Отче (СИ) - Савченко Лена

Иногда ей начинало казаться, что уж лучше костёр или иная смерть, чем эти бесконечный попытки забраться к ней под кожу. Лорду Блэру Лилит о содержании их последнего разговора говорить побаивалась — мужчина может и разозлиться, даже если не неё, но проблем прибавится. Ничего, она сильная девушка, если не способна за себя постоять словом, то что уж говорить о силе? 

За эти два дня, надеялась Лили, она успеет достаточно отдохнуть от надоедливого служителя Господня, чтобы наконец сыграть в дурочку и убедить его в том, что действительно раскаивается в несуществующих грехах. А там, может быть, священник вовсе отстанет. 

***

Сандор не вышел в тот день из своей комнатушки, даже с кровати поднялся лишь по природным нуждам. Принёс себе кувшин с водой, попросил не беспокоить его и заперся, ограждаясь от мира. 

Что-то в нём с треском ломалось, маячила настоящая буря, шторм и гроза вместе взятые, а ведь это были всего лишь серые глаза. Лилиан в этом бреду хмурилась и тяжело дышала, глядя на него с откровенной ненавистью. Но за что?! Чем он заслужит такое чувство от юной леди?! Сандор искренне хочет помочь ей!

Нет, он не должен так думать. Священник долго не мог уснуть после вчерашнего происшествия, ворочался и вечно напоминал себе — она всего лишь запуталась. 

Что делать, если Сандор в кои-то веки и сам путался? Не знал, как себя теперь вести, не знал даже как реагировать! С ним спорила женщина! Даже не так — она в принципе спорила! До Лилиан он встречал совершенно иных девушек — чистых, покладистых, лишь несколько раз довелось видеть обвинённых в колдовстве или отступничестве. Как черны были самые светлые глаза, каким уродством искажены самые красивые лица... Но они уже не люди, Господь сам отвернулся от них и ждал, пока они взмолятся к его милости, но, к сожалению, еретики отличаются излишней упёртостью нрава, а гордыня плотно овладеваем сердцем. Когда таким протягиваешь руку помощи — они отчаянно отбивают её, попутно рассыпаясь в ругательствах и страшных проклятьях. Как язычники, одурманенные собственной важностью со своими жестокими богами.

Разве юная леди такая? Сандор отказывался верить, что да. Не мог в такой благородной семье родиться душевный уродец, не мог! Красота бывает обманчива, но глаза — зеркало души, никогда не станут врать. Лили злилась, но не более. 

Сандор расхаживал по комнате, иногда замирал и прикладывая сложенные ладони к подбородку. Потом сел на скрипнувшую койку.

Он не мог понять, почему эта юная леди так его зацепила. Действительно от того, что захотел помочь или был иной смысл? Сандор обхватил голову руками, замерев так, потом поднял взгляд на распятие, висящие напротив.

— Чего Ты хочешь от меня, Господи? — едва слышно спросил священник. — Я молил Тебя о здравии людей, молил о мире, молил о знаках и пути Твоём. И я взмолился к Тебе вновь — увидь Свою юную, потерянную дочь, помоги ей. Так каков же Твой ответ, Господи? Как мне взять её за руки, если юная леди так холодна и яростна, что я боюсь обжечь свои ладони холодом?

И вновь Иисус оставался молчалив. Ангел не спускался в божественном свете и не давал подсказок, оставляя Сандора и дальше метаться от одного к другому.

Лили говорила — он помнил, помнил каждое её слово и интонацию и от этого становилось жутко. Несомненно, Сандор обладал отменной памятью на лица и события, но никогда не зацикливался столь сильно.

Потому и решил, что ему нужно время. Всё обдумать, проанализировать. Тут нужна тонкая работа, но если Господь требует от него этого, то священник обязан справиться. 

Это всего лишь женщина, в конце концов, что она может?

Шли часы. К нему пару раз стучались, но Сандор отмахивался. Непонятная тревога овладевала им снова и снова. Он прокручивал в голове слова Лилиан и бесконечно её жалел. Одна доля разума твердила, что так судачат прокажённые, другая убеждала, что всё в порядке. Сандор мог бы счесть юную леди за душевнобольную, но серые глаза были чисты, не затуманены и речи полны яда ясности ума. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Девушка говорила, будучи твёрдо уверенной в своих словах, без капли сомнений, без страха перед ликом возможной смерти. Она действительно убедила себя в том, что это правильно. 

