Колесничие Фортуны - Владимир Свержин

– А потому, – продолжил разбойничий предводитель, – мы вынуждены просить вас оплатить эту скромную трапезу. При этом, господин рыцарь, я заклинаю вас, помните, что щедрость – одна из важнейших добродетелей, присущих вашему высокому званию.

«Ну вот и началось, – вздохнул я. – Пообедали. Пошло-поехало. Ладно, посмотрим, чем все это закончится».

– Рейнар, сколько может стоить все это пиршество? – Обратился я к Лису.

Он машинально назвал некую астрономическую сумму, услышав которую, я невольно усомнился, не спросил ли я вдруг у него о количестве листьев в лесу хлебосольного хозяина.

«Господи, это ж он о своей национальной валюте!» – догадался я, несколько успокаиваясь и мучительно пытаясь вычислить соотношение по биржевому курсу. В таком виде сумма выглядела куда как менее впечатляюще. Похоже, мой друг всерьез считал, что весь вечер мы пили неочищенный спирт, закусывая его третьесортной собачатиной.

Вздохнув, я полез в кошель и протянул нашему незваному метрдотелю несколько золотых монет. Это было втрое больше, чем стоил сегодняшний ужин, и раз в десять более того, что назвал Лис, но, как я имел возможность заметить, сдачи ждать не приходилось.

Разбойника подобная щедрость явно не устроила.

– Черт возьми, милорд, да вы, оказывается, пресквернейший скряга! Ваш приятель куда как щедрее вас.

Я невольно улыбнулся. Думаю, если бы нашему отважному оленебою пришлось когда-либо попытаться отнять у Рейнара медный пенс, он не долго бы придерживался такого мнения. Так уж устроен был мой верный напарник, что в любую минуту готов был отдать ради друга последнюю рубаху, но в остальных случаях каждую монету в чужих руках воспринимал как личное оскорбление.

– Вот этот рубин, – не унимался предводитель лесной братии, – что красуется у вас на пальце, вполне достойный дар. Ведь надо же одарить от милости своей очаровательную хозяйку, которая сама, вот этими руками, – он погладил руки своей соседки, – приготовила все сегодняшние яства.

– Этот перстень очень дорог мне, – попытался возразить я.

– Тем более милорд! Тем более! Здесь он будет в большей безопасности, чем у вас на руке. Вы же знаете, жизнь благородного рыцаря так неспокойна и так полна опасностями, что можно враз лишиться и перстня, и руки. Ну а если ваша милость соскучится по этой прелестной вещице, мы всегда будем рады видеть вас вновь за нашей трапезой. Не правда ли, друзья мои? – обратился он к честной братии, внимательно следившей за «обуванием фраера ушастого», как выражался Лис.

Слова его были встречены бурным весельем. Право, я и не подозревал, что возможность моего повторного присутствия на подобном ужине может вызвать у разбойного люда такой приступ неконтролируемой радости.

– Сын мой, – произнес густым, низким басом широкоплечий коренастый разбойник в латаной сутане, чье объемистое чрево выплыло из окружающего мрака секунд на десять ранее его самого. Крест, усыпанный драгоценными каменьями, явно украшавший когда-то впалую грудь какого-то епископа, болтался у него под самым подбородком. – Неужели в те долгие часы, которые я провожу в изнурительном посте и покаянной молитве о спасении, заметь, ваших же многогрешных душ, ты пренебрегаешь заботой о делах матери нашей церкви? Не забыл ли ты собрать церковную десятину с этих почтенных странников?

– Прости меня, отче, ибо я согрешил, – скорбным тоном ответил придорожный джентльмен, молитвенно складывая руки перед грудью. – Эй, Том из Лудтона! – крикнул он, обращаясь к разбойнику, сидевшему слева от меня. – Прими у господина рыцаря его кошель. Я вижу по глазам, он горит желанием внести свою лепту в строительство новой часовни святого Дунстана в Компенхерсте.

– Благодарю вас, сэр, – пробасил толстяк, состроив рожу, наиболее, на его взгляд, соответствующую понятиям благочестия и смирения. – Быть может, этот скромный вклад, это никчемное, презренное золото станет той крупицей, которая поднимет перед вами засов на предвечных вратах святого Петра.

Разбойник, которого «верный сын церкви» назвал Томом, протянул руку, чтобы схватить кошелек, висевший у меня на поясе. Он уже почти дотянулся до него, но тут правая моя рука намертво перехватила его запястье, а ребро левой врезалось туда, где под тонкой нежной кожей располагалась сонная артерия. Бедняга обмяк, не успев понять, в чем дело. В ту же секунду я вскочил на ноги, держа несчастного Тома за шиворот перед собой, словно полуживой щит.

Удар, предназначавшийся мне, свернул челюсть незадачливому грабителю, но, видит Бог, я не оставил обидчика без справедливого возмездия. Получив удар под коленный сгиб, он обалдело взмахнул руками, ища опору в воздухе, и рухнул в костер. Запахло паленым.

