Ночной мир - Фрэнсис Вилсон

Джек огляделся:

— Да нет, наверное, если бы тут был кто-то еще, ты вряд ли вел бы себя таким образом.

— Давай сюда кошелек!

Джек посмотрел ему в глаза. Этот момент он любил больше всего.

— Не дам.

Парень отпрянул, будто получил пощечину, и ошалело взглянул на Джека. Видимо, не знал, что делать дальше.

— Что ты сказал?

— Я сказал «нет». Н-е-т. А что? Ты впервые слышишь такое слово?

А ведь, пожалуй, так оно и было. Видимо, он вырос в доме — не в семье, а именно в доме, где родители его были просто сожителями в чисто физическом смысле, а не в духовном, и отпрыска наделили своими ДНК и, пожалуй, больше ничем. В доме, где никто не брал на себя труд сказать «нет». Говорить «нет» — значит, заботиться о ребенке. Чтобы сказать «нет» и стоять на своем, от человека требуется настойчивость и последовательность. А это стоит усилий. А может быть, он вырос в доме, где один из сожителей лупил его почем зря каждый раз, когда он попадался под руку, просто так, от нечего делать — не важно, хорошо он вел себя или плохо, — пока он окончательно не запутался, не понимая, чего от него хотят.

Чтобы водить машину, носить оружие, рыть траншеи, торговать горячими сосисками с тележки, нужна лицензия, но никто не требует лицензии на рождение ребенка. Разумное обоснование любого вида лицензий на тот или иной род деятельности — это угроза общественной безопасности. Но вот перед вами парень, которого произвели на свет четверть века назад, потом либо избивали, либо не обращали на него никакого внимания, либо и то и другое вместе, а теперь он днем покуривает крэк, а по ночам грабит случайных прохожих в Центральном парке. Его зарядили, как револьвер. И в настоящее время он представляет угрозу для общества.

Так почему бы не ввести лицензию для будущих родителей?

Не важно, к какому классу он принадлежит — высшему, среднему или к низам общества. Он уже больше не живет там, где вырос, будь то Бойс или Бронкс, он пришел сюда, в Центральный парк, и являет собой такую же угрозу, как бомба замедленного действия, готовая взорваться в определенное время. И теперь уже не важно, что там с ним делали в детстве — унижали, игнорировали, — все это в прошлом, и Джек уже ничего не может с этим поделать. Важно теперь то, что парень этот сейчас стоит перед ним в Центральном парке, вооружен, опасен и несет с собой смерть. Вот с чем приходится считаться в настоящий момент.

— У тебя что, с головой не в порядке? — спросил парень, повысив голос. — Давай сюда кошелек, а то кишки из тебя выпущу. Ты этого добиваешься?

— Нет, — ответил Джек, — я как-то не жажду, чтобы ты выпустил из меня кишки, — Он вытащил смятые купюры. — Слушай, я кошелек дома забыл. Может, это тебя устроит?

У парня округлились глаза. Он вытянул вперед свободную руку:

— Давай сюда.

Тут Джек убрал руку в карман.

— Не дам.

— Ах ты, мудак трахнутый!

Парень рванулся вперед, метя острием ножа в живот Джеку. Тот быстро отступил, оставив себе достаточно места для маневра. Не то чтобы он ждал особых сюрпризов от этого парня. Судя по виду, дряблые мускулы и замедленная реакция. Но с ножом, похожим на зубчатую пилу, не поспоришь. С ним шутки плохи.

Парень неуклюже повернулся и снова бросился на Джека, на этот раз метя повыше — в лицо. Джек завернул его руку назад, схватил за запястье, перехватил второй рукой и с силой дернул. Парень вскрикнул от боли, его рука, сжимавшая нож, оказалась вывернутой. Он уперся каблуком Джеку в голень и рванулся назад. Джек поморщился от боли и, стиснув зубы, вышиб из-под себя ногу грабителя, продолжая выворачивать ему руку, а когда тот упал, поставил ногу ему на плечо, как бы пригвоздив к земле.

Затем он остановился и сосчитал до десяти.

Джек знал, что в такие моменты рискует потерять над собой контроль. В слепой ярости он готов был сделать с этим парнем все что угодно, мог выместить на этом ничтожестве накопившуюся злость и тоску.

Они накапливались в нем день за днем, пока он жил здесь. И на душе становилось все гаже, все тяжелее.

Город стал неуправляемым. Казалось, ни у кого не осталось ни капли гордости или самоуважения. Они были готовы совершить любой самый недостойный поступок. Даже вырвать кошелек у старухи или отнять у малыша банку с леденцами. Для них не существовало больше ни мелочных деяний, ни низких поступков. Все средства хороши, если можно что-то урвать. Ведь не пойман — не вор. Такова была новая этика поведения. Мое — это то, что я могу взять и сохранить. Что плохо лежит, станет моим, главное — ловко стащить и вовремя смыться. Человек цивилизованный чувствует себя теперь как загнанный зверь. Кто смог — тот уехал, остальные самоустранились, стали пассивными, реже выходят из дому и появляются в общественных местах. А несчастные, которым приходится выходить на улицу и ездить в метро, превратились в добычу для хищников. И знают об этом.

Вечером этого дня по дороге в парк Джеку то и дело попадались машины с табличкой «Без радио» за стеклом. На каждой улице их было множество. Типичный пример, как жители города реагируют на действия хищников. Не веря в способности городских властей защитить их на улицах города, они снова сделали шаг назад в направлении, в котором двигались последние два десятилетия. Припарковав автомобиль, они вынимали из него радио и уносили в крепость со стальными дверями и зарешеченными окнами, которую называли родным домом. Еще один осажденный бастион пал. Предыдущее поколение жителей города убрало с улиц все, что им принадлежало. После того как кусты перед домом неоднократно выкапывали или вырывали с корнем, люди просто перестали их сажать, а самые крупные приковали цепями.

Джек был сыт по горло уступками и отступлениями. Дальше отступать он не собирался. И когда кто-то из этих тварей попадался ему, как попалась сегодня эта сволочь, этот кусок дерьма, ему хотелось вбить проклятую мразь в землю, чтобы мокрого места не осталось. Поэтому, чувствуя прилив слепой ярости, он считал до десяти, пытаясь загнать это чувство поглубже. Существовала невидимая граница, линия, вдоль которой он шел осторожно, на цыпочках, старался ее не переступить. Переступить — это уподобиться им.

Джек перевел дыхание и посмотрел на лежащего перед ним грабителя.

Тот жалобно поскуливал:

— Слушай, ты что, шуток не понимаешь? Я ведь только…

— Брось нож!

— Все, все, бросаю!

Его пальцы разжались, и нож с огромным лезвием, выскользнув из перчатки, упал на землю.

— О'кей. Я выбросил нож, о'кей. Может, отпустишь меня?

— А ну-ка, выверни карманы!

— Да ладно тебе…