Вестник - Лисина Александра

Более того, когда эта штука подобралась ко мне, на моей рубахе начали проступать подозрительные пятна. Ткань буквально на глазах начала ветшать и прямо-таки разваливаться на лоскуты. То же самое творилось со штанами, с камзолом и сапогами. Да что там… даже каменный стол в моей лаборатории начал стремительно разрушаться!

– Слишком рано, – изломанным голосом прошептал Мор. – Я этого не хотел… не так… Вилли, забери! Твое тело – это накопитель! Только оно способно удержать эту силу!

Глянув на собственные ладони и убедившись, что телу проклятие по-прежнему не наносило вреда, я протянул руку и коснулся тянущегося от призрака черного шлейфа, который, словно только того и ждал, принялся стремительно втягиваться в мои пальцы. Причем быстро… невероятно быстро! А как только это произошло, призрак испустил полный неимоверного облегчения вздох и тихо прошептал:

– Спасибо.

Я терпеливо дождался, когда вся чернота из него уйдет, а сам он вернется к привычным размерам, после чего кинул на резко сдувшееся облачко вопросительный взгляд.

– Ты что-то вспомнил?

– Все, – тяжело вздохнул Мор. – Я наконец-то вспомнил все, что со мной было. А еще мне известно, где находится последний крупный осколок.

– Правда? И где же? – встрепенулся я.

– В Дамане. В одной из северных крепостей. Вернее, под ней. На нижнем слое одной из древнейших скверн этого мира. Я его почувствовал. И он мне тоже ответил.

– То есть он разумен? В смысле он такой же, как ты?

– Можно и так сказать.

– Тогда в чем проблема? Давай координаты и пошли его заберем.

Но Мор неожиданно поник.

– Нет. Нельзя.

– Почему? Ты же говорил, что без него ты как личность неполноценен.

– Да, но если мы его заберем, ваш мир погибнет. Все живое. Вообще все, понимаешь?

Облачко снова ненадолго преобразовалось в человеческую фигуру. И, почувствовав на себе ее взгляд, я вдруг понял, что уже испытывал это чувство. Причем сегодня, здесь же, буквально несколько мгновений назад, в том самом видении, что оставило после себя такой необычный привкус. Странное, до ужаса иррациональное чувство, когда ты смотришь на гораздо более могущественное, но бесконечно уставшее, отчаянно тоскующее существо, у которого не хватает духа принять какое-то важное решение.

– Так это был ты, – нахмурился я, глядя на то самое лицо, которое мне недавно привиделось. – Именно тебя я видел в том храме. Ты был там в тот самый день, когда я умер. Выходит, это ты меня проклял?

Мор печально кивнул.

– На самом деле я тебя не проклял, а благословил.

– Шутишь? – не поверил я. – Меня благословляли всего однажды, и было это знаешь когда… Саан!

– Я не Саан, – тяжело вздохнул призрак, когда до меня начало доходить. – По крайней мере, не целиком, во мне осталась лишь какая-то его часть. Но про благословение я помню. И твою мать тоже помню, ведь это она за тебя просила. Когда-то я отдал тебе свою благодать. Столько, сколько смогло поместиться в твоем маленьком тельце. Тогда мне казалось, что это хорошая идея, ведь появление мальчика-ведьмака могло кардинальным образом изменить картину мира.

Я лихорадочно порылся в памяти.

Выходит, вот где был недостающий фрагмент? И вот что произошло в те несколько мгновений между открытием врат и моей собственной смертью? Мама, обезумев от горя, взмолилась темному богу и щедро зачерпнула его силы. А Саан дал ей столько, сколько она попросила, обрушив тем самым божественное проклятие не только на нее, но и на всех нас.

– Значит, смерть Лазоревой долины, моей семьи и уничтожение ведьм – это твоих рук дело?

– Я не убивал никого специально, – качнул головой темный… получается, бог? – Собственно, я вообще не собирался вас трогать. Однако сила есть сила. Тот, кем я тогда был, владел ею как дышал. Ты ведь не следишь за тем, куда уходит каждый твой вздох, или за тем, за какие колючки цепляется пола твоего плаща? Вот и мне было ни к чему. Какие-то смертные время от времени открывают проход между миром живых и миром мертвых? Что ж, ладно, пусть умирают, если им так хочется. Кто-то пытается ложкой вычерпать море, в котором я обитаю… Да разве это можно заметить, особенно если веками дремлешь на глубине? Что такое одна-единственная капля в сравнении с целым океаном? Кто заметит, если одной вдруг не стало хватать?

