Эффект преломления, или парижская история - Александр Барбаросса

– Есть одна проблема…

Кристина подняла на него глаза:

– Какая?

– Сейчас мы напьемся коньяка и захотим курить. А для этого надо спускаться на улицу!

Она подошла к окну и открыла его:

– Можно курить в окно. Не приходило в голову?

– Здесь же пожарная сигнализация…

– Если курить в небольшую щелочку, то дым не пройдет в комнату.

– А это мысль!

– Подожди, выключу свет, чтобы тебя не было видно.

Кристина нажала на кнопку торшера, и комната погрузилась в сумерки белой ночи. Андрей закурил, стараясь выдыхать дым в узкое отверстие. Кристина осталась сидеть в своём кресле. Андрей докурил и, бросив сигарету в чернеющий внизу колодец двора, облокотился на подоконник и смотрел на крышу отеля и небо над ним. Сзади послышался голос Кристины:

– Я не хочу возвращаться в свой номер, где мне все напоминает о нем.

Андрей, не оборачиваясь, ответил:

– Ну и не возвращайся…

Неожиданно он почувствовал горячее прикосновение ее груди на своей спине. Это она сзади прижалась к нему.

Андрей молча обернулся и привлек девушку к себе. Поцелуй, обнажив обоюдное влечение, бросил их на кровать, в объятья друг друга. Он старался исчерпать до дна овладевшее им желание. Она, как котенка, топила в его ласках свою ставшую ненужной любовь.

Глава 4

Оказавшись в каюте, Мари бессильно присела на кушетку и посмотрела в иллюминатор, в котором было видно море и небольшие рыбацкие суденышки у многочисленных пирсов. Солнце перекатывалось тысячами бликов по лазурным волнам, не обращая никакого внимания ни на город, чашей раскинувшийся на берегу, ни на огромный пароход с его матросами и капитаном, ни на людскую толпу, убегающую от приближающейся катастрофы. И беда пришла! Неожиданно по толпе разнеслась страшная новость – немцы вошли в Париж! Люди на причале притихли. Они ошарашенно переглядывались, но у всех в глазах были только отчаяние и страх. Война проиграна!

А потом началась посадка, превратившаяся в давку. Все очень торопились попасть на корабль, опасаясь, что их место займет кто-то еще. Каким-то непостижимым образом, благодаря наличию только небольшого саквояжа, Мари удалось пробиться к трапу и подняться на лайнер. Девушка продолжала сидеть и смотреть в иллюминатор еще долго после того, как корабль наконец покинул порт и вышел в открытое море. Не двигаясь, сложив на коленях руки, она думала о том, что происходящее с ней только сон, что не могло такого случиться в ее жизни. События последних месяцев, пробегая перед мысленным взором, казались взятыми со страниц драматического произведения. Ей не хотелось покидать каюту, где она была одна, наедине со своими мыслями. Просидев в одной позе несколько часов, Мари вдруг поняла, что сильно проголодалась. Когда она ела последний раз? Сегодня утром? Днем в бистро была только чашка кофе. Надо бы все-таки подняться на палубу, а то начинает болеть голова от духоты. Тело затекло после долгого сидения, но в конце концов девушка заставила себя подняться и вышла на воздух. Уже начинало темнеть – рано, как всегда на юге. Вокруг никого – наверное, сейчас время ужина. Мари подошла к борту и взялась за поручень. Ветер трепал ее волосы, как будто играл с ними. Он то порывисто подбрасывал их, то стремительно пробегал по палубам и, неожиданно закручиваясь между труб парохода, снова возвращался к девушке. Около получаса Мари стояла у борта, молча глядя вдаль и не обращая внимания на сгустившиеся сумерки и пришедшую вместе с ними прохладу, которую можно встретить в жаркий день только в открытом море или в горах. Неожиданно девушка почувствовала, как по ее щекам градом катятся слезы. Она не вздрагивала от рыданий и не всхлипывала. Ее беззвучный плач видели только пустая палуба, море и ветер, резвящийся вокруг. Вместе с этими слезами наконец-то пришло долгожданное облегчение. Осознание того, что жуткий кошмар последних недель закончился, ведь она все-таки попала на корабль, ускользнув из Парижа перед тем, как боши триумфально вошли в столицу. Снова нахлынули воспоминания…

