Продавец иллюзий - Андрей Дашков

На несколько минут он вернулся в это самое прошлое. Дорога пролегала по темной бескрайней равнине. Он будто бы ехал на ночную рыбалку со своим взрослым сыном и думал: какое счастье, когда они оба любят и ненавидят одно и то же! Среди знакомых ему родителей таких счастливчиков больше не было. Это означало, что парню до сих пор интересно с ним – он еще не стал восковой фигурой в скучном музее сыновьего долга.

Впрочем, старик был не из тех, кто надолго погружается в грезы, какими бы приятными они ни казались. И потому, когда музыка стихла, он поспешно нажал клавишу «стоп», словно опасался влияния магии звуков, способных заворожить его и затуманить разум.

Парень не возражал. Он только спросил в наступившей тишине:

– Далеко еще?

Старик остановил машину, сцепил пальцы, хрустнул суставами и потянулся за сигаретами. Глубоко затянулся.

– Я думал, ТЫ мне скажешь.

– Вот за что я тебя ценю, папик, так это за чувство юмора! Мне-то откуда знать?

Старик молча курил. Тем временем стемнело совершенно. Высыпали огромные ледяные звезды. Хуже всего было то, что созвездия выглядели какими-то перекошенными. Старика трясло – во-первых, от холода, а во-вторых, от дьявольского прищура небес. Местами съехалась, пошла морщинами черная кожа пространства – и маска вечного покоя исказилась, сменилась оскалом надменного превосходства.

Старик курил долго. Тусклый и слегка дрожащий огонек сигареты лишь подчеркивал его затерянность среди сгустившегося мрака. И хотя места на равнине было достаточно, он ощущал себя загнанным в темный угол. Трудно винить кого-либо… Разве что Карла. Нет, до этой стадии старик еще не дошел. И все же выбора у него не было.

Он бросил взгляд на приборную доску. Бензина хватит километров на двести, плюс канистра в багажнике. Значит, пять-шесть часов по дороге в никуда.

Пассажир будто угадал его мысли:

– Хочешь заправиться? Поехали. Заодно познакомлю тебя со своей бабой.

«Заправиться» на двусмысленном языке парня могло означать как «залить бак», так и «набить желудок». Против последнего старик тоже не возражал бы. Он вдруг почувствовал сильный голод. Сосало под ложечкой. Правда, у него возникло подозрение, что он перепутал голод со страхом. Смех, да и только. Выходит, он переоценил свою неуязвимость, считая себя тенью среди теней. Тенью, безразличной ко всему, кроме света истины, который уничтожит тьму и заодно живущего во тьме… Ничего не скажешь, поторопился.

– Показывай дорогу, – буркнул он, осознавая, что начинает плясать под ИХ дудку. От этого появлялся горький привкус во рту, который не смоешь и чистым спиртом. А замерзать в машине было, конечно, глупо.

– Отлично. Сворачивай направо.

Старик свернул куда сказано и тут же поймал фарами разметку на шоссе, которого – он мог бы поклясться в этом! – прежде и в помине не было. Ни на земле, ни на карте. Магнитолу он не включал. Сейчас его стошнило бы от любой музыки. ОНИ одержали маленькую промежуточную победу. Из единственного живого друга музыка вдруг превратилась во врага, пытавшегося оглушить и ослепить его. Но он надеялся, что вскоре ему удастся избавиться от рвотного рефлекса.

Ехать пришлось недолго. Спустя десять-двенадцать минут впереди блеснул холодный неоновый свет. Заправочная станция ничем не отличалась от сотен и тысяч других – в том смысле, что на первый взгляд в ней не было ничего особенного. Колонки, магазинчик, сортир, закусочная. И ни одного автомобиля – как раз это старика абсолютно не удивляло. Он только задумался, кто мог жить здесь, посреди пустого космоса одиночества, словно маленький принц на своем проклятом астероиде.

Оказалось, не принц, а Принцесса. Именно так называли Анну старшеклассники школы, в которой когда-то учился старик. Именно с нею он потерял девственность. Она была умна, умела и совершенно бесстыдна; поэтому ритуал посвящения в мужчины завершился без последствий для ранимой юношеской психики. За пару ночей, проведенных с Принцессой, он научился всему тому, на что некоторым беднягам не хватает и двадцати лет. Если можно так высокопарно выразиться, она стала композитором его сексуальной жизни, а все другие женщины, включая жену, были только интерпретаторами. Правда, среди них попадались и незаурядные.

Впоследствии старик, знакомя кого-нибудь со своей воспитательной доктриной, не раз говорил, что в известный момент отец должен взять сына за руку и отвести к опытной проститутке. Вполне возможно, теперь ему предстояло ответить за базар.

До появления гостей Принцесса сидела в закусочной, смотрела ящик и лакала бренди. Она постарела и набрала лишний вес. Кроме того, у нее явно испортился характер. Старик прикинул, что со времени их последней встречи прошло лет пятьдесят, не меньше.

Но прежде, еще пребывая в неведении, он подогнал машину к колонке и вылез, разминая поясницу. Потянулся за ключами, и парень тут же подал ему знак – мол, все в порядке, не волнуйся, никуда твоя тачка не денется.

Над закусочной струилась вывеска «Приют одинокого странника», сочились кровью три фонаря, по окнам пробегали мерцающие отсветы телеэкрана – Большой Брат трахал кого-то в голову.

Все выглядело даже слишком обыденно. И возникал легенький эффект дежа-вю. Настолько легенький, что щекотал память будто перышком – дразня, но не навевая.

Парень был молодым и потому голодным. Во всяком случае, изображать голодного у него получалось неплохо. Старик же с утра ничего не ел. У него была с собой приличная сумма, но только сейчас ему пришло на ум, что здесь эти хрустящие бумажки могут потерять всякую ценность (вскоре его опасения подтвердились). И еще ему было интересно, какое дерьмо показывают по ящику. Покажи мне твое дерьмо, и я скажу, чем ты болен. Старик знал, как это делается, – он тоже когда-то сдавал анализы.

– Ну что, почавкаем? – предложил парень.

Старик согласился почавкать. Они ввалились в закусочную, распахнув незапертую дверь, и обнаружили классическую сценку: стареющая женщина у разбитого корыта иллюзий. Принцесса, так и не ставшая королевой. Вагина, косвенно причастная к семейному счастью сотен неблагодарных кобелей и обреченная на бесплодие – за все надо платить. А если при этом еще имеются мозги, то приходится вдвойне тяжелее.

Старик узнал ее почти сразу же, несмотря на плохое освещение и внушительный срок давности. Хотя с возрастом получалась явная неувязочка – по самым щадящим подсчетам, Принцессе должно было стукнуть восемьдесят, между тем она выглядела от силы на пятьдесят с гаком. Гак в виде почти опустошенной бутылки бренди находился тут же, в пределах досягаемости ее мясистой руки с ногтями, покрытыми черным лаком. Его содержимое переместилось в другой сосуд и теперь усугубляло тоску Принцессы. Флюиды этой тоски были настолько хорошо знакомы старику, что он телепатически завибрировал.