Ответный удар - Сергей Зверев

А спустя еще сутки в мою квартиру ворвался Туманов – бледный, как привидение, злой, как цепная псина. «Динка… – схватил меня за плечи и принялся бешено целовать, – это зомби… Это дети базы, будь она неладна, понимаешь? Их посадили на власть, теперь они с нее не слезут… Забирай своего шпендика и уматывай из страны, пока не поздно. Идут аресты. Ваша редакция, или как она там называется, уже под колпаком, и, похоже, националы догадываются, чем вы там занимаетесь… Уезжай, Динка, есть одна лазейка – вы можете проскочить. На таможне пара наших людей, в Праге безвизовый режим, там тоже наши люди, рейс прямой – через неделю его закроют и уже навсегда – точно тебе говорю… Мы сделаем документы, билет – уматывай, Динка. Будешь работать на «Бастион» в Праге. Без угла не останешься… А обо мне не думай, бог даст – увидимся, все будет здорово, поверь…» Это был удар по темечку. Я поняла и заревела. Вцепилась в него, стала говорить, просить, умолять… Не поеду, не могу, березки держат… Куда там! Все было предрешено. Не Тумановым лично, другими – свыше. Он явился выразителем их воли. Согласись он тогда оставить меня в стране, другие люди пнули бы меня в эмиграцию…

Как он делал «беженке» зеленый коридор, я уже не вникала. Два дня протекли в бреду галлюцинаций… «Тяжелее всего уезжать нам оттуда, где жить невозможно», – стучали по мозгам слова производителя «гариков». «Я не хочу, мама, не хочу…» – бормотал Антошка, глотая слезы, терзал мою юбку и безвольно семенил следом, а Туманов уверенно вел нас на таможенный контроль. Я не помню, как он меня целовал и целовал ли вообще, помню лишь грациозно сидящий на нем камуфляж и липовое удостоверение, предъявленное вездесущему патрулю. Наверное, это было хорошее удостоверение – накачанные мордовороты с наглыми рожами неохотно отлипали и отдавали честь… Мы шли дальше. Мелькали залы, отстойники, переходы, овчарки на привязи. «Я не хочу, мама, не хочу…» – кто-то, квася уксусное личико, дергал меня за юбку… Кто-то требовал документы, кто-то просил не волноваться… Узкая дверь в сектор номер два, за которой начиналась посадка на рейс, стала вратами в параллельный мир… «Уходи быстрее… Долгие проводы – лишние слезы…» Не помню, как вошла в этот мир. Не помню, как сдвинулся пространственно-временной континуум. Сознание вернулось в салоне самолета, под мерное гудение двигателей. Полно, летите… Я сжимала руку ребенка, мимо иллюминатора бежала взлетная полоса со свежими лужами, и назойливое бормотание, будто заклинание шамана, вгрызалось в мозг:

– Я не хочу, мама, я не хочу…

Туманов П. И.

Мерзкий звук, выдравший Туманова из сна и казавшийся громом небесным, был обычным дверным звонком. Пошарив по стене, он нажал кнопку – стервозное сопрано проинформировало: «Четыле часа тли минуты». Действительно, мерзкий звук. Кому-то не спится, догадался он, извлекая из валявшейся на полу кобуры «Ламу М-82» – испанскую родственницу пистолета-«кольта», унаследованную в Кабардино-Балкарии. Микрофон когда-то модной системы «Посылай лежа» висел над кроватью, так что к двери он не пошел.

– Говорите, – проворчал в мембрану.

– Федеральная служба безопасности, – сказал динамик замогильным голосом. – Открывайте немедленно!

Все возможно в это смутное время, соображал почти проснувшийся Туманов, влезая в штаны. В том числе аресты под утро. Практика устойчивая, испытанная поколениями, а главное, не пошлешь, как при Бориске. Отсюда вывод – напрягись.

– В чем дело?

– Открывайте быстро! – И голос постарше, поспокойнее, сменивший замогильного: – Дверь выставим – хуже будет.

Дверь, как и замки, сработаны на совесть – кучу денег вбухал, но у ФСБ и других настойчивых контор есть своя штука, под названием «С добрым утром», – вынесет вместе с косяком. Правда, у Туманова и ответный прибор есть, «Привет незваным» называется. Один опытный человек делал. Пока чекисты от двери напротив отлипать будут, можно успеть на лоджию, через дыру в стеночке – на соседнюю, там в квартиру, где тезка Черных с перепоя дрыхнет. А потом – либо вниз (их подъезд на другую сторону), либо на чердак.

– Выносите, – разрешил он, цепляя лямку «тревожного» рюкзачка. Вещички давно собраны. Если и впрямь «гэбэ» наехало, примерное поведение все равно не панацея. Кроссовки, курточка, что там еще…

– Открывай, падла! – заорали в динамик. Нервные какие-то. Чекисты давно бы терпение потеряли – и получили бы взрыв (одинарный, если применить гидроаккумулятор, и двойной, если… два).

