Чудесное око - Александр Беляев

— «Пикшу» могло отнести на юг уже опрокинутую, — высказал догадку Гинзбург.

— Печальная находка, — вздохнул капитан. — Он сам едва не погиб во время той ужасной бури. — Но для тебя, Гинзбург, конечно, и подходящая… Ну, ну, не маши рукой. Ведь мы понимаем друг друга. Мы нашли траулер, и он лежит неглубоко. Эпроновцы поднимут его. На дне Баренцова моря похоронено немало траулеров и наших, и немецких, и норвежских, и английских. С помощью твоего ока мы разыщем и поднимем их.

Известие о найденной «Пикше» разлетелось по траулеру. Моряки вспоминали погибших товарищей, штормы, бури. Но разве вся жизнь не борьба?

Распогодилось. Правда, по морю ещё ходили огромные волны, но ветер угомонился, тучи исчезли, на небе сияла луна. Серебристые отблески лунного света плясали на волнах.

Азорес подошёл к борту и, покачиваясь в такт пароходу, пристально смотрел в одну точку.

— К чему ты присматриваешься? — спросил Гинзбург.

— Видишь, блестит, как звёздочка, — ответил Азорес, указывая вдаль.

— Вижу: луна отражается в волнах.

— Нет, не луна, — ответил Азорес. — То блестит бутылка.

— Ну и что?

— А то, что если она не утонула, значит её закупорили. В таких бутылках бывают письма потерпевших аварию, вот что. Надо поймать эту бутылку.

Азорес поспешил к капитану. Маковский выслушал его без особого удовольствия. Ловить бутылку, в которой, возможно, ничего и нет, — терять время. С другой стороны, морские традиции обязывают: бутылка должна быть выловлена. И он дал команду. Траулер сбавил ход и остановился. Качка усилилась. Азорес был сильно обрадован новым приключением.

Матросы прикидывали, как изловить бутылку. Спускать трал нецелесообразно: ячейки его сети были широкими и бутылка проскочила бы сквозь них. Отыскалась небольшая сеть с мелкими ячейками, ею и поймали бутылку.

Азорес не ошибся: бутылка была герметически закупорена резиновой пробкой и в ней виднелась бумага. Бутылку доставили в каюту капитана. Маковский осторожно вынул пробку и достал из бутылки свёрнутый в трубочку листок. В записке размашисто было написано по-английски:

«На случай гибели парохода „Левиафан“. Прошу доставить эту записку в Аргентину, Буэнос-Айрес, Литл-стрит, 344. Жуану Хургесу.

Далее шёл шифрованный текст — сплошные ряды отпечатанных на машинке букв. В самом конце, после шифра, — приписка:

«В письме чрезвычайно важные сведения. Прошу доставить с нарочным. Затраты на проезд будут оплачены на месте.

Если отослать с нарочным невозможно, прошу передать по бильдаппарату».

Маковский повертел лист в руках и рассмеялся.

— Какой-то чудак, — сказал он. — Думает, что найдутся люди, которые бросят своё дело и поедут на свой счёт в Южную Америку, чтобы разыскать адресата и передать ему письмо в надежде на оплату расходов.

— А адресат, возможно, уже умер или выбыл в неизвестном направлении, — добавил штурман.

— Можно сфотографировать письмо и отослать снимок, — посоветовал Гинзбург.

Азорес, до этого слушавший молча, неожиданно сказал:

— Для меня совершенно ясно, что Бласко Хургес, погибший вместе со знаменитым «Левиафаном», желал, чтобы его письмо было передано без огласки. Письмо зашифровано не зря, и если этот шифр передать через многие страны телеграфом или бильдом, то, естественно, им заинтересуются тайные полиции и министерства иностранных дел ряда стран. Присяжные шифровальщики утратят сон и аппетит, пока не расшифруют это письмо. Хургес, очевидно, был уверен в сообразительности и благородстве тех, в чьи руки попадёт его бутылка. К бильдаппарату он просил прибегнуть лишь в крайнем случае. Последняя воля трагически погибшего человека должна быть выполнена.

— А вдруг этот документ заключает в себе оружие против нас, СССР? Что, если Хургес — агент империалистической державы, замышляющей каверзы против нас? — спросил капитан.

Все умолкли.

— Опасения трезвые. Всё возможно, — ответил после размышления Азорес. — Однако маловероятно, чтобы официальные дипкурьеры или шпионы бросали в океан бутылки с зашифрованными документами. Как бы ни был хитро составлен шифр, всегда найдётся дотошный расшифровщик. Расшифровали же египетские иероглифы. Правительства всегда располагают возможностью направлять секретные документы с дипломатической почтой. Если бы на пароходе погиб государственный документ, его копии остались бы в министерстве. Вместо погибшего Хургеса был бы послан иной человек, если бы Хургес был дипкурьером; на том бы дело и кончилось. Здесь же что-то иное. Я полагаю, Хургес, — кто бы он ни был, — работал, как говорится, за свой страх и риск. Возможно, это один из авантюристов, открывших золотые россыпи или что-нибудь в этом роде. В свой смертный час он решил открыть тайну своему родственнику — Жуан Хургес, видимо, его брат, отец или сын. — Азорес окинул взглядом моряков. Все молчали, и он продолжал: — Мой план таков: редакция газеты, в которой я работаю, предложила мне ехать в Южную Америку. Там сейчас происходят интересные события. Я поеду туда и возьму письмо с собой. На всякий случай мы снимем копию. А я, приехав в Буэнос-Айрес, прежде всего осторожно разузнаю, кто такой Хургес. Если он не из нашего лагеря, я… придержу письмо, пока мы не расшифруем его сами и не убедимся, что оно безопасно для нас.

— Последняя воля погибшего должна быть выполнена, — с иронией повторил Гинзбург слова Азореса.

— Да, если погибший не враг, — спокойно отпарировал Азорес. — Наша этика состоит в том, чтобы стоять на страже интересов своего класса. Так ведь? Одним словом, я еду разыскивать Хургеса. Вы согласны со мной, товарищи?

— Такой вопрос мы не можем решить сами, — осторожно сказал капитан.

— Разумеется, — подтвердил Азорес. — Я буду в Москве и условлюсь. Но не слишком ли мы мелочны?.. Ведь Хургес, бросая бутылку в море, знал, что она может быть занесена течением Гольфстрима и к северным берегам Франции, и к западным берегам Англии, и к берегам Норвегии, даже к Новой Земле и Земле Франца Иосифа, где Гольфстрим, между прочим, уходит на большую глубину. Хургес, если он не дурак (а он, кажется, был не дурак), знал, что его бутылка может оказаться и в капиталистической стране и в Советском Союзе. Он знал, конечно, что его шифром будут интересоваться. Однако он был уверен, очевидно, что без ключа его шифр не будет расшифрован. Поэтому и просил в крайнем случае передать по бильду. Наконец, бутылка могла затеряться в океане. Чистая случайность, что нашли её мы, а не норвежцы или немцы. Она могла попасть в руки фашистов…