Любовь ювелирной огранки (СИ) - "Julia Candore"

— А в эльфов?

— В эльфов тем более. Это такие ушастые парни, да?

— Хм, любопытно, — проронил юноша.

Он отодвинулся от Юлианы, смерил осуждающим взглядом Эсфирь (С кем ты только знакомство водишь, окаянная!) и, театрально взмахнув полой парчового халата, размашистым шагом удалился прочь.

И растаял вдалеке, как мираж. Желанный, но такой неприступный.

Эсфирь глядела ему вслед, открывая и закрывая рот. Как будто раздумывала: отправлять ей челюсть в свободное падение или пусть подождет? Она явно хотела что-то сказать, но ее чувства никакими словами было не выразить. Кажется, только что любовь к свободе наконец уступила место другой, не менее сильной эмоции, которой пока не придумали название.

— Слушай, а знаешь что, — произнесла она в состоянии аффекта. — Есть у меня на примете одно пустующее здание. Я поговорю с королем, пусть выделит нам немного из своей казны. Откроем с тобой собственное издательство.

Король — спонсор? А что, удачно Юлиана себе подругу нашла.

***

Пелагея пристроила Графа Ужастика меж выпуклых корней, вздымающихся над землей. Посидела под Вековечным Клёном, попила кленового сиропа (он капал с нижней ветки, если поднести к ней стакан). И поняла, что больше не может.

Перстень со встроенной памятью феи по-прежнему не снимался и изрядно ей мешал. Чтобы как-то отвлечься, Пелагея предприняла отчаянную прогулку в город. Одна-одинешенька.

Она спустилась по холму в теплом ветре, под прозрачным куполом сентября. Прошла глинистой колеёй вдоль леса, который вгрызался в небо зубьями островерхих ёлок. Миновала парк — и очутилась в жилом квартале.

Где-то с пятого этажа до нее донеслась забористая брань. Потом женский визг. Потом снова потоки сквернословия. Пелагея задрала голову — и в этот момент на пятом этаже разбили окно. И оттуда прямо на нее полетел огромный увесистый фикус.

Нашли время фикусами швыряться.

Пелагея судорожно втянула воздух. Ноги приросли к тротуару, как в кошмарном сне. На тебя сверху падает тяжеленный керамический горшок, а ты и двинуться не можешь.

Странный день. Странные события.

Но даже они были не способны пробудить в ней действительно глубокие чувства. Пелагея до сих пор воспринимала мир слегка заторможенно, сквозь метафорическое толстое стекло и слои ваты.

Одно она осознала чётко: теперь точно конец. И уж навряд ли к скандалу с метанием домашних растений причастен невидимка.

А дальше случилось как в кино.

Кто-то подлетел к Пелагее со спины, крепко обхватил за пояс, дёрнул назад — и рухнул вместе с ней, как подкошенный. Кто-то, от кого пахло пряностями, шоколадом и кануном Нового года.

Секундой позже в полуметре от головы Пелагеи разлетелся вдребезги цветочный горшок.

— Смотри по сторонам, когда по улицам шатаешься, неразумное ты создание! — злобно процедил благодетель ей в ухо. После чего отрывисто выругался на неведомом диалекте.

Она в кои-то веки разозлилась. И уже приготовилась ответить любезностью на любезность, но тут благородный негодяй выпустил ее из спасательного круга объятий и метнулся в ближайший проулок, оставив после себя шлейф двойственных впечатлений.

Новый год, пряности, шоколад — и вдруг ругаемся. Да что же ты за человек?

Пелагея заметила лишь край его одежды, да и то мельком. Что там было? Чёрная парча с лиловыми узорами? Оригинально.

А голос-то какой знакомый…

Глава 4. А киллер кто?

День медленно, но верно перетекал в вечер и наливался сумерками. Синевой на теле у Пелагеи наливалось несколько незначительных синяков.

Кажется, при падении она неплохо приложилась затылком о щеку этого высокомерного грубияна. Любопытно, останется ли синяк у него? Эдакая отличительная примета, по которой его можно будет опознать при следующей встрече…

Она поднялась с земли, отряхнулась и огляделась. В доме на пятом этаже установилась тишина. Улица была под завязку набита покоем. Спокойно стрекотали цикады. Мирно жужжал над клумбой шмель. Беззаботно чирикали воробьи на кусте. Единственное доказательство козней судьбы — острые осколки фарфора вперемешку с землей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Фикус почил с миром. Впрочем, его еще можно было реанимировать.

