Открытие себя (сборник) - Владимир Савченко

– Вы не паясничайте, гражданин! – повысил голос следователь. – С какой целью вы проникли в лабораторию? Отвечайте! Что у вас получилось с Кривошеиным? Отвечайте!

– Не буду я отвечать!

Матвей Аполлонович мысленно выругал себя за несдержанность. Сел, помолчал – и заговорил задушевным тоном:

– Послушайте, не думайте, что я утопить вас хочу. Мое дело провести дознание, доложить картину, а там пусть прокуратура расследует, суд решает… Но вы сами себе вредите. Вы не понимаете одного: если сознаетесь потом, как говорится, под давлением улик, это не будет иметь той цены, как чистосердечное признание сейчас. Возможно, все не так страшно. Но пока что все улики против вас. Картина повреждений на трупе, данные экспертов, другие обстоятельства… И все сходится в одном, – он перегнулся через стол, понизил голос, – что вроде как вы потерпевшего… того… облегчили.

Допрашиваемый опустил голову, потер лицо ладонями. Перед его глазами снова возникла картина: конвульсивно дергающийся в баке скелет с головой Кривошеина, свои руки, вцепившиеся в край бака… теплая, ласковая жидкость касается их и – удар!

– Сам не знаю, я или не я… – пробормотал он севшим голосом. – Не могу понять… – Он поднял глаза. – Послушайте, мне надо вернуться в лабораторию!

Матвей Аполлонович едва не подпрыгнул: такой быстрой победы он не ожидал.

– Что ж, и так бывает, – сочувственно покивал он. – В состоянии исступления от нанесенного оскорбления достоинству или превышение предела необходимой обороны… Сходим и в лабораторию, на месте объясните: как там у вас с ним вышло. – Он придвинул к себе лежавшую на краю стола «шапку Мономаха», спросил небрежно: – Этим вы, что ли, по боку его двинули? Увесистая штука.

– Ну, хватит! – резко и как-то даже надменно произнес допрашиваемый и распрямился. – Не вижу смысла продолжать беседу: вы мне шьете «мокрое» дело… Между прочим, эта «увесистая штука» стоит пять тысяч рублей, вы с ней поосторожней.

– Значит, не желаете рассказывать?

– Нет.

– Понятно. – Следователь нажал кнопку. – Придется вас задержать до выяснения.

В дверях появился долговязый, худой милиционер с длинным лицом и вислым носом – про таких на Украине говорят: «Довгый, аж гнеться».

– Гаевой? – Следователь посмотрел на него с сомнением. – Что, из сопровождающих больше никого нет?

– Так что все в разгоне, товарищ капитан, – ответил тот. – На пляжах многие, следят за порядком.

– Машина есть?

– «Газик».

– Отправьте задержанного в подследственное отделение… Напрасно отказываетесь помочь нам и себе, гражданин. Омрачаете свою участь.

Лаборант в дверях обернулся:

– А вы напрасно считаете, что Кривошеин мертв.

«Из тех пижонов, для которых главное – красиво уйти. И чтоб последнее слово осталось за ним, – усмехнулся вслед ему Онисимов. – Видели мы и таких. Ничего, посидит – одумается».

Матвей Аполлонович закурил, поиграл пальцами по стеклу стола. Поначалу улики (липовые документы, сведения экспертов, обстоятельства происшествия) настроили его на мысль, что «лаборант» если не прямой убийца, то активный виновник гибели Кривошеина. Но в разговоре впечатление изменилось. И дело было не в том, что говорил допрашиваемый, а как он говорил. Не чувствовалось в его поведении тонкой продуманности, игры – той смертной игры, которая выдает злостного преступника раньше улик.

«Похоже, что дело тянет на непредумышленное убийство. Сам говорит: „Не знаю: я или не я…“ Но – скелет, скелет! Как это получилось? Да получилось ли? Может, устроено? И еще: попытка выдать себя за Кривошеина с „теоретическим“ обоснованием… Что это: симуляция? А что, если это отсутствие игры – просто очень тонкая игра? Да откуда ему такого набраться: молодой парень, явно неопытный… И потом: какие мотивы для умышленного убийства? Что они там не поделили? Но – липовые документы?!»

Мысли Матвея Аполлоновича зашли в тупик. «Что ж, будем вникать в обстановку».

Он поднялся из-за стола, выглянул в коридор: там уже расхаживал доцент Хилобок.

– Прошу вас!.. Я пригласил вас, товарищ Хилобок, чтобы… – начал следователь.