Почему-то вспомнился дядя Жюль. Старый солдат, ветеран Первой мировой, звал немцев не иначе как бошами. Это по его примеру Мари тоже стала их так называть. Дядя Жюль, родной брат ее отца, содержал ферму в Эльзасе. Почти год назад она гостила у него в Флаксландене – небольшом местечке под Мюлузом. Она приехала на ферму в конце августа. Дядюшка обожал Мари и был страшно рад видеть у себя племянницу. Им редко доводилось встречаться, так как он практически никогда не покидал ферму, а «принцесса», как он ее называл, все время находилась в Париже. Но тем августом в жизни Мари наступил трудный период, и она решила сбежать к ближайшему родственнику. После тесного Парижа ферма и вся округа казались другой планетой – просторной, наполненной полями, виноградниками, овцами, кипарисами и бог знает чем еще, чего с помине не было в Париже. При этом она и помыслить не могла о том, чтобы не возвращаться в столицу, без которой жить было просто невозможно. Дядя, пряча довольную улыбку в густых седых кавалерийских усищах, угощал ее вином и сыром, а по вечерам они сидели во дворе и болтали, вспоминая родителей Мари. Жюль рассказывал смешные истории про Бернара – ее отца и своего младшего брата. И, конечно, после этих веселых рассказов они вдвоем грустили. Родители Мари погибли в автокатастрофе десять лет назад. Девочку взяла к себе на воспитание родная сестра ее матери – маркиза Жанна де Грасси. Она прекрасно ладила с Жюлем и всегда была ему рада, но в последние годы ферма занимала все его время, так что в Париже он появлялся крайне редко, а Жанна не хотела отпускать надолго племянницу из-под своей опеки.

Первого сентября в их безмятежный мир пришло беспокойство – немецкие войска вошли в Польшу. Мари хорошо помнила это смутное ожидание большой беды, которая вроде бы и не совсем близко, но в любой момент может оказаться рядом. А еще через день, вечером, дядя Жюль взял в руки газету и, едва бросив на нее взгляд, взялся за голову обеими руками и закрыл глаза. Мари встревоженно спросила:

– Что случилось, дядя Жюль?

Дядя открыл глаза и печально посмотрел на нее. Он выглядел невероятно расстроенным и озадаченным. Мари повторила:

– Что случилось?

Жюль молча повернул к ней газету. Крупный заголовок как будто стрелял в читателя каждым словом: ФРАНЦИЯ И ВЕЛИКОБРИТАНИЯ ОБЪЯВЛЯЮТ ВОЙНУ ГЕРМАНИИ! Дядя вздохнул и тихо произнес:

– Война, девочка моя, снова война…

В свои девятнадцать Мари не особенно сознавала весь смысл ужасного заголовка. Еще меньше она понимала то, что имел в виду дядя, просидевший в окопах Европы несколько лет. Так 3 сентября 1939 года началась для Мари эта Странная война, как с легкой руки Ролана Доржелеса стали называть военные действия между немецкими и франко-британскими войсками. Жюль немедленно отослал ее в Париж, ведь до боев, начавшихся на линиях Мажино и Зигфрида, было рукой подать. У Мари не укладывалось в голове, что буквально в десятках километров уже идет настоящая война, где под шквальным пулеметным огнем гибнут солдаты. Жюль уверял, что бошам ни за что не преодолеть линию Мажино. Провожая Мари, он сказал:

– Не тревожься, принцесса! Через пару месяцев все боши лягут под нашими пулемётами. Возвращайся в Париж, к своим цветочкам и ничего не бойся.

Ветер на палубе перестал веселиться. От его порывов загудел весь корабль. Почувствовав, что замёрзла, Мари спустилась в ресторан лайнера, откуда после легкого ужина вернулась в каюту.

