Психоанализ детских страхов - Зигмунд Фрейд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7 января он, как обычно, идет с няней в городской парк, на улице начинает плакать и требует, чтобы его отвели домой: он хочет «поласкаться» с матерью. Дома на вопрос, почему он не захотел идти дальше и заплакал, он отвечать не хочет. До самого вечера он, как обычно, весел; вечером он явно испытывает тревогу, плачет, и его невозможно увести от матери; он хочет опять «поласкаться». Затем он опять становится весел и ночью спит хорошо.
8 января жена сама хочет с ним пойти погулять, чтобы посмотреть, что с ним происходит, а именно в Шёнбрунн, куда он очень любит ходить. Он опять начинает плакать, не хочет уходить, боится. Наконец он все же идет, но на улице явно испытывает тревогу. На обратном пути из Шёнбрунна он после долгого сопротивления говорит матери: «Я боялся, что меня укусит лошадь». (В Шёнбрунне, увидев лошадь, он действительно стал беспокойным.) Вечером у него снова случился приступ, похожий на тот, что был за день до этого, с требованием поласкаться. Его успокаивают. Он, в слезах, говорит: «Я знаю, завтра я опять должен буду пойти гулять», а спустя некоторое время: «В комнату придет лошадь».
В тот же день его спрашивает мама: «Быть может, ты трогаешь рукой пипику?» На это он отвечает: «Да, каждый вечер, когда я лежу в кровати». На следующий день, 9 января, перед послеобеденным сном его предостерегают не трогать рукой пипику. Допрошенный после пробуждения, он говорит, что все-таки на короткое время этому предавался.
Итак, это было бы истоком как тревоги, так и фобии. Мы ощущаем, что у нас есть веское основание отделить одно от другого. Впрочем, материал кажется нам вполне достаточным для ориентировки, и ни одна другая временна́я точка не является столь благоприятной для понимания, как эта начальная стадия, которая, к сожалению, по большей части остается без внимания или замалчивается. Нарушение начинается с тревожно-нежных мыслей, а затем со страшного сновидения. Содержание последнего: потерять мать, так что он не может к ней приласкаться. Таким образом, нежность к матери, должно быть, оказалась чрезвычайно усилившейся. Это – основной феномен состояния. В подтверждение вспомним также о двух попытках совращения, предпринятых им по отношению к матери, первая из которых приходится еще на лето, а вторая, незадолго до появления страха улиц, представляет собой прямо-таки рекомендацию своих гениталий. Эта возросшая нежность к матери переходит в тревогу, или, как мы говорим, подвергается вытеснению. Пока еще мы не знаем, откуда происходит толчок к вытеснению; возможно, он объясняется просто интенсивностью побуждения, с которой ребенок не может справиться, возможно, при этом действуют и другие силы, которые нам пока еще неизвестны. Мы узнаем это в дальнейшем. Эта тревога, соответствующая вытесненному эротическому стремлению, как и любая детская тревога, вначале является безобъектной; пока это еще тревога, а не страх. Ребенок [вначале] не может знать, чего он боится, и когда во время первой прогулки с няней Ганс не хочет сказать, чего он боится, то именно потому, что он этого еще не знает. Он говорит то, что знает: что ему на улице не хватает мамы, к которой он может приласкаться, и что он не хочет уходить от мамы. Тут со всей откровенностью он выдает первый смысл своего нерасположения к улице.
Также и повторившиеся два вечера подряд, перед отходом ко сну, его тревожные и по-прежнему отчетливо нежно окрашенные состояния доказывают, что к началу заболевания у него пока еще не было фобии улиц, прогулок и уж тем более лошадей. Иначе его вечернее состояние было бы необъяснимым; кто перед отходом ко сну думает об улице и прогулке? И наоборот, совершенно очевидно, что вечером он становится столь тревожным, если перед отходом ко сну его с особой силой одолевает либидо, объектом которого является мать, а целью которого, к примеру, могло бы быть – спать с матерью. Ведь он на собственном опыте убедился, что подобные настроения в Гмундене побуждали мать брать его в свою кровать, и ему хотелось бы добиться этого и здесь, в Вене. Кроме того, не будем забывать, что в Гмундене время от времени он оставался один с матерью, поскольку отец не мог проводить там весь отпуск; далее, что там его нежность распределялась на ряд приятелей, друзей и подруг, которых ему здесь недоставало, а потому либидо могло снова неразделенным вернуться к матери.
Тревога, стало быть, соответствует вытесненному стремлению, но она не является тем же, что и стремление; вытеснение служит еще кое-чему. Стремление может полностью превратиться в удовлетворение, если ему достается желанный объект; при страхе эта терапия уже никакой пользы не приносит, тревога сохраняется, даже если стремление может быть удовлетворено, его уже нельзя полностью превратить обратно в либидо; либидо чем-то удерживается в вытеснении[12]. У Ганса это проявляется во время первой прогулки, которую совершает с ним мать. Он теперь с матерью и все же испытывает тревогу, то есть неутоленное стремление к ней. Правда, тревога слабее, ведь он все же отправляется на прогулку, тогда как няню он заставил вернуться; да и улица – неподходящее место для «ласк» или для чего-то иного, чего хочется маленькому влюбленному. Но тревога выдержала проверку, и ей теперь необходимо найти объект. Во время этой прогулки он прежде всего высказывает опасение, что его укусит лошадь. Откуда берется материал этой фобии? Вероятно, из тех пока еще неизвестных комплексов, которые способствовали вытеснению и сохраняли в вытесненном состоянии либидо к матери. В этом по-прежнему заключается загадка данного случая, дальнейшее развитие которого мы теперь должны проследить, чтобы найти решение. Известные отправные точки, которые, вероятно, надежны, уже дал нам отец: что Ганс всегда с интересом наблюдает за лошадьми из-за их большой пипики, что, по его предположению, у мамы должна быть такая же пипика, как у лошади, и т. п. Поэтому можно было бы подумать, что лошадь – это всего лишь замена мамы. Но что означает страх Ганса, который он выражает вечером, что в комнату придет лошадь? Скажут, что это глупая тревожная мысль маленького ребенка. Но невроз не говорит ничего глупого, равно как и сновидение. Мы бранимся всегда, когда ничего не понимаем. Это значит – облегчить себе задачу.
Этого искушения мы должны остерегаться еще
