Восточные сюжеты - Чингиз Гасан оглы Гусейнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ко мне давайте, у меня двор большой, на всех места хватит, всех друзей своих позови!
Хасай прослезился — какие у него братья! И сын красавец, и племянник — их стать, их кровь! Сегодня Гейбат угостит, завтра Ага, средний брат, а над всеми над ними — он, Хасай, всем за отца. Мамиш пригласил свою бригаду.
— И это все?! — на лице Гейбата, всегда таком неподвижном, застывшем, изумление.
Мамиш растерялся.
— А что? Мало?
— Да нет, — пожал плечами Гейбат. — Я думал, дюжины две пригласишь… Но лучше меньше, зато настоящие друзья! Ничего, — успокаивает Мамиша Гейбат, — располагайтесь как дома, гость — самое дорогое для меня!..
И уже отброшен нож с темным сгустком. Даже издали чувствуется липкость крови, и шкурка барашка белеет, красная полоска на шерсти.
— Ну как, сын Кочевницы, доволен? — Хасай кладет руку на плечо племянника. — Пировать так пировать. Это тебе не кязымовское угощение!
при чем тут отец?!
И Мамиш вспоминает, как мать упрекает Кязыма: «Да разве так мясо режут?! Ты бы у Хасая или Гейбата поучился!» — «У Хасая! У Гейбата!» — передразнивает Кязым… Это Кязым и Тукезбан в честь сбора семьи решили в Ашхабаде приготовить шашлык. «Кто же так режет мясо? А ну-ка отойди!» И ловко, быстро — раз, раз, раз и куски мяса не крупные, но и не мелкие. А потом в Якутии пировали в честь Мамиша. «Эх, в Баку бы сейчас!..» — размечталась тогда Тукезбан. Но Кязыма на сей раз не ругала, потому что один запах шашлыка чего стоит!.. И дым ест глаза, но комары не кусают.
— За великий народ в лице Сергея! — говорит Хасай.
— Я только верховой! — щеки у Сергея красные, уши горят (станет его слушать Хасай, сказал — выпили).
— За мудрый народ в лице Арама! — Это Ага.
— Он у нас моторист. — Мамиш доволен, что вся бригада здесь и угощает их его родной дядя.
— Тем более за него, раз моторист!
— И корреспондент, — тихо добавил Гая, их мастер.
— Тем лучше, поможет когда надо! — Тоже Хасай.
— Пропагандист Морского! О винограде на привозном песке, о выставке роз на нашем нефтяном острове и так далее! — Это Мамиш, а потом шепчет Хасаю: — Надо бы и за мастера, за Гая!
— Знаем, знаем, но Гая подождет, он наш! — У Хасая свои соображения, тем более что людей — раз-два и вся компания, он и не такие застолья вел.
— За наш Дагестан!
— Ваш, да наш! — вставил Расим, и в больших глазах у него и удивление, и вызов, и ожидание ответного удара, и готовность спорить.
А Хасай уже забыл о Расиме.
— И за мастера Гая!
— Это мы его так прозвали. А зовут его Дашдемир Гамбар-оглы — Камень-Железо, сын Булыжника.
— Гая — это скала, и к имени идет, и облику под стать!
— Почитатель ансамбля «Гая», поэтому.
— Не только! Скальной породы ваш мастер!
— И за Селима, бурильщика, чтоб до самого дна бурил. И за Мамиша, конечно.
— Нет, такого я еще не ел! — отвалился от стола Расим. А уж он в армии съедал двойную норму и все равно голодный ходил.
Последний шампур тому, кто жарил, — Гейбату.
— Ну, кто следующий пир закатит? — спрашивает Хасай и смотрит на Агу. А сам уже решил, кто. — Ну уж Ага нам что-нибудь придумает без крови и кинжала, дикость какая-то… Да вымыл бы кто-нибудь этот кинжал, черт возьми! — крикнул Хасай. И тут же из дому выбежала Гумру, жена Гейбата, и нет уже кинжала со сгустком темной массы, скрылась в доме, откуда доносится звон посуды.
— А я и не знал, что она у тебя такая быстрая!
— Это не она быстрая, а твой голос прозвучал! — сказал Гейбат.
— Ты нам как отец родной! — Это Ага.
— Ладно, ладно, не хвалите, перед ребятами неловко.
— А пусть ребята слышат, какой у Мамиша дядя родной! — Как не гордиться Мамишу? Крепко прижал Хасай к груди Мамиша. Прикоснулся, и сразу будто та же кровь слилась воедино, до того физически ощутимо родство. И Гюльбала тут же, рядом с Мамишем, двоюродный брат его. И течет, соединяя их всех, кровь.
— Ну так кто же? Ты?
И Ага на балконе у себя шашлык выдал. И правда, без крови.
— Отличные у тебя дяди, Мамиш!.. Особенно Хасай. — Это Арам еще у Гейбата сказал. Два сына Гейбата песком очищали шампуры, отгоняя от себя самого младшего брата. На нем юбка вместо брюк. До приезда Мамиша, в начале лета, самому младшему обрезание сделали, и он обвязан цветастым полотном, пока не заживет ранка.
— У нас скоро свадьба одна за другой пойдет! Сначала Гюльбала, потом Мамиш. Или ты раньше Гюльбалы? Что ж, и это можно, уже подрастают сыновья у Аги. И Гейбата. Шутка ли — если каждый год по свадьбе, — двое у Аги, плюс четверо у Гейбата!
и первый в этой цепочке ты сам, с тебя и начнем!
— Ну да ладно!.. За вашу интернациональную бригаду!
Так грохочет мотор и вращаются трубы, что буровая дрожит под ногами. Шум, лязг металла, надо кричать.
— Опять идут! — в ухо Гая кричит Мамиш.
— А ты не смотри, делай свое дело! — спускаясь по наклонному деревянному настилу, Гая идет навстречу гостям.
не поскользнись, а то опозоришься!
Начальник промысла размахивает рукой, что-то объясняет гостям, приехавшим издалека, показывает на буровую, а потом и дальше, в открытое море, на острова-основания. Смуглые худощавые гости в перламутровых зеркальных очках, кубинцы, наверно. И Гая стоит поодаль, руки в карманах куртки. Вся группа направляется к ним, поднимается по липкому настилу.
— Это у нас интернациональная бригада! — кричит начальник.
— А ну-ка отойди! — это из сопровождающих. Он снял свой светлый пиджак, отдал начальнику промысла, чтобы подержал, а сам Мамиша теребит, мол, снимай робу, отойди. И гаечный ключ у него берет.
— Что вы, Джафар-муэллим, ну зачем? — останавливает его начальник.
— Нет, я должен! —
