Работа по распределению - Зинаида Шедогуб

– Эх ты, Серый! – поглаживая серую с проседью шерсть кобелька, шепчу я. – Рада видеть тебя, псина моя дорогая…

Наконец, втаскиваю вещи в дом. Здесь все по-старому: чисто, просто, по-мужски неуютно. На кухне, на толстых железных крюках, вбитых в стены, висят низки тарани, красуются судаки, щуки, сазаны.

На огромном кухонном столе лежит кусок осетра, в стеклянной банке чернеет икра, на блюде – жареная рыба. Видно, отец ждал меня.

Набрасываюсь на еду и, насытившись, ползу в зал, падаю на старенький диван, машинально беру альбом – на меня глядит юное лицо моей матери. Буйно вьющиеся светлые волосы. Подкрашенные фотографом большие малахитовые глаза. Маленький, чуть приплюснутый носик. В усмешке сжатые тонкие губы.

Сейчас мы ровесницы… Я родилась – мамы не стало… С годами боль не уменьшилась – стала больше. Читаю здесь же написанные мной стихи в прозе:

Ах, если бы была жива моя мама…

Я бы сказала ей самые ласковые слова, какие только есть на Земле.

Ах, если бы была жива моя мама…

Я всегда носила в себе эти слова, но почему-то боялась их произнести, словно ожидала какую-то важную минуту, когда их можно было бы сказать, отдать разом всю мою любовь.

Ах, если бы жива была моя мама…

Но мама умерла, а эти слова так и застыли на моих устах.

Тяжело их носить, тяжело думать, что их некому больше сказать.

Ах, если бы была жива моя мама…

– Может, и мне судьба выделит так мало времени, – думаю я. -

Сирота. Брошенная, несчастная…- жалею себя и плачу.

Просыпаюсь от крепкого запаха рыбы: рядом сидит отец и скрюченными от воды и соли пальцами поправляет на мне одеяло.

Приподнимаюсь и душу его в объятиях. Глажу густо посеребрённые темно-русые кудри и шепчу:

– Здравствуйте, папочка Федечка!

– Сдаюсь, – смеётся он. – Рад, что моя козочка дома. Теперь не расстанусь с тобою… А то один, як бирюк…- жалуется отец, и его карие очи заволакиваются грустью. – За шо Бог наказав, не знаю… Не жизнь – одни потери… Пацаном пережив тридцать третий. Яка була дружна семья: мамо, тату добри, не лаються… Братья Иван, Степан,

Петя один краще другого… Усих похоронылы на кладбище, а тату последнего прямо в огороди, под орихом. Мэнэ, сдыхающего, подобрав на базари дидок – рыбак, отвиз в Черный Ерок. Тут на рыбке и спасся.

А потом проклята война… Выжив. Женывся на ангеле. Минута счастья – и все… Я ж однолюб… Пробовав – не принимае душа никого…

Слушаю исповедь отца и не знаю, как признаться, что не хочу оставаться на Кубани: всё здесь напоминает об Игоре. Хочу уехать на край света, забыться, начать жить заново. Ещё минута – и расплачусь, обо всём расскажу… Вырываюсь из крепких отцовских объятий и мчусь, сбивая капустные листья к каналу. Ноги, подол халата в росе. Рядом радостно мчится Моряк. Ложусь на деревянный мостик: а вода в Черном ерике и в самом деле чёрная…

На зеркальной тёмной поверхности появляется моё изображение.

– Боже мой, какие мужики дураки… – любуясь собою, шепчу я, забыв о том, меня не понял только один из них.

Но вот волна смывает моё изображение. Поднимаю голову: по широкой глади канала, плавно огибающей хутор, несётся лодка, распугивая гусят, утят и куликов. Всё… Проснулся народ… Пошла потеха… За первой появляется вторая, третья, четвёртая… Одна лодка, надрывно воя, подходит к причалу и обдает меня брызгами.

– Дурак! – кричу я на соседа Алёшку.

– Рыбачишь? – весело спрашивает он, хотя прекрасно видит, что удочек рядом со мной нет. – Какая тут рыбалка? Вот я знаю место: там рыба даже на пустой крючок берётся… Приглашаю тебя…- не обращая внимания на мою ядовитую ухмылку, продолжает Алексей.

Критически рассматриваю парня. Высок, некрасив. Чем-то похож на

Женьку: тот же небрежно вырубленный нос, такие же огромные, на выкате серые глаза, такие же мясистые губы… Чем не жених? Говорят, мужчине красота ни к чему… Видала уже одного красивого… Попробую еще раз. Может, что получится…

– Хорошо, – наконец, соглашаюсь я. – Приготовлю рыболовные снасти и поедем когда-нибудь среди недели.

– Ловлю на слове, – хохочет Алёшка, чувствуя себя на волне удачи.

– Приглашаю тебя сегодня в кино.

– Вера! Завтракать! – зовёт меня отец.

– Ну, до вечера, – прощаюсь я с парнем и тороплюсь к дому.

Сижу в клубе и пытаюсь смотреть фильм. Не получается: Алексей мучает мои ладони, до боли сжимая пальцы, а потом страстно целует их и что-то шепчет при этом. Ненавижу боль: еле сдерживаю желание вырваться и нагрубить.

– Клин выбивают клином, – считаю я, надеясь, что привыкну к юноше, а потом и полюблю его.

Заканчивается фильм – начинаются танцы. Духовой оркестр играет вальс, и Алексей без устали кружит меня с такой скоростью, что всё мелькает, всё сливается в одну сплошную пёструю ленту. Боюсь выпасть из его рук и упасть. Наконец-то музыканты делают перерыв. Алёша подводит меня к своему другу Роману и просит:

– Я на минутку выйду, а ты покарауль…

Ромка провожает товарища взглядом и торопливо, брызжа слюной, шепчет:

– Верка, по-дружески советую: будь осторожна. Проспорыв, тебе

Лешка: сказав, шо через неделю будешь спать с ним…

Настроение испорчено. Цепенею от злости: и тут та же грязь.

Неужели нет чистых отношений? Что же мне так не везет? Не прощаясь, покидаю фойе: ни танцевать, ни видеть никого не желаю. Меня догоняет

Алексей и прижимает к кирпичной стене.

– Вера, почему ты ушла? Тебе плохо? Шо рыжий натрепав?

Я молчу и сердито решаю:

– Ну, сосед, тебе конец: влюблю в себя и брошу…

Теперь обдумываю каждый жест, каждое слово, чтобы поразить воображение хуторянина.

В понедельник Алёша пригласил меня на рыбалку.

– Действует по плану, – злорадно смеюсь я. – Ну, держись, хлопец!

Надеваю белое в чёрный горошек платье, новые белые туфли, крашу ресницы, губы, затейливо укладываю косы…

– Красавица! Невеста! Пропав Лешка, пропав, – довольно хохочет отец, надеясь, что я выйду замуж и не поеду в Чечню. – Ступай: парубок уже, наверно, заждався…

В серых брюках, белоснежной сорочке, выкупанный в дешёвом одеколоне Алексей лихо подкатил к причалу, спрыгнул на мостик и на руках перенёс меня в лодку. Заревел мотор, и лодка птицей понеслась над водой.

Мелькают беленькие хатки, заросли камыша, тростника, каналы и канальчики, лиманы и лиманчики… То там, то здесь взлетают вспугнутые рёвом двигателя дикие утки, гуси, величественные цапли…

От этого мелькания рябит в глазах. Наконец, у небольшого островка мотор затихает, и лодка, покачиваясь на волнах, подплывает к нему и носом упирается в землю.

Тишина, какой я не слышала давно, окружает меня со всех сторон.