Одиннадцать случаев…(Повесть) - Кардашова Анна Алексеевна

Номера шли один за другим. Сероватая бумажка, опущенная в «воду», становилась то синей, то красной, мыльные пузыри летели вверх, как пули, и шлепались в потолок, обдавая их брызгами. Шершавая змея с шипением выползала из фарфоровой чашки.

А девочка стояла тихая, покорная, смотрела на брата и старалась понять, когда это и как он из простого брата превратился в такого волшебника. «Он все может! — думала она. — И куклу может починить». Но кукла — потом, тут творились вещи поважнее куклы.

Брат стал другой. Комната стала другая. Это уже не комната, а лаборатория — сверкающий мир таинственных сил. И сестра стала другая. Великий маг старший брат покорил ее, она стала рабой старшего брата.

Это была я.

Мы уселись на пол у ящика с не разобранной еще посудой; начались будни нашей новой жизни. Они тоже были полны интереса и наслаждения. Брат принес теплой воды в миске, и мы вместе купали и вытирали колбы, реторты… Брат видел, как осторожно я все делаю, и теперь доверял мне. Он научил меня вытирать пробирки — надо накрутить мягкую тряпочку на карандаш, засунуть в пробирку и осторожно повертеть. Пробирки отлично вытирались. После купанья колбы, реторты, пробирки отдыхали на моем кукольном одеяле, а в их чистых боках отражалось маленькое кривое окошко или моя вытянутая, а иногда сплющенная физиономия.

Заглянула мама и удивилась: «Как вы хорошо вместе играете!»

Нет, это была не игра…

Брату нравилось мною командовать. Правила были такие: к тому времени, как ему прийти из школы, на кровати должна лежать домашняя рубашка. Но не просто валяться как попало, она должна раскинуть рукава и повернуться воротом к стене. Брат быстрыми шагами входил в комнату, становился лицом к рубашке. Раз! — он скидывал с себя куртку, которую я должна была сзади поймать. Два! — он нырял в рубашку. Три! — застегивал пояс. Готов! Но стоило мне уронить куртку: «Безрукова!» — кричал брат. Он любил выругать какой-нибудь тут же придуманной фамилией. Не дай бог, если рубашка лежала не по правилам: «Ка-ак лежит рубашка?» — наступал он на меня с кулаками. Брат был моим тираном, но называл меня «дорогая». Это обращение он вычитал из книжки, и оно звучало не всегда ласково. «Дорогайя!» — кричал он грозно, и я со всех ног бросалась выполнять его поручения.

Но мне нравилось служить в «нашей лаборатории» даже у такого строгого начальника.

Брат держал в руках громадную реторту нежно, как цыпленка; он подышал на нее, протер и стал рассматривать на свет.

— Хорошие у нас с тобой вещички. Не из последних, а? Но чего нам не хватает, так это аппарата Киппа. Как мы с тобой получаем водород? Как? — допрашивал он меня.

— В пробирках, — отвечала я робко.

— Правильно. Так ведь в пробирке реакцию не прервешь, а нам надо, чтобы мы могли прервать реакцию, когда захотим.

Слова «опыт», «реакция», «аппарат Киппа» были для меня как сладкие ягоды с новым, необыкновенным вкусом.

— И потом, какая же лаборатория без аппарата Киппа? Аппарат Киппа — это «венец всей жизни, прелесть грез»!

Насчет «венца всей жизни» мы вычитали в книжке немецкого писателя Буша. Там про двух озорников, Макса и Морица. Они просто так, чтобы напроказить, делали разные гадости. Например, они дали проглотить курам одной женщины, Больтовой вдовы, корки хлеба, привязанные к длинным ниткам. Куры проглотили корки, взлетели на дерево и повисли на нитках. А Больтова вдова всплеснула руками и сказала:

О, лейтесь, лейтесь, токи слез, И превратите сад в реку! Венец всей жизни, прелесть грез — Здесь все повисло на суку!

— Где же нам достать аппарат Киппа? — спросила я.

— Достать-то есть где, а вот на что купить? — грустно сказал брат. — Все ушло — что бабушка подарила, что сэкономил от завтраков и трамваев, да еще выпросил у мамы, да еще занял у Володи Крахмальникова. И нету, и взять негде. Правда, она дешево продает…

— Кто?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вдова.

