Атаман из будущего. Огнем и мечом - Анатолий Спесивцев

Прелюдия

Уход коронного гетмана из армии в частную жизнь мало кого встревожил в Польше. Ведь вместо Конецпольского её возглавил Николай Потоцкий, много лет прослуживший его заместителем и получивший кличку Медвежья лапа. Потоцкий был опытным и храбрым воякой, но как полководец был куда как менее талантлив. Самостоятельных побед, кроме как над восставшими крестьянами, он не одерживал, находясь всё время в тени своего командира, и правда выдающегося военачальника. Теперь Медвежьей лапе надо было доказывать свою способность заменить предшественника. Тем более товарищи в войске и русская шляхта его приняли очень хорошо. Несравненно лучше, чем нового польного гетмана, Мартина Калиновского, назначенного благодаря удачной интриге при дворе.

Ещё зимой Потоцкий стал планировать наведение порядка среди хлопов и казаков, однако жизнь заставила резко изменить планы. У южной границы появился новый, по донесениям разведчиков многочисленный враг — калмыки. Сразу подозрительно спевшийся с врагом старым — казаками. Его тревожные письма в Варшаву не возымели положительного эффекта, пришлось выкручиваться самому.

Николай радовался неповоротливости вражеских командиров. Пока казаки и калмыки гонялись по степи за ногайцами, выясняли отношения с крымскими татарами, он успел собрать невиданную для Речи Посполитой уже не одно десятилетие армию. Пусть больше трети кварцяного войска сидит у московской границы, пехота Вишневецкого и Конецпольского, других магнатов восполнила ряды пешей рати до прежнего числа, а конницы у него сейчас было больше, чем в любой кампании польской армии за последние полстолетия. Выбрав место южнее Умани, он выстроил сильно укреплённый лагерь, штурмовать который в лоб было бы для любого войска самоубийством, обойти не позволяла местность, сделать же глубокий охват…

"Пускай, пся крев, попробуют, как раз на марше моя конница их и поймает. И, с помощью Девы Марии, истребит. Не помогут этим дикарям ни великое множество собранных конников, ни проклятые казацкие табора. Выдержать удар гусарии в поле не способно ни одно войско мира!"

У Николая и его брата Станислава, назначенного королём уполномоченным по казацким делам, уже была с Владиславом IV договорённость, что Потоцким отойдут земли на Полтавщине. Завидущие глаза магнатов и щедрость короля на чужое обещали сделать обоих невероятно богатыми людьми. Появление казаков, построивших давно хутора или небольшие имения на территории, понравившейся Николаю, вызывало тревогу и требовало немедленной реакции.

"На Заднепровье и так — что ни хлоп, то казак! Теперь же ещё и этих дикарей придётся опасаться. Как не вовремя это нашествие! Ничего, ещё пройдутся частым гребнем сабли королевского войска по вам, вашим жёнам и детям — всех уничтожат!"

Во избежание неприятностей, коронный гетман предпринял титанические усилия по отражению возможного нашествия с юга. Замирение Заднепровья пришлось отложить на потом, чем восставшие хлопы и поддерживавшие их казаки не преминули воспользоваться. Власть короны там теперь признавали только в городах и хорошо укреплённых замках. Да и в городах… было неспокойно. Антагонизм между православными и представителями других конфессий достиг взрывоопасного уровня.

Наконец разведка донесла, что казаки идут на Умань. В польском войске весть вызвала радость и оживление. Огромное по меркам Европы число, высокое качество собравшихся воинов давали повод здесь не бояться и более многочисленного противника. Возможно, были люди, чего-то опасавшиеся, однако вслух, при таких-то настроениях, высказаться по-другому никто не посмел. Все готовились затоптать врагов, забить их плётками, не вынимая сабель.

— Не будем пачкать дедовы клинки грязной кровью быдла!

— Правильно! Запорем их нагайками прямо с седла!

— Еще не затупились наши сабли, есть сила в руках, вырубим их вчистую! Затопчем их копытами наших коней!

— Выставим колья с сидящими на них бунтовщиками отсюда и до Киева! Пусть хлопы видят, к чему приводит бунт, и боятся даже думать о нём!

— Плебс должен знать своё место! Ну, а если подзабыл, мы охотно укажем.

