Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник) - Артур Дойл

– Между прочим, – под конец заметил отец, – что-то непохоже, чтобы она очень горевала о смерти моего брата.

И тогда я впервые подумал о том, что с тех пор, как я ее встретил, она не обмолвилась об этом ни словом.

Глава III Тень на воде

Очень скоро кузина Эди превратилась в королеву Вест-инча, а мы все – в ее верных подданных. Денег у нее было более чем достаточно, хотя никто из нас не знал, сколько именно. Когда мать сказала, что четырех шиллингов в неделю вполне хватит, чтобы покрыть траты на ее содержание, она от себя увеличила эту сумму до семи шиллингов шести пенсов. Южная комната, самая солнечная в доме, с поросшим жимолостью окном, была отдана ей, и она обставила ее всякими удивительными штуками, которые привезла с собой из Бервика. Дважды в неделю она выезжала на прогулку, но наша телега ее не удовлетворяла, поэтому она брала напрокат двуколку у Энгеса Вайтхеда, ферма которого располагалась за холмом. И редко когда она не возвращалась с каким-нибудь подарком для кого-то из нас. Отцу она как-то подарила деревянную трубку, матери – шерстяной плед, мне – книгу, а Робу (нашему колли) – медный ошейник. Она была очень щедрой.

Но больше всего мы радовались самому ее присутствию. Для меня с ее приездом изменилось все, и не только внутри меня. Солнце стало светить ярче, трава стала зеленее, а воздух чище и слаще. Теперь, когда появилась она, нашу жизнь нельзя было назвать скучной. Дом наш перестал быть унылым с того самого дня, когда она перешагнула… коврик перед его дверью. И дело было не только в ее лице (хотя она была настоящей красавицей) и не только в ее фигуре (хоть я никогда не видел девушки, сложенной лучше, чем она). Главное, что восхищало в ней, – ее дух, ее веселый бесшабашный нрав, непривычная для нас манера говорить, благородный жест, которым она оправляла платье, царственное вздергивание головы, от которого тебе казалось, что ты не достоин быть землей под ее ногами, и быстрая перемена в глазах, какое-нибудь доброе слово, которое снова поднимало тебя на один уровень с ней.

Однако все же я никогда не чувствовал себя с ней на равных. Для меня она всегда была каким-то высшим существом. Я мог заставлять себя думать иначе, мог обвинять себя в слабости духа, но я не мог поверить, что в наших венах течет одинаковая кровь, что она – такая же обычная деревенская девчонка, как и я – самый обычный деревенский парень. Чем больше я любил ее, тем больше боялся. И она заметила этот страх задолго до того, как распознала любовь. Без нее мне было неуютно и тоскливо, но, когда она была рядом, я дрожал от ужаса, боясь своими деревенскими разговорами утомить ее или обидеть. Если бы я знал женщин получше, может быть, мне было бы проще.

– А ты совсем не такой, каким был раньше, Джек, – как-то сказала она, бросив на меня взгляд из-под черных бархатных ресниц.

– Когда мы встретились, ты говорила иначе, – ответил я.

– Ах, тогда я говорила о том, как ты выглядишь, а сейчас говорю о твоем поведении. Ты ведь был таким грубым, держался как командир и все делал по-своему, как маленький мужчина. До сих пор помню твои взъерошенные волосы и насмешливый взгляд. А сейчас ты стал таким вежливым, спокойным и разговариваешь так тихо.

– Надо же мне было когда-то научиться вести себя.

– Но, Джек, тогда ты мне намного больше нравился!

Тут, надо сказать, я вытаращил глаза от изумления, потому что до сих пор был уверен, что она так до конца и не простила меня за то, как я тогда с ней обращался. Как такое могло нравиться нормальному человеку, было выше моего понимания. Я вспомнил, как, когда она читала у двери, я выходил на задний двор, скатывал шарики из грязи и обстреливал ее из самодельной пращи, пока она не начинала плакать. Потом вспомнил, как однажды поймал угря в Корримьюрском ручье и гонялся за ней с ним, пока она с визгом, едва живая от страха, не спряталась под фартук моей матери. Отец тогда взялся за палку и так всыпал мне, что я вместе со своим угрем забился под буфет на кухне и до вечера боялся нос оттуда высунуть. И об этом она скучала! Ну что ж, ей придется скучать и дальше, потому что у меня скорее отсохли бы руки, чем я сейчас стал бы делать что-то похожее. Но тогда я впервые начал понимать, сколько странного заложено в женщине и что мужчина не должен ломать себе голову, пытаясь понять ее, все, что ему остается, – это наблюдать и стараться запомнить ее причуды.