Глава 5

Уже давно стихли стоны и растрачены последние поцелуи, а Андрей еще лежал, глядя в окно, откуда пробивался утренний свет. Кристина была рядом, упав головой на его руку. Он настолько эмоционально выгорел за эту ночь, что не хотелось ни спать, ни, что удивительно, курить. Кристина слегка шевельнулась на его руке и прошептала:

– С тобой хорошо…

Андрей подумал:

– Даже странно, насколько банально звучат эти слова. Лучше бы молчала.

Он ничего не ответил и представил девушку в объятьях того брюнета, с которым она завтракала. Наверное, перед тем как ее бросить, он думал, что ей сказать. А, возможно, он просто думал, как она ему надоела. Такое тоже бывает… Неожиданно в памяти всплыла картина, виденная несколько лет назад. Андрей уже развелся с Наташей и поехал с Викой на Адриатику. Начав со Словении, они перебрались в Хорватию, а потом в Черногорию. Разумовский еще по инерции находился в эйфории после бракоразводного процесса, но в глубине души начал понимать, что Вика, хоть и стала катализатором развода, уже жутко раздражает его. Самое страшное для Андрея было признаться самому себе, что она явно не стоила его разрушенной семьи. Утешало только одно – таких Вик может быть много. Сейчас же получалось как у Бунина в «Куме» – «А там я ее, в этих лакированных сапожках, в амазонке и в котелке, вероятно, тотчас же люто возненавижу!» Каждый, кто приезжает в Черногорию или по-европейски Монтенегро, так или иначе сталкивается с растиражированным изображением крошечного островка Свети Стефан. Это даже и не остров, а скала, расположенная рядом с берегом. На ней испокон веков была рыбацкая деревушка. Потом, во времена Иосифа Броз-Тито, было принято решение открыть там отель. Место это действительно очень живописное – тут тебе и пляж Короля и пляж Королевы с розовым песком и базальтовым гротом. На островке по-прежнему действует фешенебельный отель, к которому ведет насыпь-мост. Собственно говоря, слева от моста и скалы находится пляж Короля, достаточно большой и очень дорогой. Здесь они с Викой оказались по совету ее знакомых, настойчиво рекомендовавших это место к посещению. На второй линии Андрей и Вика выбрали пару лежаков с матрасиками из натуральной кожи и, побросав вещи, отправились плавать. Затем девушка пошла сменить купальник, а Андрей с сигаретой в зубах принялся рассматривать окружающих. Его внимание привлекла сцена, происходящая прямо перед ним на первой линии. Под массивным деревянным квадратным зонтом со стороной метра в полтора на двух лежаках расположились ухоженная блондинка лет сорока с короткой стрижкой и упитанный мужчина приблизительно такого же возраста с панамой на голове. Они сидели на одном из лежаков и и вели оживленный разговор. Ветер и шум моря уносили звуки, ни слова не долетало, но казалось, что женщина старается в чем-то убедить собеседника. Тут вернулась Вика, принялась что-то говорить, и Андрей забыл про парочку напротив. Возвращаясь после очередного заплыва, он обратил внимание, что блондинка легла на лежак рядом с мужчиной и, ласково поглаживая его по волосатой груди, целует в шею. Ее спутник при этом абсолютно равнодушно смотрел куда-то в сторону. Через некоторое время ветер донес даже не слова, а отголосок его раздраженной короткой фразы, и женщина, встав с лежака с обиженной миной, пошла к волнам, покачивая красивыми бедрами. Оставшийся лежать мужчина пожал плечами и повернулся на другой бок. Андрей подумал, что блондинка – это, скорее всего, надоевшая любовница, которая, всячески пытается удержать охладевшего к ней партнера. Она набрала в руку несколько камешков и, встав в воду по щиколотку, грустно бросала их в прибой. Андрей тогда ощутил некое подобие солидарности с мужчиной в панаме, понимая, как ему казалось, равнодушие последнего. Ведь и Вика, в общем-то, была близка к такой ситуации. Если тебя разлюбили, здесь уже ничего поделать нельзя.