Крученых против Есенина - Алексей Елисеевич Крученых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окрестил нас, как падаль и мразь.
. . . . . . . . . .
Ну, да что же? Ведь нам не впервые
И расшатываться и пропадать!
. . . . . . . . . .
Так охотники травят волка.
Зажимая в тиски облав.
И все-таки поэт мимоходом решается утверждать, что он «любит город». Однако, сразу же оказывается, что, если он и любит что нибудь в городе, то опять-таки пьяный разгул и бандитское буйство:
Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Странно, что «советскому» поэту бодрый советский город кажется «обрюзгшим и одряхлевшим».
И дальше:
А когда ночью светит месяц,
Когда светит… чорт знает как!
Я иду головой свесясь
Переулком в знакомый кабак.
Шум и гам в этом логове жутком.
Но всю ночь напролет, до зари,
Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт.
Кабак Есенина – это, очевидно, не пивнушка рабочего района, куда изредка заходят рабочие после трудового дня, а какой то воровской бандитский притон.
Я такой же, как вы, пропащий.
Мне теперь не уйти назад.
Так вот где и как довелось Есенину «полюбить» город, избрав в товарищи бандитов и проституток. Итак, ничего, кроме пьяного угара да пьяных слез, и не увидел в городе Есенин.
Снова пьют здесь, дерутся и плачут
Под гармоники желтую грусть.
И дальше:
Что то всеми навек утрачено…
. . . . . . . . . .
Не с того ль так чадит мертвячиной
Над пропащею этой гульбой?
Чадный дух мертвя чины чуется поэту в городе. Чем же этот город – советский город, город бодрого труда и строительства? Ровно ничем. Что в этом городе хоть просто от современности? Ровно ничего. Это иногда видит и сам Есенин; а так как ему до жути хочется, чтобы его стихи о городе хоть в чем-нибудь были правдой, он вкрапливает в них современное словечко, заставляя пьяного сифилитика гармониста «петь про Чека». К сожалению, Есенин не сознавал, что такие стихи о современности могут звучать только горькой и несправедливой насмешкой над нею.
(В выше цитированном стихотворении «Снова пьют здесь» в ленинградском издании 1924 г. шесть строф, в издании же «Круга» 1925 г. «Стихи», – семь, новая строфа вставлена после третьей и читается так:
Ах, сегодня так весело россам.
Самогонного спирта – река.
Гармонист с провалившимся носом
Им про Волгу поет и про Чека.
Дальнейшие цитаты из ленинградского издания тоже сверены нами по изд. «Круга»).
Хороши, между прочим, эти ископаемые «россы», поющие про Чека. Это выглядит, примерно, так, как Владимир святой, заседающий в губпрофсоже. (А все потому, что кабак Есенина вне времени к пространства). Неудивительно, что с этими россами творится что-то неладное, как будто они начитались самых избранных лубочных романов:
Что-то злое во взорах безумных…
Чтоб не видеть в лицо роковое (?)
Да, «роковой любовью» попахивает в «Москве Кабацкой».
Отчего же именно таким обрюзгшим, изношенным, пьяным и скандальным представлялся Есенину город? Не есть ли это просто проекция своего внутреннего состояния и настроения на окружающий мир? Если мы проследим, что и как Есенин говорит о самом себе в «Москве Кабацкой», мы непререкаемо убедимся, что наше предположение оправдывается.
…Был я весь, как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий…
…Знаю, чувство мое перезрело
А твое не сумеет расцвесть…
…Не вчера ли я молодость пропил?
…Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом…
… Если не был бы я поэтом,
То наверно был мошенник и вор…
… Я всего лишь уличный повеса..
…Нет любви ни к деревне – ни к городу…
И понятно, что при наличии таких переживаний –
…теперь вся в крови душа
и единственный исход – самоубийство:
…прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть.
Иногда Есенин пробовал уйти от пьянства и разгула. Если бы он попытался уйти в здоровую трудовую жизнь – как знать? – может быть, это и удалось бы ему. Но непреодолимый индивидуализм Есенина толкает его на другой путь: он пытается уйти от пьянства и разгула в личную жизнь, в любовь:
…В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
… Я б навеки забыл кабаки…
. . . . . . . . . .
Только б тонко касаться руки
И волос твоих, цветом в осень.
…Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством…
…Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.
Посмотрим теперь, какова была любовь, в которой Есенин искал спасения, и какова была та возлюбленная, к которой пытался поэт уйти от пьяного разгула. Мы, конечно, отнюдь не хотим так или иначе касаться личной жизни поэта и реальной личности женщины, о которой идет речь в стихах Есенина. Мы рассматриваем, понятно, только поэтический образ и поэтическое настроение, которые даны в стихах. Вот как рисуется этот образ (во втором отделе «Москвы Кабацкой», который назван «Любовью хулигана»:
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых,
Все явилось как спасенье
Беспокойного повесы.
Уже здесь, где образ только намечается, есть несколько чрезвычайно характерных черт. Прежде всего, любовь оказывается только «чувственной вьюгой» (из дурмана пьянства – в дурман чувственности). Затем возлюбленная поэта носит на себе печать утомления, увядания, даже умирания, которые так характерны для настроения самого поэта:
