Утро - Юрий Шестов

***

Мои мысли продолжают свой бег. Я вспомнил зиму, когда мне было четырнадцать лет. На ту пору я учился в восьмом классе. Так получилось, что мне пришлось начать работать на комбикормовом заводе. Обязанности были незатейливые – выгружать из вагонов компоненты, используемые для приготовления комбикорма. В основном это было пшеничное зерно. К нему добавляли в разной пропорции просо, горох, отруби, рыбную, мясо-костную муку, шрот, соль, мел и много чего ещё. Я до сих пор не знаю, действительно ли коровам или домашней птице нравится подобная смесь. Хотелось бы верить что да, но почему-то берёт сомнение. Хорошо бы когда-нибудь поговорить на эту тему с коровой. У свиней, уверен, претензий нет, а птице я не доверяю – не хватает солидности, и уж очень много в них стадных инстинктов. Корова, судя по-внешнему виду, хоть и туго, но думает. А значит какое ни на есть, но своё мнение имеет.

Хотя основная моя работа была на разгрузке, иногда я нагружал вагоны уже готовым комбикормом. Грузить было намного легче, потому что комбикорм большей частью сам сыпался в вагоны через широкие трубы вставляемые в верхние люки. Работа сводилась к установке ограничительных щитов и перекидыванию комбикорма куда он не попадал самотёком, главным образом в торцы вагона. Более тяжёлый свиной комбикорм обеспечивал нужный тоннаж без особых усилий. Лёгкий птичий комбикорм приходилось “забивать” под самую крышу, ползая по-пластунски с большим совком, называемым “плицей”. Иначе вагон могли вернуть из-за недовеса.

За исключением соли всё остальное, что приходилось разгружать, нещадно пылило. Многое издавало выворачивающие наизнанку запахи. Я живо припоминаю момент, когда мы летом открывали вагон с мясо-костной мукой. Летом в Сибири температура бывает под сорок градусов. Можете вообразить, что за одуряющий запах и какая температура были в раскалённом на солнце вагоне.

Завод располагался на дальней глухой окраине Омска, а я жил на противоположном конце. Город вообще интересен тем, что весьма вольготно раскинулся по обе стороны Иртыша, на ту пору в основном по правому берегу. Из-за удалённости и тяжёлых условий рабочих на заводе не хватало, особенно на выгрузке. Поэтому брали кто подворачивался, никому не отказывая. Основной состав был местные жители да бывшие уголовники с несколькими судимостями. Почему-то у них были проблемы с трудоустройством в другие места. Завод работал круглосуточно, в три смены. С утра я ходил в школу, так что мне доставались вечерняя и ночная смены. На воскресенье дневная смена выпадала редко, но когда это случалось, я всегда чувствовал какое-то праздничное настроение.

Как я уже упоминал, мне было четырнадцать лет, а работать я мог с шестнадцати, и то только по шесть часов. В отдельных случаях разрешалось брать на работу пятнадцатилетних, но нужны были разрешения от отдела народного образования или какой-то комисси – не помню. Но тогда мне пришлось всё это изучить, пока удалось найти работу. В один прекрасный день я появился в отделе кадров комбикормового завода. Шансы найти работу к тому времени упали практически до нуля. Этот был один из последних, поэтому я шёл ва-банк. Для начала грубовато и нахально осведомился, нужны ли рабочие. В ответ женщина средних лет дотянулась до полки, вытянула оттуда лист, как оказалось анкета, и начала её заполнять. Я не верил своему маленькому счастью и всё время ждал какого-нибудь подвоха. Но пока всё шло как по маслу.

Был момент, когда она видимо заколебалась. В графу “Возраст” уже была её рукою вписана цифра восемнадцать. Хотя я и был ростом под метр восемьдесят, на восемнадцать никак не тянул. Но именно так было сказано в лежащей перед ней справке об освобождении из мест лишения свободы. Старший приятель оставил мне её на память. Произошло это во время его краткого приземления в родных краях, между освобождением из зоны общего режима и вступлением в строительные части Вооружённых Сил. Я клятвенно пообещал занести паспорт в самое ближайшее время. К сожалению, так и не смог выполнить своё обещание – чисто по техническим причинам, не то чтобы я был такой необязательный паренёк. К слову сказать, никто мне и не напоминал никогда об этом пустяке. Так я и прожил тот год для бухгалтерии под чужой фамилией. На работе меня звали моим именем. В нарядах писали только фамилию. Два первых раза, чтобы получить зарплату, я приносил свидетельство о рождении моего приятеля. Его мать неохотно давала мне бледно-зелёный, сложенный вдвое листок. Моим клятвенным заверениям она похоже не верила: “Ой, потеряшь ты Лёшкин документ, что я ему скажу…” И оба раза радовалсь и была очень приветлива, когда я появлялся на следующий день. Потом моя физиономия примелькалась и зарплату выдавали без документов.