За спиной моей послышался характерный гул. В ход пошли знаменитые литые нунчаки, изготовленные по спецзаказу для моего друга. Судя по раздававшимся воплям, выпитое никоим образом не сказывалось на его мастерстве. Краем глаза я мог различить и Виконта, прижавшегося к скале и ожесточенно отбивавшегося от наседающих на него разбойников. Вот один из них сложился пополам, получив сокрушительный удар ногой в живот. Вот другой со всего маху ткнулся лицом в каменную стену и сполз, цепляясь скрюченными пальцами за мох.

Дальше произошло следующее. Стажер, ожесточенно работая всеми имеющимися в наличии ударными поверхностями, протиснулся между нападающими и, словно мяч с одиннадцатиметрового штрафного, отработанным ударом профессионального футболиста послал стоявший неподалеку котел с водой прямо в костер. Наступивший мрак скрыл нашу передислокацию.

Когда пламя вновь запылало, наша троица занимала выгодную позицию, имея с трех сторон каменные глыбы и узкое пространство по фронту. Теперь в три клинка мы могли наворотить много дел, и разбойники, похоже, нимало не сомневались в этом. Отказавшись от мысли одолеть нас в рукопашной схватке, они начали хвататься за луки.

Теперь преимущество нашей позиции моментально становилось ее недостатком. Перспектива превратиться в ежика с деревянными иглами почему-то никого из нас не прельщала.

Положение грозило стать безвыходным. А значит, стоило найти выход, пока ситуация не испортилась окончательно. И я рискнул.

– Сэр Роберт Локсли, – прокричал я в ночную тьму, – именем всех, когда-либо опоясанных мечом, вызываю тебя на честный бой. И да будешь ты проклят в веках как вероломный разбойник и трус, если откажешься принять этот вызов!

Я еще кричал, что пусть возьмет себе деревянный меч, если опасается пускать в дело благородную сталь, но, право слово, это было уже лишним.

Глумливое выражение слетело с лица радушного хозяина, и, обнажив висевший на поясе меч, он мягко, по-кошачьи ступая, стал медленно сближаться со мной. Разбойники расступились, освобождая место для схватки. Бой ожидался нешуточный.

Я легко спрыгнул со своего валуна, и мы все так же медленно и осторожно начали двигаться по кругу, прощупывая глазами защиту противника и постепенно сужая круги.

Локсли бросился на мгновение раньше, одним прыжком сократив разделявшую нас дистанцию. Однако меня в этом месте уже не оказалось, и его клинок, описав дугу, столкнулся с моим, высекая сноп искр. И пошла забава. Клянусь честью, приятно было иметь дело с сильным соперником!

Ни в ранней юности, в родовом замке, ни позже, в Святой Земле, ни теперь, в лесных чащобах, сэр Роберт не тратил время попусту, когда осваивал и оттачивал каноны фехтовального искусства. Что мудрить, сегодня это был сильный, ловкий, а следовательно, крайне опасный противник.

Ежесекундно меняя секторы атаки, нанося тяжелые, тщательно выверенные удары, он все более теснил меня к границе круга, под громкий свист и улюлюканье лесной братии, приветствующей каждый ловкий удар своего вожака.

Я старательно делал вид, что утомлен схваткой и слабею под неутомимым натиском разбойничьего предводителя. Открываясь раз за разом, словно по чистой случайности уходя в последний момент от разящих ударов, я старательно выжидал подходящий момент. Конечно, это была рискованная, крайне рискованная игра, но выбора в общем-то у меня не было. Не знаю, желал ли сэр Роберт Локсли моей безвременной гибели, но мне-то его смерть была совсем уж ни к чему.

А удары между тем продолжали сыпаться как ни в чем не бывало. Вот я поскользнулся и чуть было не упал, и только это спасло меня от смертоносного лезвия, просвистевшего над головой. Вот взвихрившийся плащ каким-то чудом обвился вокруг меча моего противника, уводя его со смертоносной траектории… И все же мой час пробил.

Сияющая полоса булата стремительно обрушилась сверху, норовя изрядно добавить мне головной боли. Приняв атакующий клинок на сток, я крутанулся под рукой хозяина здешних мест и, развернув меч плашмя, со всей дурацкой силой ударил сэра Роберта в грудь. Он взмахнул руками и рухнул наземь.

Рев возмущения вырвался из десятков глоток. Многие разбойники схватились за оружие и, выкрикивая нечленораздельные угрозы, начали врываться в священный для любого опоясанного рыцаря круг поединка. Стараясь не обращать внимания на это вопиющее нарушение правил честного боя, я протянул руку поверженному противнику. Этот номер уже не раз выручал меня. Во время своих многочисленных странствий по самым разным уголкам Европы и Леванта я имел возможность убедиться в одной простой, хотя на первый взгляд странной истине: «Хорошая драка при первой встрече в девяти случаях из десяти способствует установлению крепкой дружбы».