Вся эта ситуация буквально рушила построенный Сандором мир. Все пропащие желают, чтобы их спасли. Не может быть по-другому!

Весь вечер он провёл в молитвах, принимаясь то и дело перебирать чётки. Священник знал, что крепкая, истинная вера сможет свернуть горы, если то потребуется для достижения задачи Господней. И он должен оставаться сильным хотя бы ради этой души, такой прекрасной души, которая билась там, где-то глубоко внутри, точно птица в клетке и тосковала по белому свету. Их нельзя держать в неволе, нельзя, нельзя, нельзя...

Сандор опять брался за голову, опять молился или молчал. Не зажёг лучину, когда опустились первые сумерки, а затем и вовсе стемнело. Не чувствовал голода, хотя должен был, только спрашивал себя — что же делать и каждый раз утыкался в непроницаемую, сводящую с ума стену.

«А если она права?»

Мысль — гром среди ясного неба. Сандор даже вздрогнул. Нет! Она дитя, Господи Всемогущий, она простое потерявшееся дитя! Порой дети могут познавать мир слишком быстро, рано начинать говорить и, в целом, взрослеть куда быстрее, но это вовсе не тот случай. 

Что с этой юной леди не так? Почему столь сильное препятствие готово уже разрушить его? Это же так... неправильно! Всю жизнь он отдал этой войне за души, всю жизнь блестяще выполнял свои обязанности и, откровенно говоря, столь сложный подопечный Сандору встречался впервые. Из тех, кому ещё можно помочь, разумеется.

Ночь обернулась тревожным сном, накрыла одеялом беспокойства. Сандор постоянно просыпался и проваливался обратно, балансировал на грани, либо вовсе не мог уснуть. Лунный свет проникал в комнатку, оставлял размытый отпечаток в форме небольшого оконца на полу, а кроме этого, вокруг царила сплошная темнота. Сандор иногда лежал, закинув руки за голову и бессильно глядел в потолок. Почивший отец Энтони вряд ли был бы доволен своим воспитанником.

Следующим днём ему было не лучше. За что бы священник не взялся — все помыслы вились вокруг Лилиан. Он слушал других и говорил:

— Господь прощает тебя, сын мой.

Но всё равно слышал в чужих словах другое. 

Ему признавались в том, что не могут зачать ребёнка или в том, что отказывают мужу в постели. Признавались в злобных, корыстных мыслях или рассказывали, как боятся, что могут убить. Признавались и плакались в мелких кражах, а он слушал, беседовал, но как-то по-особенному механически.

Что-то в Сандоре изменилось, и один Бог знал, что именно и куда это его заведёт.

Монахиня Сара интересовалась его состоянием вечером. Святой отец вежливо улыбнулся и ответил, что, верно, простыл, когда добегал под дождём до храма в прошлый раз и ему не здоровилось. Но сейчас всё гораздо лучше, просто нужно было немного отдохнуть, прежде чем возвращаться в привычное состояния. Сара пообещала, что помолится за его здоровье. Сандор вежливо поблагодарил.

— Постойте! — внезапно окликнул он женщину. — Вы были однажды юны, сестра. Скажите — что может происходить в голове у девушки, если в её сердце нет Бога?

— Откуда мне знать? — удивлённо ответила Сара, развернувшись к Сандору. —  Господь всегда был со мной, потому я и здесь, святой отец. А что до других девушек... Я видела таких. Они своенравны, хуже проклятых, но однажды просыпаются и вырастают. Для ребёнка Бог — добрый старик, в юности — Он едва ли существует и многие мечутся меж Ним и пустотой, но со временем приходят к выводу, что с пустотой жить невозможно. Тогда чаша весов слоняется в сторону, происходит решающий момент — примут они Его, как Он принимает их, или отвергнут окончательно, заполнив сердце злобой. Нам повезло, отец Сандор, Бог с нами всю жизнь и потому наша миссия в том, чтобы научить других воле Его.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})