Мозг и сознание. От Рене Декарта до Уильяма Джеймса - Роберт Возняк

Используя метафору Фехнера, Льюис описывает отношения между сознанием и телом как отношение между выпуклостями и вогнутостями извилистой кривой. Кривая линия остается кривой линией, какую бы замысловатую траекторию она не описывала. Иными словами, психические и физические процессы есть ни что иное, как разные аспекты единого континуума психофизических процессов. Когда этот континуум рассматривается с субъективной позиции (например, когда кто-то наблюдает за своим мышлением), мы видим его ментальную сторону. Когда он воспринимается с объективной точки зрения (например, когда кто-то наблюдает за процессами в мозге другого субъекта), то выглядит как последовательность физических событий.

К сожалению, ментальная и физическая интерпретация единой реальности использует термины, которые не являются взаимозаменяемыми, как этого можно было бы ожидать. Например, воспринимаемый образ большого серого слона не может быть адекватно представлен в терминах, описывающих взаимодействие света с веществом и механизмы работы нервной системы. Другими словами, термины психической реальности не могут быть заменены терминами физической реальности. Сделав такое утверждение, Льюис переместил дискурс психофизической проблемы из области метафизики в область лингвистики, что стало мощным аргументом против крайнего редукционизма и подмены психологии физиологией.

Теория умственного вещества генетически близка к двухаспектному монизму Льюиса. В частности, она утверждает, что высшие функции сознания, такие как разум, мышление, целеполагание, состоят из так называемых ментальных элементов, т. е. мельчайших частиц мысленной материи. Сами по себе эти элементы высшими психическими свойствами (разум, мышление) не обладают. Каждый материальный объект содержит в себе некоторое количество этих ментальных элементов. Когда материальные объекты образуют сложные структуры, ментальные элементы делают то же самое. Когда молекулы объединяются в структуры достаточно высокого уровня организации (например, головной мозг), содержащиеся в них ментальные элементы формируют сознание и мышление. В отличие от двухаспектного монизма Льюиса, который предполагает, что разум и материя являются проявлениями некой третьей субстанции, теория умственного вещества стоит на позиции психического монизма, согласно которому разум есть единственная реальная субстанция, а физический мир есть ни что иное, как проявление его деятельности.

Идея о том, что сознание состоит из мельчайших ментальных элементовеще булуич студентом он подобно тому, как материя состоит из молекул, была широко распространена в XIX веке. При этом считалось, что сами элементы функцией сознания и/или мышления не обладают. Например, Герберт Спенсер (1870) считал, что «существует единый исконный элемент сознания, а все бесчисленные разновидности и состояния сознания представляют собой сочетания этих изначальных элементов разных уровней сложности». Авторство этой идеи традиционно приписывают Лейбницу – в работе «Новые опыты о человеческом разумении»25, написанной в 1695 году, но впервые опубликованной в 1765 году, он упоминал о бессознательных мельчайших ощущениях (petites perceptions). Однако, по утверждению Даймонда (Diamond, 1974), эта мысль впервые появилась в работе друга Лейбница, Игнаса Гастона Пардиса (1672).

Появление в метафизике термина «умственное вещество» обычно связывают с именем Уильяма Кингдона Клиффорда (1845 – 1879), который обобщил имевшиеся к тому времени воззрения по этому вопросу в статье «О природе вещей в себе»26, опубликованной в 1878 году в журнале Mind. Однако наиболее четко и последовательно идея умственного вещества была развита Мортоном Принсем в работе «Природа ума и человеческого автоматизма»27 (1885) [11].

Мортон Принс (1854 – 1929) родился в Бостоне, получил образование в Гарвардскому колледже и Гарвардской медицинской школе. Вдохновлённый работами Шарко, Жане, Льебо, Бернхайма, Гурнея и Джеймса, Принс занялся изучением сознания и неосознаваемых психических процессов, что стало делом всей его жизни. Ещё будучи студентом, он получил престижную награду за свою дипломную работу, которая позже стала ядром его трактата «Природа ума и человеческого автоматизма»28 [11].

