Молодежь семидесятых - Александр Семченко

Мы с Надеждой недолго были в дружбе. Разошлись по ряду причин. Мне же самому было интересно в этом участвовать, потому что я был молод и меня волновала сама возможность прикоснуться к тайне, к подпольной работе Совета церквей. А пойти в КГБ меня убедила Надежда.

Позже, примерно в 1973 году на спевке и сыгровке за нами пришла милиция. Надо упомянуть, что у нас в обиходе были свои слова. СЫгровкой называлась репетиция оркестра, спевкой — репетиция хора, разбором — изучение Библии). Однажды во время спевки на улице Широкой в квартиру Беловых ворвалась милиция и выхватила из моих рук партитуру, в тот самый момент, когда дирижировал хором. Нас переписали,10 человек забрали в милицию. Меня как самого старшего и махавшего руками записали руководителем. Спустя пару месяцев меня вызвали в прокуратуру и следователь ровным голосом сообщил, что на меня возбуждено уголовное дело за религиозное воспитание молодежи. Но дело закрылось быстро.

В моей группе были Мицкевичи Петя и Марина, Вальтер (молодой, как мы его называли. Старший — Артур Иосифович, дедушка Петра Мицкевича) пришел к следователю и принес журнал «Братский вестник». Следователь увидел, что «Братский вестник» печатается типографским образом, то есть наша церковь имела возможность официально распространять религиозную информацию. Дело закрыли. Но через некоторое время появились вновь сотрудники КГБ с предложением установить личные контакты. Меня в то время очень занимал один вопрос. Поговаривали, что те братья, которые вступили в соглашение с властью, давали так называемую подписку. Но как она выглядела, никто не знал. Много лет позднее в 1986 году, когда я уже сидел в тюрьме, меня навестили сотрудники КГБ в последний раз. В тот раз я, как у нас тогда говорилось, «прикинулся шлангом» и спросил: «Если я согласен сотрудничать, то что должен сделать?» Мне ответили, что ничего особенного делать не надо. Надо просто описать один хорошо известный со слов Александра Федичкина эпизод о посещении нашей страны миссионерской организацией «Навигаторы». Организатор «Навигаторов», морской пехотинец, командир боевого катера, в прошлом воевал во Вьетнаме. Опишите нам этот факт, упомянутый А. Федичкиным, сказали мне. Я писал все под их диктовку. По сути это был донос. На чье имя я сейчас не помню. Подписаться мне предложили специальной кличкой. Я ее долгое время помнил, но забыл. Я ничего не стал подписывать, наоборот решил оставить донос себе, свернул его и положил в карман. Но у меня его отобрали. Мне стало ясно — чтобы стать секретным осведомителем, достаточно было написать один донос и подписать его специальной кличкой. И после этого ты становился секретным осведомителем, против тебя можно было использовать твой собственный донос. У многих баптистских руководителей, ездивших за рубеж, были такие специальные клички.

Говорят, что у Жидкова Михаила Яковлевича была кличка "Невский". Глеб Якунин эту кличку раскопал в архивах. С уверенностью говорить об этом нельзя, так как трудно представить, чтобы власти оставляли даже в архивах такие порочащие их документы. В кругах верующих существовал миф о подписке, на деле же все было довольно прозаично — обычный донос с подписью клички. В церквях, думаю, работников спецслужб было много, но нести активное служение, горячо молиться… это очень трудно имитировать, и чужих людей верующим было легко установить. Поэтому эффективнее было вербовать верующих.

Со мной однажды связались из органов, это был Сергей Николаевич. «Зачем вы ездите в Брянск?» – спросил он. «Как зачем! – удивился я. — Нам тут ничего не разрешают, мы хотим провести молодежное собрание». «А если разрешат?» «Тогда мы никуда не поедем, — отвечаю, — и еще брянских сюда пригласим». «Хорошо, — сказал Сергей Николаевич, — мы этот вопрос решим».

Через некоторое время мне позвонили и сказали, что этот вопрос решен. Я пошел к нашему пастору, и увидел «квадратные» глаза высокопоставленных служителей церкви. Жидков, Евлампий Алексеевич Тарасов, отвечавший за деятельность протестантов в совете по делам религий при Совмине, со стороны совета по делам религии, другие — все они были очень удивлены. Но тем не менее на молодежном собрании они присутствовали, а я его вел. Был согласован порядок ведения собрания. На балконе сидел духовой оркестр из Брянска. Это был где‑то 1978 год. Подобные собрания мы еще много раз проводили. Однажды Жидков подошел ко мне и говорит: «Саша, как так, то, что мы решаем вопросы с советом по делам религии, называется предательством, а то, что вы решаете свои вопросы работы с молодежью напрямую с сотрудниками госбезопасности, как называется?» Помню, этот вопрос поставил меня в тупик. С одной стороны, было лестно, что мы решали вопросы, минуя церковное руководство, с другой стороны, такое оригинальное обвинение.

