«Вся жизнь моя — гроза!» - Владимир Ильич Порудоминский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тучи совсем заволокли небо. Ржаное поле померкло. По нему пробегали тревожные волны. Начался дождь. Сперва капал лениво, как бы раздумывая, но скоро полил ровно и сильно.
«СУДЬБА МЕНЯ В МЛАДЕНЧЕСТВЕ УБИЛА»
Александр Полежаев
Ненужный мальчик
В последних числах августа 1804 года крепостная господ Струйских, солдатская дочь Аграфена, родила мальчика. Управляющий имением Михайла Семёнович Вольнов побежал докладывать барыне. Александра Петровна приказала немедленно доставить к ней новорождённого. Она была теперь полноправной рузаевской хозяйкой.
Николай Еремеевич уже восемь лет как умер. Подкосила его кончина обожаемой государыни Екатерины Второй. Когда скорбная весть достигла Рузаевки, Николай Еремеевич без чувств рухнул на пол. С этой минуты ноги отказались ему служить. Язык тоже плохо его слушался. Обложенный подушками, он сидел в кресле с бессмысленным лицом и злыми глазами. Привезённый из города лекарь опасливо обошёл кресло, дотронулся до большой холодной руки Николая Еремеевича, безжизненно лежавшей на подлокотнике, и, выйдя в соседнюю комнату, печально покачал головой. Александра Петровна протянула лекарю денежную бумажку, ассигнацию, и приказала, по обычаю, звать дворовых прощаться с барином. Мужики и бабы входили в комнату, становились перед Николаем Еремеевичем на колени и кланялись ему в ноги. Бабы громко всхлипывали, мужики сокрушённо вздыхали и тёрли тыльной стороной ладони сухие глаза. Барин сидел страшный: неподвижный, будто умер уже, а смотрел сердито — как буравчиками сверлил. Когда приблизился к нему старик каретник, накануне жестоко наказанный плетьми, лицо Николая Еремеевича вдруг перекосилось, он потянулся схватить старика за бороду — и повалился, мёртвый. Похоронили Струйского, как он приказывал, не в церкви и не в семейном склепе, а возле ограды, ближе к дороге. Он говорил, что желает и после смерти видеть, как работают его крестьяне, и, если будет надобность, встанет из могилы и накажет нерадивых. Крестьяне огибали недобрую господскую могилу и скоро протоптали тропку, кривой дугой уходящую далеко в сторону от дороги.
...Управляющий Михайла Вольнов нашёл Аграфену в людской. Там женщины солили огурцы. Доставали из корзин огурчики, подбирали один к одному — небольшие, крепкие, пупырчатые, ровные по величине, укладывали в добела выскобленные изнутри бочки, заливали рассолом, клали в бочки белые головки чеснока, жёсткие стебли укропа, листья хрена и мягкие, будто тряпичатые, смородиновые листья. Аграфена в углу на лавке кормила ребёнка грудью. Там же на вбитом в потолок крюке покачивалась наскоро устроенная зыбка: на квадратную рамку из четырёх досочек натянули холстяное донце, к углам рамки привязали верёвочки и зацепили за крюк. Михайла Вольнов с удовольствием вдохнул вкусный пряный запах, схватил из кучи огурец, жадно откусил раз-другой крепкими зубами, утёр ладонью небольшую рыжую бороду и повёл Аграфену к барыне.
По двору шли: впереди Михаила Семёнович — в коричневом суконном кафтане нараспашку, рубаха подпоясана высоко, по груди, почти под мышками, чтобы виден был плотный, сытый живот, за ним — Аграфена в серой полотняной рубахе и жёлтом сарафане. Аграфена ступала осторожно, прижимая к себе ребёнка. Мальчик не спал, лежал у неё на руках спокойно, с открытыми глазами. Глаза у него были большие, чёрные, круглые, как вишни.
День стоял солнечный, золотой. В небе разливалась осенняя, неяркая голубизна. В густой ещё листве берёз кое-где просверкивал жёлтый лист. Горели на рябинах красные гроздья. Свежие еловые побеги успели потемнеть. У дверей господского дома Михайла Семёнович взял из Аграфениных рук младенца и сам понёс к барыне. Аграфена осталась на улице, за дверьми.
Александра Петровна ждала управляющего на «Парнасе». Всё здесь было как при покойном господине — и статуи муз, и беспорядок, только пыль тщательно вытерта. Михайла Вольнов вошёл с поклоном, держа на протянутых руках ребёнка, точно блюдо с хлебным караваем. Александра Петровна кивком указала на стол, и управляющий осторожно положил туда свою ношу. Мальчик лежал на письменном столе рядом с покосившейся стопкой книг, упавшим мраморным бюстом, хрустальным бокалом, в который была воткнута тёмно-красная палочка сургуча. Александра Петровна отогнула угол пелёнки: глаза у мальчика были открыты — большие, чёрные, горящие; Александра Петровна подумала: «струйские» глаза.
Она отошла к окну. Внизу под окном стояла, задумавшись, красавица Аграфена. Александра Петровна залюбовалась ею. Статная, черты лица правильные и вместе нежные, волосы пушистые, светлые, цвета гречишного мёда, ноги, даже в лаптях, маленькие не по-крестьянски, вот разве только руки красны — да как их убережёшь на деревенской работе! Такая всякому приглянется, думала Александра Петровна. Она знала — да и кто того не знал, — что Аграфена приглянулась её сыну, молодому барину Леонтию Николаевичу. Года не прошло, как Лёвушка — Леонтий Николаевич, — выйдя в отставку, вернулся из гвардейского полка и поселился в Рузаевке. Мальчик, принесённый на «Парнас», был сыном не только крестьянки Аграфены, но и господина Леонтия Струйского. Он был одновременно рабом и внуком Александры Петровны.
Какой ни была Аграфена раскрасавицей, жениться Леонтию Николаевичу на крестьянке было невозможно; однако оставлять мальчика в вечном рабстве тоже жаль. Будет всю жизнь ходить за сохой, а то, глядишь, сдадут в солдаты или, того хуже, вовсе запорют за какую-нибудь провинность.
Александра Петровна повернулась к управляющему и велела искать Аграфене мужа из вольных людей. Приданое за ней будет порядочное — и бельём, и посудой, и деньгами; если понадобится, можно и дом купить в городе. Михайла понимающе склонил голову.
Александра Петровна приказала назвать мальчика Александром.
Фамилии у него пока не было.
Торговля
Начал Михайла Вольнов искать мужа Аграфене. Помог богатый саранский купец. Нашёлся у купца приятель, тоже из купеческого звания, — Иван Полежаев. Торговлю Полежаев вёл мелочную, богатства не накопил. У Полежаева был сын, звали его, как отца, Иваном. Старший Полежаев надеялся вывести сына в люди через выгодную женитьбу. Тут появился в доме Полежаевых рузаевский управляющий Михайла Семёнович. Мужчина дородный, степенный, кафтан праздничный, хорошего чёрного сукна. Вольнов достал из-за пазухи бумажник, большой, кожаный, немного потёртый; в бумажнике — опись приданого, которое дают господа за Аграфеной. Михайла Семёнович развернул опись, стал читать:
— Салоп тёплый, тёмно-зелёный, атласный, под ним мех черно-бурый, лисий. Шуба на заячьем меху. Платье шёлковой материи, палевое. Две скатерти персидские, белые. Две дюжины столовых салфеток, белых. Одна перина двухспальная,