***

Зря я тогда так опасался. Жизнь вообще проще чем люди воображают. В моём случае расклад был простецкий. Текучесть кадров высокая, народа не хватает, справка – бумажка – в порядке. Да при таких данных они бы пятиклассника приняли, лишь бы он мог таскать мехлопату да не задохся в шроте – тогда пойдут комиссии, разбирательства. Неприятности, одним словом. Всё просто – нужен очередной винтик. Кто он, что он, о чём мечтает, есть ли у него вообще мечты, свои желания – никому нет дела. И так всегда. И везде. В любой стране. Ломается винтик, находят другой, вкручивают, и всё нормально.

Думаю, мы оба были довольны. Она заполнила вакансию, я получил работу. Обоим хорошо. Идеальное совпадение интересов. В жизни такое согласие случается не часто.

***

На работу я устроился осенью. Навигация на реке вскоре заканчивалась. Через месяц мы переезжали в другой район, и вскоре я должен был расстаться с Иртышом. Я еще не знал, что пройдёт немного времени, и от Иртыша отведут огромное количество воды в казахстанскую оросительную систему. Уровень воды резко упадёт, и Иртыш перестанет быть рекой, которую я когда-то знал. Я чувствовал, что наступило время прощаться со своей привычной и такой милой для меня жизнью. Карнавал закончился. Как рано или поздно заканчивается всё в этом мире.

***

Процесс разгрузки не отличался изощрённостью и большого ума не требовал. Зерно из вагона ссыпали прямо в бункер возле дверей вагона. Под бункером был установлен транспортёр. Мы с напарником, если в ту смену был напарник, открывали дверь вагона, отдирали щит, приколоченный здоровенными гвоздями изнутри вагона, и вытаскивали его наружу. После этого наступал черёд мехлопат. Мехлопата представляла собой лист дюралюминия с прикреплённым тросом и двумя отверстиями вверху чтобы держать лист руками. Трос приводился в действие мощным электромотором. Система реле подключала мотор, когда грузчик переставал вытягивать трос. Частенько система давала сбои. Реле срабатывало раньше срока, дёргая мехлопату назад и чуть не вырывая руку. Если мехлопата цеплялась за сломанную планку в полу вагона или гвоздь, то действовать надо было проворно, чтобы её освободить. Иначе трос натягивался струной и мехлопата выстреливала как катапульта, но не так предсказуемо. Сила иногда была такая, что попадись на пути какая-нибудь бедовая голова, катиться ей с отрубями в бункер. Вообще пережить тот год без особых трамв мне помогли хорошая реакция, да привычка думать что делаешь. Но и этого иногда было недостаточно.

За смену в среднем выгружали вагонов восемь. Но иногда работа спорилась, вагоны подавались быстро и вдвоём мы успевали выгрузить тринадцать-четырнадцать вагонов. Хуже всего было выгружать горох. Работал я в кирзовых сапогах, которые на горохе катались как на роликах, только во все стороны. Мехлопату было затянуть сложнее, чем если бы я это делал на ледяном катке. К счастью (моему маленькому детскому счастью), горох приходилось выгружать редко.

Частенько приходилось разгружать вагоны с мешками, чаще всего с рыбной или мясо-костной мукой. Матерчатые мешки проблемы не представляли – их можно было ухватить. Но бумажные мешки зимой – это было сурово. Вообразите бумажный мешок с кормовыми дрожжами, превратившийся в смерзшийся гладкий и скользкий сорокакилограммовый камень без каких либо зацепок. Процесс разгрузки выглядел примерно так. Выковыриваешь мешок из ряда в вагоне, берёшь поперёк как поросёнка или прижимаешь к себе, и идёшь в склад. Укладываешь этот норовящий выскользнуть из голиц камень в неустойчивый штабель. Когда выкладываешь верхние ряды или нижние, приглядываешь, чтобы тебе не скатилось что-нибудь на голову. Зыбкие получались штабеля из этих камней… Бредёшь назад, берёшь другой мешок… И так пока вагон не будет полностью выгружен. Потом валишься спиной на грязный снег и дышишь тяжело, загнанно, слушая гулкие биения своего сердца. Поднимаешься и идёшь к другому вагону и делаешь то же самое, пока не закончится смена.

В общем, работа как работа. Конечно, докучала постоянная удушающая пыль, грязь, тошнотворный запах. Зимою добавлялся иногда просто зверский холод. Так я вообще не мерзлявый, но тогда, после изнурительной работы и бессонных ночей, мороз и ледяной ветер пробирали до печёнок. Четыре часа езды в насквозь промёрзших автобусах со многими пересадками удовольствия от работы не прибавляли. Хотя, когда приходилось добираться ночью, я рад был любой колымаге. А так нормально. Жить можно.