– Да-да, понимаю, – закивал доцент, – кому несчастье, а мне хлопоты. Умирают люди от старости, что и нам с вами дай бог, Матвей Аполлонович, верно? А у Кривошеина все не как у людей. Нет, я сожалею, конечно, вы не подумайте, человека всегда жалко, ведь верно? Только я из-за Валентина Васильевича столько хлопот принял, столько неприятностей. А все потому, что характер у него был поперечный, никого не уважал, ни с кем не считался, отрывался от коллектива регулярно…

– Понятно. Только я хотел бы выяснить, чем занимались Кривошеин и вверенная ему лаборатория? Поскольку вы ученый секретарь, то…

– А я так и догадался! – довольно улыбнулся Гарри Харитонович. – Вот даже копию тематического плана с собой захватил, а как же! – Он зашелестел листами в папке. – Вот, пожалуйста: тема сто пятьдесят два, специфика – поисковая НИР, наименование – «Самоорганизация сложных электронных систем с интегральным вводом информации», содержание работы – «Исследование возможности самоорганизации сложной системы в более сложную при интегральном (недифференцированном по сигналам и символике) вводе различной информации путем надстраивания системы по ее выходным сигналам», финансирование – бюджет, характер работы – математический, логический и экспериментальный поиск, руководитель работы – ведущий инженер В. В. Кривошеин, исполнитель – он же…

– В чем же суть его исследований?

– Суть? Гм… – Лицо Хилобока посерьезнело. – Самоорганизация систем… чтобы машина сама себя строила, понимаете? В Америке этим тоже занимаются очень интенсивно. Очень, да. В Соединенных Штатах…

– А что же конкретно делал Кривошеин?

– Конкретно… Он предложил новый подход к образованию этих систем путем… интегрализации. Нет, самоорганизации… Да только еще неизвестно, вышло у него что или нет! – Гарри Харитонович подкупающе широко улыбнулся. – Знаете, Матвей Аполлонович, столько тем, столько работ в институте, во все приходится вникать – так что не все и в памяти удержишь! Это лучше бы поднять протоколы ученого совета.

– Значит, он докладывал о работе на ученом совете института?

– Конечно! У нас все работы обсуждаются, прежде чем их в план включать. Ведь ассигнования нам выделяют по обоснованиям, а как же!

– И что он обосновал?

– Ну как что? – снисходительно повел бровями ученый секретарь. – Идею свою относительно нового подхода по части самоорганизации… Лучше всего протоколы поднять, Матвей Аполлонович, – вздохнул он. – Ведь дело год назад было, у нас всякие обсуждения, совещания, комиссии каждую неделю, если не чаще, можете себе представить? И на всех мне нужно быть, участвовать, организовывать выступления, самому выступать, приглашать, вот и от вас мне придется сразу ехать в Общество по распространению, там сегодня совещание по вопросу привлечения научных кадров к чтению лекций в колхозах во время уборки, даже пообедать не успею, хоть бы уж в отпуск скорее уйти…

– Понятно. Но тему его ученый совет утвердил?

– Да, а как же! Многие, правда, возражали, спорили. Ах, как дерзко отвечал тогда Валентин Васильевич, просто недопустимо – профессора Вольтампернова после заседания валерьянкой отпаивали, можете себе представить? Порекомендовали дирекции выговор Кривошеину вынести за грубость, я сам и приказ готовил… Но тему утвердили, а как же! Предлагает человек новые идеи, новый подход – пусть пробует. У нас в науке так, да. К тому же Аркадий Аркадьевич его поддержал – Аркадий Аркадьевич у нас добрейшей души человек, он ведь его и в отдельную лабораторию выделил потому, что Кривошеин из-за своего поперечного нрава ни с кем не мог сработаться. Правда, лаборатория-то смех один, неструктурная, с одной штатной единицей… А на ученом совете обсудили и проголосовали «за». Я тоже голосовал «за».

– Так за что же «за»? – Онисимов вытер платком вспотевший лоб.

– Как за что? Чтобы включить тему в план, выделить ассигнования. Плановость – она, знаете, основа нашего общества.

– Понятно… Как вы думаете, Гарри Харитонович, что там у них случилось?

– Мм… так ведь это вам надо выяснить, уважаемый Матвей Аполлонович, откуда же мне знать – я ученый секретарь, мое дело бумажное. Работали они с зимы вдвоем с этим лаборантом, ему и знать. К тому же он очевидец.

– А вы знаете, что этот практикант-лаборант не тот, за кого он себя выдает? – строго спросил Онисимов. – Не Кравец он и не студент.

– Да-а-а?! То-то, я смотрю, вы его под стражу взяли! – У Хилобока округлились глаза. – Не-ет, откуда же мне знать, я, право… это наш отдел кадров просмотрел. А кто же он?

– Выясняем. Так, говорите, американцы подобными работами занимаются и интересуются?

– Да. Значит, вы думаете, что он?..