Мортон Принс (1854 – 1929)

В этой работе Принc предпринял попытку доказать интуитивное убеждение о том, что наши мысли являются причиной наших действий. «Ничто не может разубедить меня в том, что я пью воду по причине того, что испытываю жажду» – писал он. Поскольку данный тезис никоим образом не вписывался в концепцию параллелизма, Принц предложил свою альтернативную концепцию – метафизическую теорию психической материи. «Вместо того чтобы рассуждать о материи с двумя разными проявлениями, проще и логичнее предположить наличие одной материи – психической; что же касается движения – то оно есть не что иное, как отражение этой материи в сознании другого организма, когда на этот организм действует (или им воспринимается) единственная реальная психическая материя». Таким образом, концепция Принса является ничем иным, как психическим монизмом, её также можно охарактеризовать как одну из разновидностей имматериализма.

Уильям Джеймс (1842 – 1910) так же как и Принс был убежден в реальности психического. Однако подобно Ходжсону, который оказал немалое влияние на развитие идей Джеймса, он не мог игнорировать известные к тому времени факты о работе головного мозга. В своей книге «Принципы физиологии»29 (1890) Джеймс посвятил две главы анализу и критике существующих взглядов на проблему мозга и сознания. Последовательно критикуя теорию автоматизма и теорию психической материи, Джеймс, кажется, вот-вот перейдет к изложению своей собственной концепции. Вместо этого блистательный критик Джеймс, как и многие другие, в финале приходит к мысли о неразрешимости картезианского парадокса:

«Что же нам делать? Многие увидят в этом знак того, что эта проблема находится за гранью понимания, и что мы должны испытать священный трепет от тщетности наших усилий. Другие же возрадуются от осознания того, что взятый нами за основу сепаратистский взгляд на мир наконец обнаружил свою несостоятельность и должен быть диалектически трансформирован в некое более высокое понимание, которое будет свободно от противоречий и в котором восторжествует логика. Назовите этой моей слабостью, но я не могу позволить себе роскошь интеллектуального поражения. … Лучше вечно жить на краю пропасти и предпринимать безнадежные попытки».

Джеймс делает выбор в пользу временного прагматичного эмпирического параллелизма – точки зрения, которой до сих пор придерживаются многие физиологи. «Простейшая психофизическая формула, которая может быть ясной, проверяемой и свободной от недоказанных предположений – это установление корреляции (один к одному) между состояниями сознания и соответствующими процессами в мозге». Как только мы выходим за пределы этой формулы – мы покидаем пределы эмпирической науки.

5. Локализация функций в головном мозге

В XIX веке проблема соотношения мозга и сознания становилась всё более актуальной по мере тогок несчастью как продвигались исследования в области локализации психических функций в головном мозге. В общем виде мысль о функциональной локализации была известна с античности. Представление о душе, взаимодействующей с мозгом, встречается у Пифагора, Платона, Эристратуса, Галена. Средневековые пневматики считали, что психические процессы связаны с жидкостями желудочков головного мозга, однако эта идея, никогда не имевшая широкого признания, была окончательно дискредитирована в XVIII веке. В 1784 году Иржи Прохаска опубликовал работу «Функции нервной системы»30, после чего внимание исследователей разума полностью переключилось на головной и спинной мозг.

Несмотря на воззрения античных философов и пневматиков, доктрина функциональной локализации, предполагающая, что каждый ментальный процесс коррелирует с определённой областью головного мозга, родилась в XIX веке. Именно тогда были сделаны первые попытки идентифицировать функции отдельных участков мозга на основании эмпирических данных. Одним из основоположников этой концепции считается Галл.

Франц Джозеф Галл (1758 – 1828) родился в Бадене, изучал медицину в Страсбурге и Вене, где получил ученую степень в 1785 году. Ещё в детстве Галл был впечатлён странным соответствием между необычными талантами своих друзей и столь же необычными вариациями в строении их черепа. Позже Галл разработал краниоскопический метод для изучения локализации мозговых функций. В 1796 году он прочитал публичную лекцию на эту тему, проиллюстрировав её результатами собственных исследований. К несчастью, его идеи встретили ожесточенную критику, главным образом, из-за априорного материализма, что заставило Галла в 1805 году покинуть Вену. Спустя два года Галл обосновался в Париже, где продолжил свои исследования вместе с Иоганном Гаспаром Шпурцгеймом (1776 – 1832). В 1810 году Галл и Шпурцгейм опубликовали первый том «Анатомии и физиологии нервной системы»31 [12], который стал главным трудом Галла по краниоскопии.