Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

Серое начальство не умело слушать так, как раб Кирилл. Оно могло подслушать многое, заставляло шептать и развязывало языки любым молчунам. А вот правильно слышать, так, чтобы понимать до появления – не умело. Кирилку, на его беду, мама с папой и природой одарили куда как более совершенным слухом. Но скоро услышали и увидели все. Рявкнул мгновенно вытянувшийся автоматчик, лихо крутнулись на каблуках хозяева в мышиного цвета униформе. Застыли, стараясь не поднимать глаз, рабы. Кирилка взгляда от двери не отвел, так и стоя на одном месте. Гулко бухало сердце.

Она, как и всегда, была прекрасна. Она казалась ему, пусть и думающему только о сне, еде и побеге, богиней, жесткой, жестокой, ругающей и самой красивой на свете повелительницей.

В богине Кирилки весьма немало сантиметров и килограммов. Но все они нужны и великолепны. Вместо серо-мышиного верха с зеркально-грубым низом – мягкая глубина оливкового и хаки, серебро кожи тонкой выделки. Ремни портупеи мягко обтекали божественную красоту ее сильного и опасного тела. Чуть золотились коротко остриженные волосы и холодно поблескивали прекрасные линзы прицела ее небесно-лазурных глаз.

В корпусе повисла ощутимая, как груз в шахте, тишина. Широко шагнув поскрипывающими высокими, до точеных и видимых под сукном колен, сапогами, внутрь вошла богиня смерти в аду, где Кирилка прожил три месяца. А звали ее, женщину и хищника, несказанно прекрасно для его излишне чутких ушей.

Инга Войновская.

Кирилл смотрел на нее, не косился под ноги, не глядел на выщербленную полосу паутины трещин, покрывающей сизо-зеленую, с белесыми пятнами и выщерблинами, стену напротив. И не хотел замечать ее постоянных спутников.

Ших… и в корпус вкатилась выкрашенная в белое металлическая каталка. Щелк… рядом с ней замерли трое в таком же хаки и с черными масками на лицах. Скрр… как обычно, задев за сталь порожка, вошел худой и бледный человек в синем комбинезоне, стерильно чистом, занес запах дезинфекции, крови и боли, въевшихся в ткань. Чцц… зашуршала бумага, пожелтевшие страницы, прячущиеся за картоном папки, светлым пятном на синем, в его руках. Врач, тот, кто забирает и не возвращает. Пес, верно стоящий у длинной и прекрасной ноги его богини, хозяйки жизней и щедрой дарительницы смерти.

– Госпо… – подскочил и тут же заткнулся, вытянувшись, рябой.

Выгнутые и почему-то (ее волосы же золотые!) темные брови дрогнули, чуть наметилась морщинка.

– Мне нужен…

Кроме чуткого слуха и любви к странной и страшной женщине, у Кирилки, не так давно дожившего до семнадцати лет, имелось немало других скрытых талантов. Например, отличное зрение, наблюдательность и память. Чуть замятый уголок папки, расслоившийся край, пятнышки от раздавленного и не до конца очищенного с картона таракана и пожелтевший шнурок. Он видел это один раз и запомнил навсегда. Сердце забилось быстрее.

– Кирилл…

Бом… бом… б-о-о-о-м. В висках бухало все сильнее. Кирилл Иванов, Кирилл Майкин, Кирилл Сатеев, Кирилл… он сам, Кирилл Замятин.

– Замятин.

Сердце чуть замерло, екнуло, затихло и ударило сильнее. По спине, сырой от сопревшей циновки и пропахшей потом робы, побежала вниз тонкая и ледяная, до мурашек, капля пота. Проскользнула до вставших дыбом волос на крестце, скользнула под резинку совсем прохудившихся трусов, впиталась. Ее сестренки оказались проворнее, поспешая и догоняя опередившую их.

Рябой чему-то радостно улыбнулся и тут же подскочил, вцепился клещом в руку, вытащил из неровного и дрожащего строя. Кирилл не смог не посмотреть на нее, в несколько шагов ставшую такой близкой. Чуть слышно втянул воздух, пахнущий мылом, начищенной и смазанной кожей сапог и амуниции, еле уловимым запахом чего-то острого, пахнущего ею. И поднял глаза, встретившись наконец-то с ней взглядом.

Прицел винтовки бати, старый и надежный, помогавший убивать многих, зверей и не только, был теплее и не так опасен. Иллюзия жизни закончилась, протянув после набега и плена чуть больше трех месяцев. Нет никакой богини, нет никакой живой красоты. Есть лишь немного времени до пустоты. Скрытый талант собственной тощей задницей чувствовать неприятности у Кирилла также имелся.

– Это что такое? – ласково и мягко поинтересовалась Инга. – Что это?

Рябой подскочил, глянул, разом став белым. Не особо гладко выбритый подбородок заплясал, затрясся.

– Михаил!

Подскочил врач, присмотрелся к Кириллу.

