Ночи дождей и звезд - Мейв Бинчи

— Я бы начал «Адонис, сын мой», — запнувшись, произнес он.

— Вы уже на полпути. — Эльза обняла его на мгновение, перед тем как сесть в машину, чтобы вернуться в деревню у подножия холма, которая так сильно изменилась с прошлой ночи, хотя звезды в небе казались прежними.

Глава третья

Пока небольшой фургон трясся по дороге с холма, они не проронили ни слова. Каждый чувствовал, что никогда не забудет этой ночи. День был долгий, переполненный эмоциями. Они узнали друг о друге так много, что вместе им было легко и спокойно. Но все надеялись, что обязательно еще увидятся со стариком Андреасом. Он сказал им, что у него есть старенький мотоцикл с фургончиком и он каждый день спускается на нем по ухабистой дороге в город, как он называл деревню, чтобы закупить провизию.

В ту ночь никто не спал. Их объединила бессонница под теплым средиземноморским небом. Они вертелись и ерзали в постелях от слишком ярких звезд, свет которых сочился в их спальни. Миллионы крошечных игл мешали им заснуть.

Эльза стояла на маленьком балконе гостиничного номера, глядя на темное море. Она остановилась в «Студио апартаментах», хозяин которых был молодой грек, изучавший бизнес во Флориде и вернувшийся с идеей создать здесь шесть небольших самодостаточных домиков, незатейливо обставленных, с греческими половиками на деревянных полах, с расписной греческой керамикой на полках. Каждый балкон был изолирован. За свои номера он брал огромные, по меркам Агия-Анны, деньги, но они никогда не пустовали.

Эльза увидела его рекламу в журнале путешествий и не разочаровалась.

С балкона темное море казалось совсем безопасным и умиротворяющим, даже несмотря на то, что в этой самой гавани погибли двадцать четыре человека и эта вода не смогла одолеть огонь.

Она вдруг впервые поняла, почему измученные тоской и одиночеством люди иногда готовы покончить с жизнью в объятиях моря. Это, конечно, глупо, нет никакой романтики в том, чтобы утопиться. Эльза знала, что нельзя просто зажмуриться и дать волнам плавно унести себя. Придется барахтаться и сражаться за жизнь, захлебываясь от воды и страха. Ее волновало, смогла ли она выразить в послании Дитеру то, что хотела… что мечтала умереть в этот день.

Нет, на самом деле она этого не желала, она не хотела изо всех сил сражаться против всесильного водного потока.

Но в какой-то степени это решило бы все, избавило бы ее от ужасной ситуации, от которой она сбежала и которая преследовала ее повсюду. Она знала, что долго не сможет заснуть. Зачем просто лежать? Она выставила на балкон стул и села, опершись локтями на витые железные перила, глядя на отражение лунного света в воде.

В маленькой комнате Дэвида тоже было жарко и душно. До этой ночи было нормально, но теперь все изменилось. В доме плакали так сильно, что заснуть было невозможно. На катере Маноса погиб их сын.

Дэвид был потрясен, когда, вернувшись в дом, увидел семью в окружении скорбящих родных и друзей. Он смущенно и неловко пожал всем руки и промямлил то, чего нельзя было выразить словами. Они немного говорили по-английски и глядели на него в недоумении, словно никогда прежде не видели. Почти никто не заметил, как он вышел из дома, чтобы подышать ночным воздухом. Слишком большое горе.

Дэвид представлял себе, что бы случилось, если бы и он погиб в этой катастрофе. Такое вполне могло быть. Просто отправился бы в поездку в другой день. Жизнь человека решается таким случайным выбором.

Рыдали бы в его доме так же сильно? Ломал бы себе руки в отчаянии его отец? Или сказал бы сухо, что сын выбрал свой жребий сам и теперь ему предстоит смириться с этим выбором до конца дней.

Гуляя по скорбному городу, Дэвид вдруг загрустил, ему захотелось встретить кого-нибудь из тех, с кем он провел ту ночь. Нет, конечно, не ужасного дружка Фионы, но кого-то из новых знакомых.

Ему подумалось, что можно было бы зайти в маленькую таверну, где посетители до сих пор сидели и обсуждали страшные события. Хорошо бы повстречать Фиону и поговорить с ней об Ирландии, где ему всегда хотелось побывать.

Он расспросил бы ее о работе медсестры и о том, действительно ли это приносит столько удовлетворения, как говорят люди. Ты на самом деле испытываешь удовольствие, когда больные выздоравливают? Помнят ли они тебя, ищут ли потом и благодарят ли? Принимают ли англичан в Ирландии, как туристов, так и рабочих, утихла ли ненависть и неприязнь? Развивались ли какие-либо ремесла на западе Ирландии? Дэвиду всегда хотелось быть гончаром. Создавать что-то руками, совсем далекое от мира, где делают деньги.

