Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях - Владимир Зоберн

Скит в Святогорской Успенской Лавре. Фото Анастасии Федоренко.

Вечером мы наняли большую невалкую лодку и отправились вверх по реке к так называемому Святому месту, где устроен монастырский скит

Скит со всех сторон окружен стенами, вход в него разрешается только четыре раза в год, в дни самых больших праздников.

Три крутые лесистые горы надвинулись на него еще более неприступной оградой. Все тут безмолвно и неподвижно, как в могиле, словно все живое давно вымерло. На воротах и на ограде (как горы, неподвижные и безмолвные) сурово смотрят на нас изможденные лики «начальников пустынножития» – Пахомия Великого, Арсения Великого, Петра Афонского, Антония и Феодосия и многие другие; внушительный строй черных мантий, схимнических облачений, седых бород по пояс, защищающих, словно верная стража, своей траурной дружиной вход недостойным в юдоль покаяния и слез.

В ските день и ночь идет безостановочное чтение Псалтири по усопшим, внесшим в монастырь свои поминальные жертвы. Каждый старец скита обязан по очереди два часа кряду стоять на этом послушании. Влево от ворот, вне стены скита – часовенка, в которой монах записывает вклады на поминовение. У него на прилавке куча больших книг, наполненных именами.

Одни записываются на вечное поминовение, другие – на определенный срок: на год, на полгода, на несколько месяцев, на несколько дней. Все зависит от размера пожертвования. Тут же продаются фотографии скита, портреты его старцев.

Близок, барин, локоть, да не укусишь!

Когда мы возвращались из Святого места и на левом берегу показались сквозь прогалины леса избы слободы Банной, мы разговорились с молодцом-лодочником, который тоже оказался крестьянином этого села. Он сообщил нам, что лодки свои они строят сами и что хорошая большая лодка, вроде той, в которой мы ехали, обходится рублей в тридцать.

– Что ж, небось, хорошо живется вам? – спросил я. – Все тут у вас под рукой: и река, и луга, и лес кругом…

Бородатый лодочник насмешливо покрутил головой и сказал, вздохнув:

– Близок, барин, локоть, да не укусишь! Хоть, положим, точно – и река у нас под дворами, и лес, и луга, да ведь дворы-то наши все равно что цепью оцеплены – все панские угодья кругом! Теленок сунется, жеребенок, курица – сейчас штраф, потому как потрава… Хворостинку в лесу выломаешь, сейчас протокол, в суд… Так разве это житье? Ведь у нас в Банном и Татьянине всей земли по одной десятине на душу – вот и управляйся, как знаешь, подати плати и семью корми. Да еще земля-то где? Жительство наше вон на том берегу, а поле на правом, версты за три от монастыря.

Вертись, как знаешь!

Антоний и Феодосий Печерские. Икона.

Старец Иоанн раскопал на монастырском кладбище подземную церковь святых Антония и Феодосия, ископанную еще древними Киево-Печерскими монахами

– А когда это бунт у вас был в Банном? Из-за чего?

– Бунт точно был, – немного смутившись, ответил лодочник, глядя куда-то в сторону. – Года три назад. Опять же из-за тесноты. Сам-то граф наш ничего себе, от него нет обиды, да управляющие-немцы одолели, дохнуть не дают. Особливо новый. И ведь мальчишка молодой, а преядовитый; от него все беды и идут. Понанял, это, черкесов с ножами да с ружьями в сторожа… Наберет мужичок вязанку хворосту в лесу или скотина на луг зайдет, сейчас, это, черкес за гриву хватает, к земскому – штраф! Ну и стало невтерпеж. Ярмарка ведь у нас бывает большая на Успение, народ со всех мест собирается: наехали подводы, лошадей навели, волов, распространились по лугу панскому… А черкесы откуда ни возьмись… И начали нагайками народ с луга сгонять. Куда народу подеваться? Мужички наши за дрючки, навалились на них, пятерых азиатов и пришибли насмерть, а трое ушли; и нашего одного черкес ножом распорол, все чрево вывалилось. Не приведи Бог что только было, страсти одни! А как покончили черкесов, тут же и бунт покончился. Вся ярмарка разбежалась. Думали, в толпе никого не разберут. Да ведь на нашу ярмарку завсегда полиции видимо-невидимо нагоняют. Полицейских-то переодетых, может, человек пятьсот было, они то и подметили, кто больше воевал. Не успеет мужичок в свое село приехать, его сейчас и хватают. Пожалуй на расправу! Много народушка похватали, в тюрьмы понасажали. А потом Судебная палата харьковская вся к нам наехала, суд пошел… Каких мужичков в Сибирь на поселение угнали, каких в острог, в роты арестантские…

– Что ж, и теперь черкесы у вас?

– Они же опять. Только потише стали. А тех побитых граф похоронить велел на свой счет, около усадьбы своей. Один-то оказался христианской веры, тому крест на могиле поставил, а другие – нехристи, так тем только столбочки, вроде как бы шапки круглой…

Служба по Афонскому уставу

Всенощную мы отстояли в большом Успенском соборе, огромном, совсем еще новом пятиглавом храме с высокими сводами, с богатым золоченым иконостасом в четыре яруса. На стенах – изображения святых угодников крупнее, чем в рост человека, картины священной истории такого же грандиозного размера. Хотя завтра и не было большого праздника, густая толпа богомольцев залила обширный храм так, что протиснуться было трудно.

Служба здесь величественная и долгая, по Афонскому уставу, который перенесен сюда из Глинской пустыни настоятелем Арсением и первыми иноками восстановленного монастыря. Два многолюдных хора монахов соединяются при пении главнейших стихир в общий хор; черный ряд мантий и клобуков сурово-траурным полукругом становится тогда перед царскими вратами, могучие мужественные голоса, свежие и звонкие, какие вырабатываются только на вольном просторе малороссийских степей, без смягчающей примеси дискантов и альтов, наполняют высокие своды собора важными и торжественными звуками священных песнопений, особенно подходящими к строгому духу монастырской службы. Горластые диаконы ревут и гудят молодыми басами, чередуясь с хором, словно трубы иерихонские. Старцы-иеромонахи двигаются бесшумно и стройно, тоже по строгой иноческой дисциплине, и во главе их – совсем седой старец-игумен с суровым взглядом и бледным лицом, заменяющий отсутствующего архимандрита.

Монастырское кладбище. Пещерная церковь преподобных Антония и Феодосия

На другой день после обедни в Успенском соборе мы посетили монастырское кладбище и древнюю пещерную церковь преподобных Антония и Феодосия.

В этом «ближнем» кладбище, предназначенном для особенно уважаемых покойников, благотворивших монастырю, похоронена под великолепными памятниками семья Иловайских, князья Голицыны и другие знатные люди; на мраморном надгробии-пирамиде графа Матвея Ивановича Платова, командира Атаманского полка, сын которого был в университете моим товарищем по курсу и факультету, выразительные эмблемы его боевого звания – казацкая шапка, сабля и пистолеты.

У самого входа в пещерную церковь – гробницы спутников архимандрита Арсения, основателей возобновленного монастыря – духовника Феодосия, иеромонахов Киприяна и Паисия. Подземная церковь очень небольшая, но все-таки в нее спускаются с зажженными свечами и под предводительством монаха. Монах этот рассказывает благоговейной толпе богомольцев историю подземной церкви.

Пещерный монашеский скит в Святогорске. Фото Андрея Бутко.

По преданию, она была ископана в глубокой древности киевскими монахами, бежавшими в 1240 году, при разорении Киева Батыем, из Киево-Печерской лавры. И потому посвящена была киевским угодникам. Впоследствии церковь эта засыпалась и была совершенно забыта.

Столетний старик-пастух, бывший когда-то работником в старом монастыре, постригся в монахи новой обители под именем Мафусаила и рассказал братии, что в молодости, пася овец в лесу, он напал на след завалившейся пещеры, в которую вело маленькое оконце и которая должна быть древней церковью Антония и Феодосия.

Монахи не придали значения рассказам старика. Но епископ Иннокентий, просвещенный любитель и знаток древностей, услыхав от архимандрита Арсения о рассказах Мафусаила, приехал в Святые Горы. После многочасовой беседы с Мафусаилом он приказал немедленно раскопать указанное им место и записать все сохраненные старцем предания о ней.

Братья тотчас приступили к работе. Дружно раскопав место, вынесли землю, спустились внутрь через тесное слуховое оконце и, к великому своему изумлению и радости, очутились в алтаре маленькой подземной церкви. Потом уже стали очищать от земли остальные части неожиданно открытого древнего храма.

Старец Мафусаил словно предопределен был от Бога для открытия этой святыни – он скончался тотчас после ее открытия, даже прежде, чем было закончено очищение указанной им церкви.

Когда братья целым собором хоронили старца на кладбище у входа в пещерный храм (мы видели накрывший Мафусаила серый камень), мимо проезжал купец Изюмский. Он был вообще довольно равнодушным к церкви, но остановился у кладбища, чтобы узнать, кого хоронят с таким почтением. Ему рассказали про открытие Мафусаила и свели в подземную церковь. Купец до того был растроган, что принял на свой счет все расходы на ее возобновление и сделался с тех пор одним из усердных ревнителей монастыря.