– Хм, ну, ничего страшного. На лице недельной давности гематома, явно от удара рукой, кулаком, возможно, локтем. Хотя нет, вряд ли локтем. Им били вот здесь, бровь рассечена и зажила не далее, чем десять дней тому назад. Поднимите робу, Замятин.

Он поднял вверх тяжелую и шершавую ткань, не отрывая взгляда от голубых глаз.

– М-да… – врач покачал головой. – Я говорил, Инга, говорил и неоднократно – отдельное помещение, режим и питание нужно всем, хотя бы отдаленно подходящим по параметрам. Юноше повезло, мог умереть от чуть более точного и сильного удара.

Мог умереть, как интересно. А сейчас что, накормят, дадут выспаться, отмоют и отправят домой? Кирилка чуть не усмехнулся.

– Согласна. Второй! – из-за двери неслышно и быстро появился еще один оливкового цвета. – Сменить караул, начкара и этих двух – на шомпола, к третьему батальону. У них как раз подготовка к завтрашним стрельбам и чистка оружия. Замятин!

Рябой рухнул на колени. Кто-то из его серых друзей-товарищей решил сопротивляться. Не вышло, треск ломающихся костей был недолгим, но громким. Надзиратель стек по стенке мягким комком тягучего варева из помоев, что давали рабам на завтрак, обед и ужин. А Кирилл Замятин спокойно лег на каталку, даже не подав признака страха. Неправда о жизни закончилась три месяца назад, улетела вместе с горьким и жирным дымом сгоравшего хуторка, его семьи и друзей. И ему оставалось до встречи с ними совсем немного.

Он не крутил головой по сторонам, тихо лежал и спокойно глядел вверх. Хватало и одних потолков, складывающихся в странную и неповторяющуюся мозаику. Каталка шелестела резиной, мягко перекатываясь по неровным, убитым и идеально гладким полам, встряхивая человека на стыках и стяжках, чуть грохоча по металлическим участкам. Кирилка смотрел на мелькающую перед глазами картину, оставаясь все таким же отрешенным.

Густая сеть тоненьких трещин и небольшие куски облупившейся побелки, зеленая краска переходов, украшенная наплывами неровно нанесенной штукатурки, прямые и ровные линии стыков бетонных плит, выпуклые соединения металлических перекрытий, паучьи сочленения швеллеров и уголков, темнеющие пустотой ангары. Менялась мозаика сколов, менялся свет: то падал из редких кровельных фонарей с грязными стеклами, то мягко струился из плафонов, забранных сеткой, то резко, до боли в глазах, бил из длинных панелей почти белого излучения.

Там, в прошлом, электрическому свету Кирилл подивился всего два раза: на большом базаре, где жители разрушенного городка приспособили оживший и бодро бежавший Урал под грубую, но действенную гидростанцию, и в крепком блокгаузе добытчиков земляного масла, нефти, мазутчиков, имевших несколько перегонных кубов и дизельный генератор. Здесь, в подземном убежище Ордена Возрождения, электричество находилось рядом весь остаток его жизни, не такой и длинной.

Каталку чуть тряхнуло на повороте, свет сменился на желтый, показался угловатый прямоугольник лифтовой кабины. Мягко заурчал двигатель, лифт чуть тряхнуло, и он мягко пошел вниз. В шахте подъемники забирали только проржавевшей сеткой-рабицей, здесь же стенки блестели отмытым и целым коричневым пластиком. Показалось прекрасное лицо его богини, обеспокоенно спросившей у тут же появившегося врача:

– С ним все в порядке?

– Так точно, Инга, – врач посветил тоненьким ярким фонариком. – Просто пациент не глуп и что-то понимает. Так? Хм, ясно. Это шоковое состояние, совершенно не опасное для процедуры, так… пульс в норме, дыхание ровное… сердцебиение не учащенное и без аритмии. Не стоит переживать. А на месте…

– Я поняла.

Разговор прекратился. Лифт урчал двигателем, чуть поскрипывал, опускаясь ниже. Кирилка смотрел на решетку, на моргающие за ней лампочки, в голове мерно стучали секунды.

Потолок вновь сменил свой цвет – стал матовым, с легкой желтизной, ярко освещенным. В стороне лязгало и звякало что-то металлическое. Шипело, булькало, переливалось и шелестело.

– Мастер, как вы? – Инга простучала каблуками куда-то вперед.

– Уже лучше. Девочка моя, это тот самый экземпляр?

– Да. Виновные уже несут наказание.

– Правильно… – снова чуть зашипело, голос стал глуше. – Это правильно. Порой рядовые братья забываются. Ты поступила верно, Инга. Господа медики, попросил бы вас поторопиться, установить оборудование и потом оставить нас с госпожой майором наедине.

Каталка дрогнула, мягко защелкал смазанный механизм в районе поясницы Кирилки, он начал подниматься. Верх жестковатой поверхности под спиной пошел вперед, потолок, соответственно, наоборот – вниз.