Будни накануне - Михаил Садовский

- Что?

- Что ты за спиной Бороды делаешь работу в его лаборатории на сторону! А?

- Не может этого быть!

- Коля, знаешь, что я придумала? - она сняла очки и указательными пальцами придавила уголки глаз у носа. Я уже весь напрягся и начал таять, но она близоруко приблизилась ко мне и объявила: - Нам надо пожениться, - я так обалдел, будто стукнулся лбом в торец поручня, когда троллейбус затормозил...

- Да?

- А ты разве сам не понимаешь? В каких условиях ты работаешь, как питаешься, как спишь...

- Я...

- Единственно, что у тебя хорошо - это вечера... Согласись... потому что ты со мной...

- Ну... - я успевал произнести только междометия.

- А когда ты без меня, то я схожу с ума... а ты делаешь глупости...

- Но...

- Знаешь, мне уже много лет! - она так скосила глаза, что я испугался - вдруг выскочат набок.

- Как? - теперь у меня глаза на лоб полезли.

- Ну, в таком возрасте раньше незамужняя девушка считалась старой девой!

- Очень старой? - спросил я. Мне полегчало.

- Ты не хочешь на мне жениться?! - это было так неожиданно и тоскливо, что я просто растерялся. - Тогда скажи и больше не ходи со мной. Что мы мерзнем по подъездам и скамеечкам?! Это что - тоже эксперимент на выносливость, что ли? - она мне очень нравилась, когда начинала сердиться - вот тут пробивался такой темперамент, что никакие очки не помеха.

- Лю-юся! - сказал я. -Я не могу сразу и жениться, и делать диссертацию.

- Как? - удивилась Люська. - Странно. Я же и хочу тебе создать условия. Тебе. Ты знаешь, у меня какое предложение есть, - я замер в ожидании. - В Интурист приглашают, и не в автобусах таскаться, а в контору... с моими тремя языками... Понимаешь? - я вспомнил, что мне говорила Авдошкина, что внушал Андрюша, даже вспомнил, что небо у нас все в дырках, и информация просто улетает в разные стороны и засыпает мир - падает на головы прохожих, вспомнил и испугался. Одно дело - кропать диссертацию, чтобы выбраться из болота, а другое, когда тебе приносят жертву, создают условия, а ты должен их отрабатывать: делать открытия какие-то, патентовать, секреты прятать... да какие у меня секреты? С девяносто рэ на триста тридцать скакнуть - вот и все! Потому что, если на девяносто жить, то никогда себе приличные импортные сапоги не купишь, а у меня жутко мерзли ноги в этом проклятом "Скороходе", хотя ходил он действительно быстро, благодаря тому, что ноги-то в нем мерзли.

- А как же твоя книга по патентоведению? А кто мне патент толкать будет? - ухватился я за последнюю соломинку. Но Люська тут же обломила ее.

- Дурачок, связи остаются - это единственное, что нас не покинет! - и тут она основательно сняла очки.

Утром сразу за дверью я наткнулся на Кудряшову и Кулинича, они еще, видно было, не дошли до своих столов и что-то важное обсуждали на ходу вполголоса. Почему-то я вдруг решил, что меня. Когда мы здоровались, из-за двери своей комнаты выглянула Авдошкина, кивнула мне и снова скрылась. Я пока топал к себе по ступенькам стального трапа, все поглядывал вниз и заметил, что они тоже поглядывают на меня и говорят вполголоса.

Первые полдня всегда в суете и беготне, да сзади сотрудники жужжат потихоньку, невольно принося домашние проблемы и обмениваясь ими, может, они и правы - везде обмениваются опытом. Сидишь, уперев глаза в переплеты цехового окна, за ним серо-бело от лениво падающего снега и неохотно расцветающего утра. Пар пробулькивает в толстенной трубе обогрева, тянущейся вдоль помещения. Сухо. Сквознячок чуть протягивает из цеха за дверью отработанным маслом и станочной эмульсией. Хлопает входная дверь. И мысль никак не сосредоточивается, дремлет вместе с томящимся телом. Хочется потянуться, взнуздать лыжи и рвануть с места, бешено и сердито, до края горки, а там вниз с виражами, замиранием сердца, слепящимися от снега и ветра глазами на бешенной скорости вниз между деревьев к реке, положившись только на уже привычные ноги, упругое тело и за много лет мальчишества выработанные рефлексы, да вечно торчащие в ушах в такие секунды слова тренера: "Сложись, Николай, сложись! Не торчи как оглобля!" И только внизу, уже разогнувшись и поглядев наверх, вдруг удивиться, как сверзился оттуда, не расшибив лба о бесконечные стволы, и хватануть морозного воздуха, чтобы отдышаться, и опять удивиться, чего так запыхался - вниз ведь летел, не вверх карабкался... и переждать с полминуты, чтобы унять буханье радостного неизвестно отчего сердца... дорогие денечки!

Может, и не смогу так больше... перерос... страху набрался со стороны... Когда успел?