– Вы из районного, ребята? Или из городского? – поинтересовался он, завязывая шнурки. Все, собрался. Можно убираться. Но вот нужно ли?

– А тебе какая разница, тварь?! А ну отворяй, я тебе сказал!

Точно, импровизаторы. К тому же глупые и нетерпеливые. Найдется кто-нибудь смелый по соседству – глаза протрет и брякнет по «02». Хотя кто нынче смелый…

– Если из районного, – Туманов облегченно вздохнул, – то позвоню дежурному, они вас, я слышал, давно пасут. А если из городского…

По лестнице зацокали копыта. Тишина. Дошло до шакалов.

Самые безотказные способы ограбления – «Патруль! Предъявите документы» или как сейчас – «Открывай, чека!». Так и прозвали – «гоп-стоп-чека». Люди пуганые, дверь отомкнут – лихие люди мало-мальски ликвидное барахло изымут, а хозяев, дабы не расстраивались, – в расход.

Бросив в угол рюкзак, он прошел на кухню, глянул в окно. В предрассветной серости, мерцая габаритными огнями, таял микроавтобус. Светлый, «Ниссан» или «Тойота». Или… любой другой. Номеров не видно, но пусть и видно – все равно «дежурные». Можно намекнуть Гальяну. Такое отпетое хулиганство на его территории – не простит. Поймает – накажет чужаков.

Ох, дела. Почесав затылок, он отправился в ванную. Какой теперь сон?

Сентябрьское солнышко слепо щурилось, и дети в новой школьной форме (сплошная синтетика и мутант с двумя клювами на рукаве) торопились припасть к источнику знаний. Туманов достал брелок – «Кадет» приветственно бибикнул. Хуже нет – оставлять машину на улице. Но больно он поизносился накануне. Все силы ушли на Оксанку. Бог понял и посторожил.

Из подъезда по его следам выбежала соседка-долгожительница с пятого этажа.

– Пал Игорич, подождите минуточку, ух, устала гнаться за вами… Не успела, вы простите, молоко принесла, на плиту ставила…

– Не спешите, Марь Матвеевна, – Туманов скрипнул зубами. – С добрым вас утром. Случилось что?

– Утро доброе, Пал Игорич… Хотела с вечера зайти, да не было вас, а потом спать легла, давление скачет, и проспала, вы не обижайтесь… – Старушка наконец остановилась, пытаясь отдышаться.

Он не обижался.

– Марь Матвеевна, – работа в принципе не горела, начальник не опаздывает – он многозначительно задерживается. – Говорите, что случилось. Но без паники, хорошо?

– Да как же, Пал Игорич… Витальку забрали… – казалось, старушка сейчас заплачет.

Виталькой звали ее внука, шебутного отрока лет пятнадцати, которому Туманов весной устроил экскурсию в наркологический диспансер. Поймал в подвале с тремя такими же за сеансом – подростки самозабвенно вдыхали «Момент». Как водится у «кислотных», пытались возмутиться – но недолго. Для филиала концерна «Муромец», где Туманов выступал в роли начальника аналитического отдела, диспансер давно стал чем-то вроде подсобного цеха, так что поездка не была чистой благотворительностью. Вволю наглядевшись на пьяниц с «белочкой», на «ширевых» в ломке и более подробно – на превратившихся в овощную грядку ветеранов клея, Виталик определенные выводы сделал. Отец отбывал сельхозповинность (на его счастье, а то отбывал бы севернее, чудак приблатненный), мать погибла в перестрелке год назад, оказавшись с булкой хлеба между двумя бандами, так что кормить и лелеять подростка пришлось бабке. Авторитетный сосед с положением в обществе воспринимался Марьей Матвеевной как подарок судьбы, чем она периодически и пользовалась.

Путаясь в словах и впадая в мемуаристику, старушка поведала, как вчера днем прибежал друг Виталика Серега, лично видевший, как пьяного бабкиного внука самым драматичным образом заметал патруль. Бабка сбегала в РОВД, но там паренька выдавать отказались, а порадовали фразами вроде «сопротивление патрулю» и «хулиганские действия».

– Посадят парня, ведь посадят, а?.. – причитала старушенция, поглядывая на Туманова с какой-то неясной надеждой. – Маленький он совсем, да закон уж нынче строгий…

– Погодите, Марь Матвеевна, не надо расстраиваться раньше времени. И вообще не надо. У вас телефон работает?

– Работает, Пал Игорич… Виталик починил, у него ручонки золотые, кабы не Гришка, алкоголик проклятый, был бы парень как парень…

Гришкой звали отца Виталика, а телефон грохнул об пол сам сынуля недели три назад в знак могучего протеста.

– Вы вот что, Марь Матвеевна. Идите домой, а я узнаю в милиции про ваше чадо. Сейчас девять, в одиннадцать я вам позвоню. Таблетки дома есть?