Слепой в шаге от смерти - Андрей Воронин

– Ничего, ничего, – бормотал Евгений Ильич, – сейчас дровишки разгорятся, самое главное, их не жалеть. А прогорят, еще подброшу.

Из сарая он принес белые березовые поленья, длинные, приятно пахнущие морозом, и уложил их поближе к печке.

– Ну, давай, давай, – подгонял Самохвалов, поправляя охваченные пламенем дрова.

За окнами синела ночь. На небе было непривычно много ярких звезд, в печке потрескивали поленья…

– Как здесь хорошо!

Гостиная постепенно прогревалась, стрелка термометра медленно ползла вверх и уже достигла отметки четырнадцати градусов.

– Ну, еще бревнышек шесть-восемь, и потеплеет градусов до восемнадцати. А восемнадцать – это вам не шесть, это совсем другое дело.

Окна начали запотевать, и по стеклам стекали капельки воды. Евгений Ильич вытащил из шкафа старенький «ВЭФ», воткнул его в розетку и повертел ручкой настройки. Он отыскал какую-то музыку и даже не сразу понял, почему остановился именно на ней. Это был джаз, старая-престарая импровизация. Только послушав немного, полковник вспомнил, что знает эту мелодию с детства: в джазовой интерпретации звучала основная тема из оперы Гершвина «Порги и Бесс». В юности Евгений Ильич серьезно увлекался музыкой, а потом забросил.

Время от времени полковник поглядывал на часы. Стрелки постепенно приближались к полуночи.

«Завтра воскресенье. Еще немного, и оно наступит».

Евгений Ильич поднялся с маленького стульчика, стоявшего у печки, и принялся распаковывать сумку. Он разложил на столе еду, вытащил из шкафчика бутылку водки. Водка была холодная. За руль ему сегодня не садиться, поэтому Самохвалов решил позволить себе выпить граммов сто-сто пятьдесят. Сделав два глотка, он точно уложился в намеченную норму, завернул винтовую пробку и закусил приготовленными Зинаидой бутербродами.

На даче имелся телефон. Евгений Ильич поднял трубку, проверил, работает ли. В трубке раздались гудки.

«Что ж, работает, уже легче».

Когда стрелки часов почти соединились на цифре «12», в дверь постучали.

«Вот и пришел, – подумал Самохвалов, – странно, что я не слышал, как он подъехал. А может, он оставил машину где-нибудь на дороге, не надеясь проехать из-за сугробов?»

Евгений Ильич открыл дверь. Выдохнув клубы пара, в дом вошел высокий широкоплечий мужчина в дорогой шапке. Меховой воротник его кожаного пальто был поднят.

– Здорово, Ильич, – подмигнул вошедший, стаскивая перчатку и протягивая Самохвалову руку.

– Здравствуй, Григорий.

– А у тебя здесь тепло, – оглядываясь по сторонам, отметил гость.

– Уже часа два топлю, так что дом немного прогрелся, подсох.

– Правильно, печь надо топить хотя бы раз в неделю, а то дом сгниет.

– Вот и топлю. Проходи, раздевайся.

– А сам-то ты чего в куртке ходишь?

– Думал еще за дровами выйти.

Гость посмотрел на дрова, сложенные у печи, пожал плечами:

– У тебя здесь дров на два дня.

– Значит, не пойду, хватит и этих, – согласился Самохвалов.

Григорий Германович Бутаков, три года назад ушедший из ФСБ, причем с генеральской должности, снял пальто, бросил его на диван. Подошел к печке, приложил к голубым изразцам руки с широко растопыренными пальцами и блаженно вздохнул:

– Тепло! Кровь по жилам побежала.

– Выпить немного хочешь, Бутаков? – спросил Евгений Ильич.

– Если нальешь, не откажусь.

– Налью, – Евгений Ильич поставил на стол вторую граненую рюмку.

– За что выпьем? – спросил гость, глядя на Самохвалова. – Виделись мы с тобой совсем недавно, на прошлой неделе, так что за встречу пить не будем.

– А ни за что, просто так.

– Ну давай так выпьем.

Они, не чокаясь, опрокинули по рюмке водки, закусили ветчиной, захрустели огурцом, разрезанным на четыре части, посмотрели друг на друга.

– Что скажешь, Евгений? Согласен?

– Погоди, Бутаков, не все сразу.

– Вечно ты осторожничаешь! Сколько тебя знаю, ты всегда перестраховывался, во все времена был крайне осмотрительным. Но я тебе предлагаю дело, настоящее дело. Наша контора, вернее, ваша контора, просуществует еще год или два, а затем все разбегутся или подохнут с голоду. Я обратился к тебе, потому что ты профессионал, потому что ты на хорошем месте, да и знаю я тебя, как-никак, однокурсники.

– И я тебя давно знаю, Гриша, очень давно, – согласился Самохвалов. – Что-что, а устроиться в жизни ты всегда умел.

– Ну, знаешь ли… Такого тестя, как твой, у меня никогда не было.

– При чем здесь тесть?

– Ни при чем, это я так, к слову. Хочу показать Тебе кое-что.