Кулинич засуетился, захрустел ножками стула и подвинулся ко мне - значит, хочет обсудить что-то, - немедленно среагировало внутри, и он выдал мне прямо в лоб:

- Ты, говорят, уходишь от нас? - я опешил и туго переключался от зимнего склона в свой трудовой дом.

- Василий... - я притормозил его имя, чтобы окончательно включиться. - Кудряшова сообщила? - он простодушно кивнул:

- Ты ж понял - мы утром обсуждали... Вся лаборатория гудит... я тебя предупреждал, - он обиделся явно. - Торопишься... работы не видно... все бегаешь, бегаешь, таскаешь свои детальки, как пчелка, а народу надо, чтобы ты трудился, как говорится, в поте... вот... Ну, и получается... Ты что, правда, уходишь? - спросил он другим тоном. И я жутко разозлился.

- Надо бы! Послать всех вас...

- Вот видишь! Сам себе трудности создаешь... Диссертацию надо шесть лет делать, ну, пять, понял... Тогда тебя уважают и все такое, и в коллектив врастаешь уже прочно, а так... - он махнул рукой

- А если я не хочу в вас врастать?! Ты-то что? У тебя все готово, че тетехаешься?

- Не обо мне речь! Сам подумай...

- А ты? - я уже непозволительно повысил голос и зря - все сзади бросили обсуждать воспитательниц в детском саду и колготки и замолчали. - Вась, сосчитай до трех - это молодой специалист отсидеть должен. Забыл? Тебе что, срок не давали? А я только второй год отсиживаю! А?

- Ну, не в этом дело... - он вдруг смягчился... - Я-то что... я тебе по-дружески... а ты не слушаешь... Тормознут - дольше выйдет... поспешишь -людей насмешишь...

- Ну и... - я вовремя оглянулся, сберёг в себе всякие нехорошие слова... и пошел в цех. Авдошкина меня перехватила на последней ступеньке лестницы, неожиданно распахнув свою дверь:

- Борода просил зайти! - трагически сказала она и подперла подбородок кулачком с оттопыренным на щеку указательным пальцем. Точь-в-точь, как в деревне на завалинке вечерком.

- Сейчас?

- Когда освободитесь! - она даже глаза вытаращила и покачала головой: мол, допрыгался.

- Ладно, - сказал я, - когда освобожусь, и поплелся в цех, хотя мне там ничего уже не было нужно...

- Лучше сейчас! - услышал я вслед ее голос.

Андрюшка стоял у цеховых ворот в одной шапке без пальто и, положив руку на калитку, чтобы отворить ее. Он увидел меня и стал ждать.

- Зайдем ко мне. Поговорить надо, - сказал он, и мы молча гуськом потащились через двор по свежей тропинке наискосок в одноэтажный домик их лаборатории у забора. Я бы сюда с удовольствием перешел работать - так красиво у них вокруг было: будто в сказочный лес попал перед самым рождеством! И кусты в белых шубках с кокетливыми шапочками, и елочки, еще не успевшие отряхнуться, тропинка метлой пошкрабанная со следами каждого прутика, веник у входа, чтобы снег с обуви обтряхнуть... Я бы и тему поменял... Бог с ней. Зато каждый день в такой красоте - окна прямо на эту картинку ...

- Николай, окажи услугу! - я-то, честно сказать, приготовился, что он меня сейчас тоже учить начнет. - Вот: все. Завершил! Через месяц предварительная... я прежде, чем Соломону нести, прошу тебя прочесть, - он сдвинул по столу толстенную папку с диссертацией в мою сторону. - Ну, с карандашиком... найди время... - я вдруг так обрадовался, от благодарности наверное, что почувствовал даже, как слезы подступают, и очень этому удивился. Неожиданно все так происходит...

- Здорово у тебя тут, Андрюшка! Вид, как на картине у передвижников! - он, конечно, тоже обрадовался... такой похвале, будто это его картина, и полез в стол. - Хочешь несколько строк? - он развернул кипу листочков из-под копирки и прямо без перехода бросил мне навстречу: "Мело, мело по всей земле, во все приделы, свеча горела на столе, свеча горела..." - замолчал и уставился на меня.

- Пастернак, - сказал я тут же, хотя слышал это первый раз в жизни. Ему всегда, на все стихи надо говорить "Пастернак", он других по-моему не читает.

- Молодец, - похвалил Андрюшка совершенно серьезно, - из "Живаго", -прошипел он, заговорщицки понизив голос: - Дали перепечатать.

- А когда защита?

- Ну... - он как-то затруднился и стал считать в уме... - Вот ты прочтешь, потом шеф, потом предварительная... ну, к следующей осени, думаю уже отстреляться... весной плохо - ВАК летом спит, а там.. ну, как раз...

- Ладно, - сказал я.

- Ты вот что... - он как-то замялся. - В следующую среду не хочешь посетить... дружеский кружок...

- Я знаю, - перебил я. - Мне Люська говорила.

- А, да! - сообразил Андрей. - Вы что с ней... совсем... ну, я не то что бы... но по-дружески можешь сказать...