Меньше всего лагерь польской армии походил на готовящийся к бою. Скорее — на празднующий великую победу. Паны гуляли, ускоренными темпами стараясь выпить всё вино, что привезли с собой. Везли же его немало. Обоз при войске поражал огромностью и пышностью. Не меньше половины обитавших в нем если и были мастерами, то не сабли или стрельбы, а кулинарии, шила и дратвы, розыска для хозяина привлекательных девок. Не все предавались повальной гульбе, многие угощались умеренно, но в быстрой и лёгкой победе убеждение было поголовным. Или, по крайней мере, все высказывались в таком духе. Атмосфера радостного ожидания охватила всё войско.

Диссонансной ноткой стало известие, что казаки и калмыки, не дойдя до польского войска полперехода, стали лагерем и принялись окапываться. То есть, конечно, окапывались искусные в этом казаки, заставить кочевника рыть землю — задача почти невыполнимая. Но, как умеют строить укрепления проклятые неслухи, многие знали не понаслышке. Приходилось уже польскому войску штурмовать казацкие табора и укреплённые лагеря, и каждый раз это выливалось в тяжелейшее сражение с огромными потерями для обеих сторон. О том, что ещё ни разу такие штурмы не закончились успехом, в армии Речи Посполитой вспоминать не хотелось никому. Большая часть побед над казаками была одержана из-за истощения запасов пороха и свинца у защищающихся. Казаки либо выдавали своих атаманов, либо бывали биты на отходе.

Совет по дальнейшим действиям войска затянулся надолго и был отмечен бурными дискуссиями. Он резко отличался от подобного мероприятия у противника уже по внешнему виду совещавшихся. Больше половины присутствующих имело, если выражаться политкорректно, заметные излишки… хм… тела. Так что по весу и объёму поляки (практически все имевшие русские или литовские корни, война была гражданской) превосходили врагов очень существенно. Ещё больше бросалась в глаза разница в цене таскаемого на себе имущества. Впрочем, по стоимости оружия черкесы и казацкие атаманы врагам практически не уступали, но дорогая одежда (шёлковые халаты) в коалиции была только на калмыцких вождях. Черкесы одеты были скромно, казаки, все как один, таскали на себе жуткие воняющие протухшей рыбой тряпки. Поляки же сверкали драгоценностями, отсвечивали парчой и шёлком, блистали дорогими сукнами и бархатом. Правда, озаботиться о сочетаемости цветов в собственной одежде большинство и не подумало, с современной точки зрения многоуважаемые паны походили на попугаев. Да и вели себя не менее шумно и склочно.

Споры возникали по малейшему поводу, а то и без оного. Уж очень велик был шляхетский гонор у присутствующих, слишком много было старых счётов между ними. Казалось, вот-вот, и почтенные магнаты выхватят свои сабли и сойдутся в поединке прямо в шатре коронного гетмана. Особенно вызывающе себя вёл бывший коронный гетман, привыкший повелевать и командовать. Пусть шатёр был не его, а принадлежал его преемнику, ранее служившему польным гетманом, но, видя знакомые все лица, пан Станислав то и дело переходил на командный тон, на который уже не имел права. Ведь командовал он только своим личным магнатским войском, а короля и верховную власть представляли теперь Николай Потоцкий и новый польный гетман Мартин Калиновский. Последний особенно болезненно относился к солдафонским выходкам Конецпольского. Не менее возмутительно вёл себя и Иеремия Вишневецкий, явившийся на совет в поддатом состоянии, хотя славился трезвым образом жизни, и то и дело отхлёбывавший из роскошной серебряной фляжки. Оба откровенно ни в грош не ставили нового польного гетмана, да и с коронным соглашались редко.

Всё начало совещания ушло на бессмысленное гадание о причинах казацкой нерешительности. Доминировали две гипотезы: по первой, поддерживаемой большинством, они испугались силы польского войска и не знают, что им теперь делать, по второй они ожидают подкрепления. Паны Станислав и Иеремия, поддержанные Чарнецким и коронным стражником Лащом, были сторонниками именно второй версии казацкого сидения. Было подозрение, что им на помощь могут подойти татары Инайет-Гирея. Учитывая и без того немалый, как докладывали разведчики, численный перевес вражеской армии, допускать её дальнейшее усиление было опасно.

Из этих гипотез и строили предполагаемое поведение своей армии участники совещания. Одни предлагали просто ждать. Мол, лайдаки окончательно перетрусят и разбегутся, не придётся даже напрягаться, их разгоняя. Другие считали, что если к казакам подойдёт подкрепление в несколько десятков тысяч всадников, то победить врагов будет очень нелегко и, в любом случае, это можно будет сделать только с огромными потерями.