Дом на равнине - Эдгар Доктороу

А тут откуда ни возьмись появился какой-то Генри — о котором и знать никто не знал, но который сидел теперь застыв в вольтеровском кресле с хмурым видом, скрестив руки на груди. У обоих братьев была слегка красноватая кожа, тяжелая челюсть, редеющие светлые волосы и тусклые печальные глаза с бесцветными ресницами. Я бы сказал, что Генри на пару лет помладше своего брата, но он оказался таким же смекалистым, как и Пер, если не смекалистей. И он не поверил, что мама искренне встревожена. Он рассказал, что брат отправился в Ла-Виль с намерением затем заглянуть еще на пару ферм — одна из них находилась в двадцати милях к западу от нас, а другая в Индиане. 1енри побывал и там, и там — вот как он узнал, что запланированные братом встречи так и не состоялись. Он сказал, что у Пера в поясе было две с лишним тысячи долларов.

Боже мой, это же огромные деньги, сказала мама.

Наши общие сбережения, сказал Генри. И вот брат едет посмотреть на вашу ферму. У меня есть объявление, добавил он, доставая из кармана газетную вырезку. Первым делом брат направляется именно к вам.

Даже не уверена, появлялся ли он вообще, сказала мама. У нас было столько посетителей.

Появлялся, уверенно сказал Генри Лундгрен. Он приехал накануне вечером, чтобы утром быть у вас вовремя. Таков уж мой брат. Пунктуальность для него превыше всего, даже если приходится потратиться. Он ночевал в Ла-Виле.

Откуда вы знаете? — спросила мама.

Заглянул в книгу постояльцев в местной гостинице — там есть его подпись, сказал Генри Лундгрен.

Ладно, Эрли, сказала мама, у нас еще куча дел перед отъездом.

Мы уезжаем?

Что у нас сегодня, понедельник? Я хочу уехать не позже четверга. Хотя суд и возобновил наше дело, я рассчитывала, что времени у нас по меньшей мере до весны. А эта история с братьями заставляет поторопиться.

Я готов.

Знаю, что ты готов. Тебе здесь никогда не нравилось, верно? Если бы тот швед сказал, что у него есть брат, не был бы сейчас там, где находится. А то ишь какой умный — на свою беду. Где Бент?

Она вышла во двор. Бент стоял у сарая и мочился — на снегу расплывалось желтоватое пятно. Мама приказала ему заложить повозку, съездить в Ла-Виль и взять в лавке в кредит полдюжины фляг керосина.

Я подумал: ведь зимнего запаса керосина у нас еще предостаточно, но промолчал — мама взялась за дело, и по опыту я знал, что скоро все станет ясно.

А поздно вечером, когда я был в подвале, мама прокричала, что Бент сейчас спустится и поможет мне.

Да нет, я сам справлюсь! Спасибо, тетя Дора! — отозвался я. Вот уж чего я не ждал — у меня просто во рту пересохло.

Но они оба уже спустились по лестнице и прямиком к ящику для картофеля, с которым я возился. Бент как всегда скалил зубы, недвусмысленно давая мне понять, что у него тут особые права.

Покажи ему, сказала мама. Давай, все в порядке, заверила она меня.

И я ему показал. Я показал ему, что отнести наверх. Я приоткрыл мешок из грубой джутовой ткани, и он заглянул внутрь.

Ухмылка сползла с небритого лица недоумка, он побледнел и разинул рот. Задыхаясь, начал судорожно глотать воздух. Издал слабый стон, взглянул на меня, на мой резиновый фартук, колени его подкосились, и он упал без сознания.

Мы с мамой стояли над его неподвижным телом. Теперь он все знает, сказал я. Он всем расскажет.

Возможно, сказала мама, но я так не думаю. Теперь он один из нас. Мы только что превратили его в сообщника.

Сообщника?

По факту. Но к тому времени, когда я с ним разделаюсь, его роль в нашем деле станет главной.

Мы побрызгали Бенту в лицо водой, поставили его на ноги и отвели на кухню, где мама дала ему пару глотков спиртного. Бент был до смерти напуган и, когда я пошел наверх и велел ему следовать за мной, вскочил со стула как ошпаренный. Я вручил ему мешок, который такому здоровяку уж точно был под силу. Бент держал мешок на вытянутой руке, будто тот мог его укусить. Я отвел его за дом к старому высохшему колодцу, куда он сбросил свою ношу. Затем я насыпал туда негашеной извести, сверху мы набросали камней и гвоздями прибили крышку колодца на место. Бент-помощничек за все это время так и не проронил ни слова, а просто стоял, дрожа мелкой дрожью, в ожидании дальнейших распоряжений.

Мама продумала все до мелочей. За дом она расплатилась наличными, а потом каким-то образом умудрялась получать под него ссуды в банке Ла- Виля, так что, когда дом сгорел, с ним сгорели и денежки банка. Всю зиму она понемногу снимала с нашего счета и теперь, когда мы сворачивали лавочку, похвалилась мне, что истраченные на приобретение фермы деньги вернулись к нам все без остатка. Раньше я был слишком расстроен переездом, чтобы она сразу стала посвящать меня во все тонкости.