– Хочешь сказать, ты даже не понял, что тебя ограбили? – справедливо усомнился я.

– Когда сила так велика, что ее границ даже богу не видно, одна-единственная крошка не имеет значения. Молитва – да, потому что молитва – это умышленный призыв. На нее я обычно реагирую. А когда вот так, по-тихому, в щелочку… увы. Даже боги совершают промашки.

– Но если твоей силы в нашем мире появилось так мало, то почему все умерли? – снова нахмурился я. – Я помню, как тетя была на нас зла. Помню мамино ожерелье. Мы оба с тобой знаем, что внутри она заточила каплю энергии смерти… но я думал, что она взяла ее с твоего согласия.

Мор только вздохнул.

– Я не давал ей благословения. Никому, кроме тебя, оно не досталось. Но в какой-то мере вина за произошедшее действительно лежит на мне. Ведь именно моя сила изменила то заклинание. Именно с его помощью твоя тетка смогла уничтожить Лазоревую долину и всех, кто там жил. Быть может, смерти для вас она и не хотела, но сила темного бога губительна даже в очень малых количествах. Поэтому-то я никогда и не стремился попасть в ваш мир.

– Чего же ты тогда передумал? – хмуро посмотрел на него я.

– Молитва, – напомнил призрак. – Молитва обычного человека тиха и почти неразличима в гуле множества голосов, которые я слышу каждый миг. Однако молитва могущественной ведьмы… отчаянная мольба, на пределе сил… она как путеводная нить, Вильгельм. Светится во тьме так ярко, что невозможно пройти мимо. Вот только, помимо молитвы, там еще были и врата. Через них-то меня сюда и затянуло, причем так быстро, что я и опомниться не успел.

Я недоверчиво хмыкнул.

– Чтобы целого бога и вот так, одним махом, засосало в какую-то щелочку…

– Законы мироздания таковы, что наши с сестрами возможности противоположны по сути. А противоположности, как ты знаешь, притягиваются, и порой это губительно для всех. На ваше счастье, сестры сдержали врата, не дали им распахнуться во всю ширину и не позволили мертвому царству прийти сюда следом за мной. Но на большее их не хватило, поэтому они ушли. Развеялись. Развоплотились. Тогда как я…

Саан снова вздохнул.

– Самому мне обратно не вернуться, поэтому я остался здесь. И когда стало ясно, что с моим появлением мир живых начал стремительно разрушаться, мне пришлось выбирать: или последовать за сестрами, уйдя в небытие, или уничтожить все, что они веками создавали и берегли.

– Выходит, никакого взорвавшегося артефакта на самом деле не было? – переспросил я. – И камни, которые мы с таким трудом собирали, это всего лишь… О, теперь я понимаю, как на самом деле в нашем мире появились проклятые вещи!

Темный бог угрюмо промолчал, а я посмотрел на него совершенно иначе.

Надо же, а ведь мне и в голову не приходило, что у богов тоже могут возникнуть трудности. Жил себе, понимаешь, жил, властвовал над мертвыми душами. Потом зачем-то заинтересовался миром живых. Влез, понимаешь ли, без спросу. Хотел, разумеется, как лучше. А в итоге те, кому он покровительствовал, оказались уничтожены его же собственной силой. Мир, который он хотел лишь немного изменить, оказался на грани гибели. А единственным способом спасти его было убить самого себя…

Правда, Саан поступил совершенно нелогично для того темного бога, о котором мне так много рассказывали. Фактически он уничтожил себя как личность. Расколол душу на тысячи частей и каждую забросил так далеко, как только сумел. Зачем? Всего лишь ради того, чтобы уберечь от гибели чужой для него, в сущности, мир. Пожертвовал одним маленьким мальчиком в надежде сохранить жизнь всем остальным.

Хм. А он точно темный бог?

Я еще раз глянул на зависшее в центре комнаты облачко. Оно на мгновение застыло, словно готовясь к потоку обвинений и упреков, но у меня даже сейчас не возникло к нему неприязни. Ни злости, ни обиды… ничего, кроме одного-единственного вопроса: