой, сочетающей небольшое число крупных с множеством автономных мелких предприятий.

Приверженный этой утопической перспективе взаимоотношений между техникой и общественным устройством, Пальчинский тем не менее не стал присяжным сторонником анархизма как политического движения. Он отчетливо видел разницу между добрыми словами Кропоткина о будущем обществе и буйными делами иных его последователей, и в своей собственной политической борьбе сосредоточился на писании статей, в которых призывал к установлению социального страхования, более короткого рабочего дня и достаточной для нормальной жизни заработной платы [19].

Во время революционных событий 1905 года Пальчинский не принимал участия ни в агитации анархистов, ни в спорадических разбоях. Однако он поддержал революцию, в результате чего был арестован и приговорен к высылке на проживание под полицейским надзором в сибирский город Иркутск. Он был причастен к имевшей место в 1905 году попытке революционеров провозгласить независимую демократическую «Иркутскую республику». Остается, однако, неясным, был ли Пальчинский активным участником этого движения или просто симпатизировал ему. Поначалу царское правительство посчитало его одним из руководителей и обвинило в нарушении статьи 102 уголовного кодекса Российской Империи, объявлявшей вне закона любое посягательство на «изменение в России образа правления». Однако позже — исходя, по-видимому, из опасения, что «приклеить» Пальчинскому такую формулировку не удастся, — правительство пересмотрело свое первоначальное обвинение и предъявило ему новое — на сей раз в нарушении статьи 126, запрещавшей «участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя» [20]. Это изменение статьи, по всей видимости, объяснялось убежденностью властей, что они смогут привести доказательства связи Пальчинского с революционерами, и в то же время — их неуверенностью в том, что удастся доказать его действительную причастность к попытке свержения правительства. Пальчинский в самом деле иногда бывал на митингах, организованных анархистами или эсерами, однако в его архиве нет никаких свидетельств того, что он был формальным членом какой бы то ни было политической партии или революционной организации. В конце концов, в 1905 году его так и не предали суду, а попросту сослали, в соответствии с чрезвычайными полномочиями, которые были предоставлены полиции во время революционных беспорядков.

Как до, так и после революции 1905 года Пальчинский был противником насилия как средства в политической борьбе. С течением времени он стал испытывать все больший интерес к партии эсеров, которая с 1905 года была крупнейшей политической партией в России вплоть до большевистской революции 1917 года. Среди эсеров он симпатизировал умеренному крылу партии и резко осуждал радикалов, выступавших за совершение убийств царских чиновников