А вот Пелагею — если бы кадка угодила ей в макушку — маловероятно. Так бы и погибла во цвете лет, по нелепой случайности.

Только вот случайность ли? В Пелагее крепло ощущение, что на нее ополчилось само мироздание. Дескать, зажилась ты, дорогуша, на свете, пора и честь знать.

Мироздание-киллер — занятно звучит, да?

Какое там у него расписание, не подскажете? Одно покушение в день? Два? В голове гудел рой беспокойных мыслей. И что печально — наружу их не выпустишь. Все надежно заперты в черепной коробке.

Чтобы отогнать подкатывающую панику, Пелагея принялась за дыхательную гимнастику. И с прискорбием обнаружила, что хочет отмотать сегодняшние события до момента, когда на нее набросился тот высокомерный тип. Потому что от него просто невероятно пахло Новым годом. И сказкой. И волшебством. И каким-то невыносимо далёким, забытым кадром из прошлого, от которого в груди устанавливалась щемящая пустота.

Пелагея с досадой глянула на изумруд в оправе: если чары здесь ни при чем, очень может быть, что ей вернули вовсе не ее, а чью-нибудь чужую память. И сейчас эта память застилает настоящую.

Она потянула перстень с пальца. "Ну снимайся ты уже!"

Нет. Ни в какую.

***

Когда она вернулась на Звездную Поляну, ночь сгустилась до черноты. И в этом беспросветном мраке Вековечный Клён вместе с пространством под кроной выглядел как безопасный островок. Он обнадеживающе светился мистическим неоновым пламенем от основания до кончиков ветвей.

Для Юлианы, Кекса и Пирога — ничего удивительного. Они такое зрелище каждую ночь наблюдают.

Для Эсфири, которая заглянула на позднее чаепитие, — вполне возможно, что шок на всю оставшуюся жизнь. Она напрочь забыла про чай и гипнотизировала дерево, как завороженная.

А что касается Пелагеи, то вопрос: "Почему дерево светится?" перед ней не стоял.

Она задавалась вопросом несколько иного рода: защитит ли ее Клён от мироздания? Или следует искать защиты у кого-нибудь другого?

Нанять, скажем, телохранителя. Кого? Да хотя бы того невежу в парче.

При одной мысли о нём к щекам приливала кровь.

"Пелагея, а не поздновато ли влюбляться? — осадила она себя. — Двести лет в режиме "овощ замороженный, бесчувственный" — это все-таки срок".

***

— Ага, пришла! — активизировалась Юлиана, завидев Пелагею на поляне. И выбралась из-за стола. — Где ж тебя столько времени носило? Мы с Эсфирью уже успели план набросать. Кстати, знакомься… Ах да, вы ведь знакомы.

Эсфирь отвлеклась от созерцания светящегося дерева, обернулась и сдержанно кивнула.

— Мы, — сообщила она своим густым бархатным голосом, — сходили сегодня к королю. И он одолжил нам денег. Как раз хватит на покупку дома, который я присмотрела. Улица Исполинов, "пятнадцать А".

Важные разговоры с королем она не любила откладывать в долгий ящик, поэтому сразу после детской площадки поспешила с Юлианой во дворец и изложила правителю суть проблемы. Правитель пребывал в отличном настроении — иначе чем еще объяснить столь неслыханную щедрость?

Впрочем, на следующий день выяснилось, что щедрость была не такой уж неслыханной. Дом "пятнадцать А" на улице Исполинов оказался полуразрушенным, буквально под снос. Сквозняки гуляют, стены обсыпаются, половицы предсмертно трещат, а окна давно пора менять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Потому-то дом и стоил сущие гроши. Хозяин был только рад отделаться от этой развалины. Он ускакал, довольно пересчитывая купюры, и Юлиана испустила стон раненого лося.

— Открыть издательство здесь?! Да это издевательство какое-то!

Она обрушила кулак на ветхую деревянную колонну, поддерживающую балкон, и та опасно зашаталась.