Театр теней: Фантастические рассказы - Клиффорд Саймак

—   Потому что нет свидетельства о смерти. И он далеко не единственный, кто ухитрился умереть без свидетельства.

—   Мм? — отозвался сенатор.

—   Гэллоуэй, антрополог, скончался пять лет назад. Свидетельства нет. Гендерсон, знаток сельского хозяйства, умер шесть лет назад. Свидетельства опять-таки нет. Могу перечислить еще добрую дюжину подобных случаев — и, вероятно, есть множество других, до которых я не докопался.

—  А есть между ними что-нибудь общее? — осведомился сенатор,— Что-то связывало этих людей между собой?

—   Одно-единственное. Всем им продлевали жизнь, хотя бы однажды.

—   Вот оно что,— отозвался сенатор. Чтобы руки не выдали предательской дрожи, он сжал подлокотники до боли в пальцах,— Интересно. Весьма интересно.

—   Понимаю, что как должностное лицо вы не вправе мне ничего сообщить, но не могли бы вы поделиться со мной какой-нибудь догадкой, соображениями не для протокола? Естественно, вы не разрешите мне сослаться на вас, но дайте мне ключ, помогите хотя бы намеком…

Он замолк, выжидая ответа.

—   Вы обратились ко мне потому, что я был близок к Институту продления жизни?

Ли ответил кивком.

—   Если об этом хоть кому-то что-то известно, то в первую очередь вам, сенатор. Вы возглавляли комиссию, где велись первоначальные слушания о продлении жизни. С тех пор вы занимали различные посты, связанные с той же проблемой. Только сегодня утром вы были у доктора Смита.

—   Ничего я вам не скажу,— пробормотал сенатор,— Да я ничего толком и не знаю. Тут, понимаете, замешаны политические интересы…

—  А я-то надеялся, что вы поможете мне.

—   Не могу,— признался сенатор,— Вы, конечно, ни за что не поверите, но мне и вправду ничего не известно,— Помолчав немного, он спросил: — Вы говорите, что всем, кого вы упомянули, продлевали жизнь. Разумеется, вы проверяли — возобновлялись ли ходатайства о продлении?

—   Проверял. Не возобновлялись ни для кого — по крайней мере, это нигде не зафиксировано. Некоторые из этих людей приближались к своему смертному часу и действительно могли к настоящему времени умереть, только я очень сомневаюсь, что смерть настигла их там и тогда, где и когда это якобы произошло.

—   Интересно,— повторил сенатор,— И, несомненно, весьма таинственно.

Ли, намеренно меняя тему, показал на шахматную доску.

—   Вы хорошо играете, сенатор?

Сенатор покачал головой.

—   Игра мне нравится, вот и балуюсь иногда. Она привлекает меня своей логикой и своей этикой. Играя в шахматы, вы волей-неволей становитесь джентльменом. Соблюдаете определенные правила поведения.

—   Как и в жизни, сенатор?

—   Как должно бы быть и в жизни. Когда положение безнадежно, вы сдаетесь. Вы не заставляете противника играть до унизительного для вас обоих конца. Так требует этика. Когда выигрыша нет, но и резервы защиты не исчерпаны, вы продолжаете бороться за ничью. Так требует логика.

Ли засмеялся, пожалуй, чуть-чуть натянуто.

—   Вы и в жизни придерживаетесь таких же правил, сенатор?

—   Стараюсь по мере сил,— ответил сенатор с напускным смирением.

Ли поднялся на ноги.

—   Мне надо идти, сенатор.

—   Посидите еще, выпейте рюмочку.

Репортер отказался.

—   Спасибо, меня ждет работа.

—   Выходит, я должен вам выпивку,— заметил сенатор,— Напомните мне об этом при случае.

Когда Ли ушел, сенатор Гомер Леонард долго сидел в кресле, будто оцепенев. Потом протянул руку, хотел сделать ход конем, но пальцы дрожали так, что он выронил фигуру и она со стуком покатилась по доске.

«Каждый, кто добьется продления своей жизни нелегальными или полулегальными методами, без надлежащих рекомендаций, утвержденных установленным порядком в соответствии с законной процедурой, подлежит фактическому отчуждению от человечества. Как только его виновность будет доказана, это должно быть оглашено всеми доступными людям средствами по всей Земле до самых дальних ее уголков, чтобы каждый человек Земли мог без труда опознать виновного. В целях большей точности и безошибочности подобного опознания виновный приговаривается к пожизненному ношению позорного жетона, публично оглашающего его вину и заметного на значительном расстоянии. Нельзя отказать виновному в удовлетворении основных жизненных потребностей, как то: в пище, одежде, скромном жилище и медицинской помощи, однако ему воспрещается пользоваться в какой бы то ни было форме иными достижениями цивилизации. Виновному не разрешается делать приобретения, превышающие минимальные требования сохранения жизни, здоровья и благопристойности; он не допускается к участию в любых предпринимаемых людьми начинаниях и учреждаемых ими объединениях; он лишается права пользования услугами библиотек, лекционных залов, увеселительных и прочих заведений, как общественных, так и частных, действующих ради просвещения, отдыха или развлечения других людей. В равной степени воспрещается всем жителям Земли, во избежание сурового наказания, сознательно вступать с виновным в беседу или какие-либо иные отношения, принятые между людьми. Виновному дозволяется прожить незаконно продленную жизнь до ее естественного завершения в рамках человеческого общества, но с лишением фактически всех прав и обязанностей, общих для человеческих существ. И все перечисленные выше санкции в полной мере налагаются на пособника или пособников, которые с сознательно обдуманным намерением так или иначе помогли виновному добиться продления своей жизни иными, нежели законные, средствами».

Из Кодекса продления жизни

—   Стало быть,— сказал Дж. Баркер Нортон,— все эти столетия организация ходатайствовала о продлении вашей жизни, тем самым расплачиваясь с вами за услуги, которые вы ей оказывали? — Сенатор печально кивнул,— А теперь, когда вы того и гляди завалите выборы, боссы решили, что ставить на вас больше нет резона, и отказались возобновить ходатайство?

—   Грубовато,— сказал сенатор,— но по существу верно.

—   И вы бросились ко мне,— констатировал Нортон.— Но что я, черт побери, могу тут поделать?

Сенатор наклонился поближе к собеседнику.

—   Давай перейдем на деловой язык, Нортон. Нам с тобой уже доводилось работать вместе.

—   Это точно,— согласился Нортон,— На том космическом фрахте мы оба неплохо погрели руки.

—   Я хочу,— объявил сенатор,— прожить еще сотню лет и готов заплатить за это. И не сомневаюсь, что ты можешь это устроить.

—   Каким образом?

—   Не знаю. Действовать я предоставляю тебе. Какие рычаги ты пустишь в ход, мне все равно.