— Какая вдова, Больтова?

Брат засмеялся.

— Да, Больтова… Я ведь у нее всю свою лабораторию купил. Муж у нее был стеклодув. Он сам выдувал всю посуду. У него отец Дымского покупал и другие химики. Он-то знал цену своей посуде. А вдова ничего не понимает почти даром отдает. Даром, да не совсем. А денег взять негде.

В переулке, недалеко от нас, была торговля «с рук». Мама не позволяла мне там болтаться, боялась, что я какую-нибудь заразу схвачу. А я всегда старалась именно этим переулком пройти в булочную. Там было много интересных вещей. И я ведь ходила туда не просто так. Я присматривала себе что-нибудь купить. У меня дома на полке стоял глиняный баран. Если его потрясти, там гремели монеты. Это тоже был подарок бабушки. Она всегда почему-то дарила деньги: купи, что тебе самой захочется. И пока монеты гремели, казалось, что купить можно что угодно! Только выбрать трудно. Мне хотелось какую-нибудь маленькую коробочку. Откроешь ее, а там… Я не знала, что там должно лежать. В этом и был главный интерес.

Я шла по переулку и смотрела направо-налево.

Направо на вытертом коврике лежат башмаки и туфли, старые и раздавленные, как будто по ним грязное колесо проехало.

Налево, как статуя, стоит высокая барыня в протертом бархатном пальто, в сплющенной кружевной шляпке и держит в руке два старых зонтика. Материи на них нет, одни спицы и белые резные ручки. Направо черненький дядька раскладывает на стуле какие-то железки, налево… Налево стоял мой брат. Воротник тесного, короткого пальто поднят, кепка надвинута на уши, из-под нее глядит серое от холода лицо с застывшей кривой улыбкой. Одна рука засунута в карман, на другой висит «вторая курточка», которую он носил на смену школьной. Он испугался, когда увидел меня. Передо мной стоял не тиран-начальник, а мальчишка, который натворил глупостей.

Я взяла его за руку — пойдем домой!

Он быстро свернул куртку, засунул за пазуху и зашагал вслед за мной.

— Не говори маме!

Мы пришли, разделись, я молча достала своего барана, черного, обливного, с золотыми рогами и золотым носом, и грохнула его об пол. Потом собрала раскатившиеся монеты.

— Сосчитай! Хватит на аппарат Киппа?

Он сосчитал.

— Не хватит, конечно, но мы сделаем так: мы дадим задаток, а остальное где-нибудь добудем.

Брат нагнулся и стал подбирать осколки барана.

— Спрячь, мы его потом склеим, Копилкина-Баранская!

Это была хвалебная фамилия.

Мы шли по асфальту, потрескавшемуся, как корка ржаного хлеба. В кармане у брата брякали деньги из моего разбитого барана. Мы шли и в такт шагам декламировали стихи из книжки Буша:

Без пуха был бы странно дик Отрадный в холод пуховик. То знала Больтова вдова. Вот этой дамы голова!

По булыжной мостовой мы перешли на ту сторону, повернули направо, пошли вдоль деревянных домов.

— Вон у той тумбы — ворота! — сказал брат.

Тумба покосилась, как огромная ножка белого гриба, с которого сбили шляпку, а ножку скособочили. Мы вошли в ворота. Во дворе у стены деревянного дома росла травка. В темных сенях пахло плесенью. Брат постучал в дверь.

— Дома, дома, входите! — ответили нам.

…То знала Больтова вдова. Вот этой дамы голова!

Странно, удивительно, но перед нами была голова Больтовой вдовы. Такая, как на рисунке в книжке. На голове накручен тот же платок с торчащими, как уши, концами. То же удлиненное, пухлое лицо, увесистый нос, поджатые губы. Правда, когда вдова стеклодува повернулась к нам и заговорила, она стала меньше похожа на Больтову. Непохожими были маленькие мокрые глазки. Вдова все время сжимала их, а когда разжимала, они становились еще мокрей. Щеки были толще и шире, да и нос не тот. Больше всего похож платок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})