Но это было не единственное свидетельство маминой гениальности. Скажем, она тотчас же приметила, что занявшийся расследованием брат Генри ненамного выше меня. Да и в качестве экономки она наняла женщину — Фанни — своей комплекции. Между тем, по ее наставлению, я начал отпускать бороду. Наконец, прежде чем приказать Бенту обойти дом и полить каждую комнату керосином, она убедилась, что он здорово пьян. Все оставшееся время он вовсю храпел в конюшне, обняв, словно любовницу, пустую флягу из-под керосина, — там его позже и нашли.

По плану я должен был задержаться здесь еще на несколько дней и проследить за развитием событий. Мы провернули нечто совершенно невероятное — о таком будут писать в книгах, сказала мама. Однако случившееся привлечет кучу любопытных, и тогда можно ожидать каких угодно сюрпризов. Конечно, все и так пройдет без сучка без задоринки, но уж коли обстоятельства потребуют от нас каких-то дополнительных действий, ты должен быть в курсе.

Да, тетя Дора.

Тети Доры больше нет, Эрли.

Да, мама.

Кроме того, даже если нужды приглядывать за всем за этим не возникнет, тебе все равно надо будет дождаться мисс Червински.

Я не понял, что она имеет в виду. Был у нашего предприятия один минус: Уинифред, конечно же, узнает о случившемся из чикагских газет. И безопасного способа связаться с ней отныне, когда меня не будет в живых, не найти. Вот и все, вот и конец всему. Но мама сказала, что связываться с Уинифред нет никакой необходимости. Это замечание жутко меня разозлило.

Ты говорила, она тебе нравится, сказал я.

Так и есть, сказала мама.

Ты называла ее нашим другом, продолжал я.

Она и есть наш друг.

Понятно, ничего уже не поделаешь, но я хотел жениться на Уинифред Червински. Что ей теперь остается — осушить слезы, возможно даже свечку за упокой моей души поставить, ну и подыскать себе нового жениха.

Эх, Эрли, Эрли, сказала мама, ничего-то ты не знаешь о женском сердце.

Так или иначе, но, следуя плану, я еще на несколько дней задержался в окрестностях Ла-Виля. Темная щетина, новая шляпа и длинное пальто значительно упростили дело. В возбужденной толпе вряд ли кто-нибудь мог заметить что-либо помимо того, что притягивало всеобщее внимание. В повозках, на телегах, пешком — только ленивый не отправился взглянуть на место трагедии. За любое колесное средство, на котором можно было добраться до злополучной фермы, платили хорошие деньги. А как только историю подхватили газеты, за жителями Ла-Виля и соседних ферм на автомобилях и поездах потянулись любопытные из Индианаполиса и Чикаго. Вслед за толпами в свою очередь хлынули лоточники с сандвичами и горячим кофе и продавцы шаров, флажков и детских вертушек. Кто- то сфотографировал разложенные на земле скелеты с налипшими на них остатками мешковины и напечатал с этими снимками почтовые открытки, которые расходились, как горячие пирожки.

Обугленные останки, обнаруженные в подвале, подтолкнули полицию осмотреть колодец и затем перекопать куриный загон и разобрать настил в конюшне. На ферму доставили шлюпку, чтобы обследовать дно пруда. Тщательно изучая каждый уголок, полицейские делали все новые и новые открытия и складывали найденное аккуратными рядами внутри сарая. Чтобы хоть как-то управиться с неиссякающей толпой, к месту паломничества вызвали окружного шерифа, который со своими подчиненными выстраивал народ в организованную очередь, так что все получили возможность по разу пройти мимо распахнутых дверей сарая — это был единственный способ предотвратить беспорядки. И все равно многие неугомонные зеваки возвращались в хвост процессии и наново обходили место драматических событий. Всеобщее внимание приковывали к себе два безголовых тела — мадам Доры и ее племянника и, конечно же, узлы с тельцами малышей.

От столпившихся людей шел такой жар, что снег растаял — и на дороге, и во дворе, и за домом, и даже на полях, где были оставлены грузовики и легковые автомобили; земля превратилась в грязь: казалось, зима закончилась раньше времени. Я лишь с удивлением наблюдал за происходящим. Вся эта охваченная счастливым ощущением весны толпа походила на сборище живых существ, восставших из грязи по случаю скорого пробуждения природы. В воздухе стоял смрад, но, похоже, никто этого не замечал. Вид самого дома поверг меня в уныние — от него остались одни дымящиеся развалины, сквозь которые проглядывало небо. Я успел полюбить этот дом. С третьего этажа, где была моя комната, свисали половицы. Я с негодованием смотрел, как люди растаскивают остатки стен по кирпичикам, чтобы увезти с собой в качестве сувениров, отовсюду слышались возгласы и смех, но я, конечно же, мог только молча все это созерцать. Однако мне удалось, не привлекая к себе внимания, осмотреть развалины и найти нечто без сомнения очень важное — шприц, за который, я знал, мама будет мне очень благодарна.