Встречи с сотрудниками госбезопасности назначались по телефону, а проходили в гостиничных номерах. От меня нужна была информация, а я же старался наоборот — дезинформировать. К Епишину тоже часто приходили на работу. Он работал электриком недалеко от ГУМа, в самом центре Москвы, в очень удобном месте.

Но и сотрудники госбезопасности не были всесильными. Помню, мы надеялись поехать заграницу на конференцию: я, Епишин и Федичкин. Нам было обещано, что выпустят. Но в последнюю минуту пришел отказ. Поехал Женя Русский из иностранного отдела.

В Совете церквей к встречам с сотрудниками спецслужб относились строго отрицательно. Ни выпить чаю, ни съесть бутерброд было нельзя. Это считалось предательством. Любая попытка утаить встречу с представителями власти приравнивалась к предательству.

Конечно, властям было чем заинтересовать верующих и склонить их к сотрудничеству: от свободы до зарплаты в КГБ.

Сотрудники КГБ интересовались иностранными миссионерами, которые всегда проявляли интерес к СССР. Я сам установил контакт с некоторыми миссионерами, например, с Ярлом Николаевичем Пейсти, жившем тогда еще в Швеции. Мы поставляли ему записи наших песен для использования в радиопрограммах, которые потом транслировались на СССР, например, на радио Монте–Карло. Сам Ярл Пейсти хорошо проповедовал и не пускал других людей проповедовать в свои программы вместо себя. Но выступления нашего церковного оркестра, декламация стихов, исполнение песен всегда были им востребованы. Мы с большим волнением припадали к приемникам, чтобы послушать себя по радио. Это все равно, что сегодня увидеть себя по телевизору. Примерно тогда мы организовали первую весьма незатейливую звукозаписывающую студию. Она просуществовала несколько лет. После организации студии звукозаписи мы не только отсылали записи за рубеж, но и распространяли записи среди своих знакомых верующих. У нас было десять магнитофонов «Нота», и мы переписывали на них проповеди, песнопение, стихи.

Все в черных повязках — комитет холостяков. Похороны женившегося председателя.

Конечно, миссионеры привозили иногда и какие‑то вещи, и жвачки, обладавшие для нас тогда несоразмерным своей истинной ценности значением. Естественно нас интересовала и звукозаписывающая аппаратура, и мы установили контакты с некоторыми другими миссионерскими организациями, например, «Славянской миссией» (Швеция), миссионерскими организациями из Германии. Приезжали их миссионеры нечасто — два–три раза в год, но то были интересные встречи. Тогда же миссионеры стали завозить в СССР в обложках книг советские рубли (в нескольких книгах, не привлекая внимания органов, можно было провести несколько тысяч рублей). Эти деньги шли на поддержку молодежной деятельности. Получив доступ к этим деньгам, наша активность заметно возросла.

Все в шапках, холодно однако. Слева направо : Кораблев, Жуликов, Семченко, Кузнецов (младший).

Конечно, органы не дремали. Помню, как ко мне на работу в строительное управление приехали дюжие ребята. Меня привезли домой, где уже во всю шел обыск. Продолжался он долго. Дело в том, что группа миссионеров — двое шведов — попались на границе в Бресте при попытке вывезти из страны несколько кассет, моих писем, предназначенных Ярлу Пейсти.

Обыск продолжался с утра до полуночи, после чего меня повезли в Раменское к Стрельникову, в чьем доме находилась студия звукозаписи: магнитофоны «Bucher», микрофоны, стойки. Адрес звукозаписи сообщили представителям органов безопасности иностранцы. В общей сложности сами они провели тогда в заключении почти год. Они назвали все адреса, которые посещали: мой адрес, адрес Анатолия Власова. Тогда для меня дело посадкой не закончилось — меня посадили через несколько лет. После этого в «Огоньке» даже была напечатана пасквильная повесть, где главный герой был написан с меня. Вообще я стал героем где‑то 20 ругательных книг при советской власти.