Бутаков, не торопясь, снял очки в золотой оправе, идеально чистым носовым платком, от которого исходил запах дорогого мужского одеколона, протер стекла, снова надел очки и лишь после этого извлек из внутреннего кармана пиджака конверт с фотографиями.

– Посмотри, – Григорий Германович положил конверт на стол перед Самохваловым. – Думаю, сговорчивее станешь.

– Что здесь?

– Да ты посмотри сначала, а там, кто знает, может и начнешь рассуждать в нужном направлении.

Евгений Ильич взял в руки не заклеенный конверт стандартного размера. Даже на ощупь можно было догадаться, что в нем фотографии.

– Ну, давай, вытаскивай, – с ехидной улыбкой торопил его Бутаков. – Тебе это, возможно, покажется не столь уж интересным или новым, а вот Зинаиде и твоему шефу, генералу Потапчуку, думаю, будет чрезвычайно любопытно посмотреть.

– Что это? – внутренне холодея, Евгений Ильич не спешил вынимать снимки.

– А ты посмотри, посмотри, не спрашивай.

Самохвалов вытряхнул из конверта с десяток фотографий.

Его лицо сразу же покрылось пунцовыми пятнами, уши горели. На всех фотографиях был запечатлен он, и не один, а с женщиной. Вот они сидят за столиком и пьют вино, вот они целуются, а вот они уже в гостиничном номере. Самохвалов просматривал один снимок за другим, из пунцового его лицо превратилось в бескровную серую маску, на лбу выступил пот. Даже под носом заблестели несколько капель.

– Нравится? – с холодным, бесстрастным цинизмом в голосе осведомился Бутаков.

– Мерзость! – скривился Евгений Ильич, отодвигая от себя снимки. – Самая настоящая мерзость!

– А когда трахался, тебе, по-моему, нравилось.

Вон какая гамма чувственных удовольствий на блаженной физиономии. Ну, да это понятно. Чистая работа, а? Видишь, как все сделали. Вели тебя, в ресторане сняли, затем в номере.

– Хорошо еще, что под одеялом не снимали!

– Зачем, и так все видно.

– Она.., ваш человек?

– Наш, не наш, – ушел от ответа Бутаков. – А какая разница?

– Стерва!

– Это как сказать, с чьей точки зрения посмотреть. Если с твоей, то да, стерва, а если с моей, то вполне нормальная женщина, хорошо работает.

Видишь, когда надо, тебя показывает, а сама почти на всех снимках – со спины.

– Стерва! – Самохвалов резко опрокинул бутылку, переливая водку через край рюмки.

– Да ты не нервничай, Евгений Ильич, ничего страшного пока не произошло, это всего лишь фотографии. Мало ли что когда-то в гостиничном номере было. Гостиница «Заря», в Питере – помнишь?

– Какая мерзость! – Самохвалов одним глотком опорожнил стограммовую рюмку водки, схватил со стола снимки.

– Еще полюбоваться хочешь? Ты уже, небось, забыл об этом приключении? А жена у тебя, я знаю, ревнивая, да и шеф твой мужик принципиальный.

Постоянно акцентирует, что у него работают морально устойчивые ребята. Вот она, моральная устойчивость, не прикрытая даже фиговым листочком! Но согласись, баба ничего, а?

– Сказал бы я тебе, Бутаков, да не хочу матом ругаться.

– Ругайся на здоровье, чего уж тут! Можешь даже эти карточки в печку бросить.

– И брошу.

– Бросай, я тебе разрешаю. Правда, этим ты ничего не изменишь.

Самохвалов вскочил из-за стола, сжимая в руках фотографии, открыл металлическую дверцу печки. Оттуда пахнуло жаром, дрова ярко пылали. Евгений Ильич бросил снимки в огонь. Два из них упали на березовые поленья. Он подхватил их и, обжигая руки, сунул в самое пекло.

Огонь быстро уничтожил глянцевые листки фотобумаги.

Самохвалов облегченно вздохнул.

– Ну сжег ты их, немного полегче стало на сердце, не правда ли?

– Правда. Будь ты неладен, Бутаков, вместе со своими людьми и выгодными предложениями!

– Предложения, кстати, толковые, и ты нам нужен, Евгений Ильич, очень. Не был бы нужен, не стали бы тратить на тебя ни время, ни деньги. Это ты бабу за бесплатно трахал, а я ей исправно платил, опять же фотограф… Работай, как работал, только в нашей команде, и мы обо всем забудем.

– Можешь гарантировать, что снимки не всплывут?

– В таком деле никто ничего не может гарантировать. – Бутаков улыбнулся. – Если ты с нами, то, сам понимаешь, какой нам резон пускать снимки в ход? Никакого. Ты же профессионал, без моих объяснений это знаешь. С другой стороны, можно отнести пару фотографий в какую-нибудь популярную газетенку, заплатить немного денег, дать кратенькую информацию о тебе, а журналисты уж постараются раздуть из этого сенсацию. И вылетишь ты из ФСБ, как пробка из бутылки, мгновенно. Отправят тебя к черту на кулички…