Через какое-то время роли наши распределились окончательно. Она поняла, что может делать что ей хочется и как ей хочется, я же, что называется, «бегал за ней», как старина Роб бегал за мной, и был всегда готов к услугам. Вы, возможно, сочтете меня глупцом, раз я так повел себя, и, может быть, я им и был, но не забывайте, как мало опыта общения с женщинами у меня было в ту пору и в какой близости нам приходилось жить. Она была из тех девушек, которые встречаются раз на миллион, и нужно было обладать поистине каменным сердцем, чтобы не поддаться ее чарам.

Да вот хотя бы майор Эллиот, мужчина, схоронивший трех жен, участвовавший в двенадцати сражениях, – Эди, эта вчерашняя школьница, могла из него веревки вить, стоило ей лишь слово сказать. Я встретил его, когда он ковылял домой из Вест-инча, после того как впервые увидел ее. Я его с трудом узнал: щеки горят, глаза блестят, грудь колесом, он словно помолодел на десять лет. Здоровой ногой он маршировал, как волынщик на параде, да еще на ходу подкручивал седые усы. Уж не знаю, что такое она ему сказала, но кровь явно бурлила у него в жилах.

– Хотел я тебя дождаться, парень, – сказал он мне, – но теперь уж мне пора домой. Но визит мой не был напрасным, поскольку я имел удовольствие познакомиться с la belle cousine[3]. Очаровательная юная леди!

Он всегда разговаривал как-то по-казенному, да еще любил вставить слово-другое на французском, которого набрался, когда воевал на Пиренейском полуострове. Он бы и дальше говорил о кузине Эди, но я заметил уголок газеты, торчавший у него из кармана, и понял, что он приходил для того, чтобы, как всегда, поделиться новостями, потому что мы в Вест-инче были почти совсем оторваны от мира.

– Что новенького, майор? – спросил я.

Немного смутившись, он вытащил из кармана газету.

– Союзники одержали победу в важной битве, – сказал он. – Думаю, Наполеону после этого долго не продержаться. Саксонцы отбросили его далеко назад и под Лейпцигом задали ему хорошую трепку{31}. Веллингтон перешел Пиренеи, а грэмовцы{32} уже со дня на день будут в Байонне{33}.

Я сорвал с головы шапку.

– Так, значит, скоро войне конец! – вскричал я.

– Да, и пора уж, – вздохнул он. – Столько крови пролито! Но сейчас мне уж, видно, не имеет смысла рассказывать, какие у меня были насчет тебя мысли.

– Это какие же?

– Ну, парень, ты ведь здесь все равно без толку болтаешься. Сейчас, когда колено у меня начало заживать, я уж начал подумывать, не вернуться ли мне снова на службу. И, может, ты бы хотел немного послужить под моим началом?

Мое сердце взволнованно заколотилось.

– Вы еще спрашиваете!

– Да только мне еще придется с полгода подождать, чтоб комиссию пройти, а за это время с Бонапартом уж наверняка покончено будет.

– А тут еще мама, – добавил я. – Она меня точно не отпустит.

– А ты теперь можешь ее и не спрашивать, – бросил он и пошел дальше своей дорогой.

Я уселся на кочку между вересками и задумался, глядя в спину майору. Бывалый солдат в старенькой коричневой куртке, прихрамывая, поднимался по склону холма, на спине его покачивался переброшенный через плечо угол серого пледа. А что меня ждет здесь, в Вест-инче? Со временем я займу место отца, но что я увижу в своей жизни, кроме этих пустошей, этого ручья, этих овец и нашего старого серого дома? Но там, за этим синим морем… Да, вот там настоящая жизнь для мужчины. Даже майор, уже, можно сказать, старый человек, раненый и немощный, и тот собирается вернуться к работе. А я? Полный сил молодой парень, отсиживаюсь тут, на этих холмах! Горячая волна стыда захлестнула меня. Я вскочил, меня вдруг затрясло от желания куда-то бежать, что-то делать, сыграть свою достойную роль в развитии этого мира.

Два дня я думал только об этом, а на третий случилось нечто такое, что сначала наполнило меня решимостью наконец воплотить мысли в дело, а потом развеяло ее, словно облако дыма на ветру.

Днем мы с кузиной Эди и Робом отправились на прогулку и случайно забрели на большой холм, который одним выступом спускался к пляжу. Была поздняя осень, и дюны казались холодными, словно выцветшими, но солнце все еще светило ярко и южный ветер все еще приносил тепло и гонял по бескрайнему синему морю широкие пенистые волны. Я нарвал папоротника, чтобы сделать Эди подстилку. Она улеглась на это нехитрое ложе и закрыла глаза от удовольствия, потому что, похоже, ничто в жизни не доставляло ей столько удовольствия, как тепло и свет. Я сел рядом на пучок травы, а Роб положил мне голову на колени. Так мы и сидели посреди безмятежной природы, словно оторванные от всего мира, но даже тогда нам пришлось столкнуться с тенью этого великого человека, имя которого красными буквами было начертано на карте Европы.