Или можно было расспросить Томаса о том, что он пишет, почему он так далеко от своего университета, как часто он собирается видеться со своим мальчиком.

Дэвиду нравилось слушать истории людей, именно поэтому он был лишним в брокерском бизнесе отца.

Клиенты хотели слышать от него, сколько тратить и зачем. А Дэвиду было интереснее расспрашивать об их домах, а не о капиталовложениях. Он разочаровывал их, когда пытался узнать, есть ли у них собаки в доме или сад, в то время как им необходимо было поговорить про оборот капитала.

Проходя по улице, он увидел на балконе Эльзу, но не окликнул ее. Она такая спокойная и собранная, и посреди ночи ей меньше всего был нужен такой зануда, как он.

Томас снял на две недели небольшую комнату над сувенирной лавкой, принадлежавшей эксцентричной женщине по имени Вонни, которая в свои за сорок или за пятьдесят всегда одевалась в цветастые юбки и черную кофту. Выглядит так, что хочется подать ей милостыню, подумал Томас. Но на самом деле ей принадлежала эта уютная и даже роскошная квартирка, которую она сдавала туристам. Обстановка была дорогая, с ценными статуэтками и картинами.

По происхождению Вонни была ирландкой, догадался он, хотя говорить об этом она не любила. Это была безупречная домовладелица, потому что совершенно не докучала ему, относила его белье в местную прачечную и временами оставляла у порога корзину с виноградом или миску с оливками.

— Где вы живете, когда я здесь? — спросил он ее, когда вселился в квартиру.

— Сплю в сарайчике, — ответила она.

Томас не понял, шутит она или говорит серьезно. Больше он ее не расспрашивал, он был счастлив в доме Вонни.

Он бы обрадовался и более дешевой обстановке, но ему был нужен телефон на тот случай, если позвонит Билл.

В Америке Томасу всегда не нравился сотовый телефон. Его рабами стали слишком многие. Он решил, что в путешествии мобильник будет ему мешать, впрочем, многие жаловались, что на дальние расстояния сигнал не доходит. Поэтому совершенно не важно, сколько он потратит на квартиру с телефоном. На что еще ему тратить свою профессорскую зарплату, к тому же он стал зарабатывать деньги на своих стихах.

Престижный журнал заплатил, чтобы он мог отправиться за границу и писать путевые заметки в своем стиле, о чем пожелает. Это оказалось весьма кстати, когда он вдруг понял, что необходимо уехать. Ему так нужно было сбежать. Захотелось написать об Агия-Анне, но в мировой прессе об этом будет рассказано уже завтра, и Агия-Анна станет печально знаменитой. Однажды он подумал, что можно было бы спокойно жить в одном городе с бывшей женой, видеться с Биллом сколько угодно, поддерживать цивилизованные, спокойные отношения с Ширли. В конце концов, он ее больше не любил, и быть вежливым не составляло труда.

Люди даже восхищались ими за такую непритязательность, они были совершенно не похожи на другие разведенные пары, постоянно устраивающие сцены.

Но теперь все изменилось.

Нового приятеля Ширли звали Энди. Продавец автомобилей, которого она повстречала в спортивном зале. Когда Ширли сообщила, что выходит замуж за Энди, все резко изменилось.

Это означало, что Томасу лучше исчезнуть.

Она объяснила, что встретила настоящую любовь, и надеялась, что Томас тоже женится.

Томас помнил, как закипела в нем желчь, когда она заговорила с ним покровительственным тоном, словно распоряжалась о перестановке мебели.

Томас удивился, насколько ему это было противно. Энди был неплохим парнем, просто он слишком легко перебрался в дом, который Томас купил для себя, Ширли и Билла.

— Так будет проще, — пояснила Ширли.

Билл сказал, что Энди о’кей. Но тот был простоват и не особенно любил книги, не из тех, кто бы читал Биллу на ночь и говорил бы: «Ну же, выбирай сам, и мы почитаем вместе».

Надо признать, что Энди и сам понимал неловкость положения. Он предложил Томасу видеться с Биллом с пяти до семи, когда он, Энди, занимался в спортзале.

Это было бы разумно, резонно и даже душевно, но раздражало Томаса еще больше. Словно его отодвигали на второй план, чтобы он не мешал им жить. Во время каждого визита он все больше ненавидел дом: банки с витаминами и пищевыми добавками по всей кухне и в ванной, тренажеры в гараже, журналы о здоровье и фитнесе на журнальном столике.